сообщество про ангелов!

---

Ты вычеркнут, ты стёрт Backspace,
Спустя пятьсот попыток.
Контекст тебе заменят на затекст,
А там — ни роз, ни синих глаз, ни чёрных веток.

и дальше

это к слову об Алве, который пробирается ночами и что может исправляет в книжке

для обзоров

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p184547457.htm">цитирует</a> стихотворение по мотивам ОЭ.

@темы: Ричард О., ОЭ

---

вдруг поможет.

15.01.2013 в 21:47

Пишет  Агата Лерд:

Просьба о помощи.
Кажется, настал день, когда я буду просить о любой помощи, какая только возможна от окружающих.
У меня случилась окончательная беда со здоровьем - неврология и кости. Причем этой медициной надо заниматься уже вот прям вчера.
Мозг загибается, на пару с памятью и ощущением реальности. С ними в компанию идут и суставы запястья и голеностоп.
Поэтому вопрос раз: у кого на примете есть хороший хирург\артролог\остеопат? А лучше - очень хороший.
Требуется (как минимум по голове) ЭЭГ, 4 вида МРТ, еще некоторые исследования.
Суммарно это около 30 т.р. - первый заход, дальше - что скажет врач.
У нас таких денег нет и не предвидится.
Вторая просьба. Я прошу помощи - денежной и работной.

Я могу отрабатывать - домработницей, чисткой компов (как железа, так и перестановкой винды). Теперь уже я не могу выходить на постоянку - тем паче на няньство. Опасно и для меня, и для ребенка. Но вакансии все равно кидайте - мало ли...
Могу ловцы снов, могу бисерное разное. На днях выложу новое камушковое, если найдется желающий обменять штуку на денежку - это будет хорошо.
Если кто сейчас может мне просто так дать - я буду благодарна. Но отдать смогу очень и очень нескоро.
Если кто сможет подкинуть гарантированные вакансии (не сайтовые ) - тоже скажу спасибо.

И да. Перепоста я тоже прошу.

---

в фике будет маленькая, даже крохотулечная трещина в четвёртой стенке

---

это прекрасно)) коллега (смертельно занудный тип) просит Эрвен заменить его. Эрвен: «Хорошо, я вам помогу, если не будет сложностей с моим собственным расписанием». Коллега: «Это не помощь, помощь — это когда что-то делаете по зову сердца. Вам же за эту работу заплатят, так что это деловое соглашение». блин

---

Моб «Похмельный»

Вы отмечаетесь в комментах, а я задаю вам самый животрепещущий вопрос в отношении вас, который меня интересует. Вы отвечаете у себя откровенно, без утайки и тащите фмоб дальше по дайрам.

нет, вопросы не раздаю. то, что мне про вас интересно, я или уже узнала, или непременно сама выясню. или не слишком прилично (по той или иной причине) спрашивать)) я бы вообще сюда вопросы не тянула, но вдруг это кому-то ещё интересно.

вопрос мне от  Деяна Станкович: что главное тебя привлекает в Дике, какие его поступки ты НЕ оправдываешь?

эмоционально *___* и если вдруг кто-то хочет возразить, то не надо, хорошо?) я просто не отвечу

начну со второй части. Дика много в чём упрекают, сразу скажу, в чём я его точно не упрекаю. в наивности, жестоком обращении с животными и коварном заселении в дом Алвы. наивность я недостатком в принципе считать отказываюсь, жестокое обращение с животными я, можно, оставлю без комментариев, а вселение в дом Алвы… это кинк нуачо? что в этом ужасного? победители что хотят могут делать с захваченным имуществом и всяким таким. тем более Дик туда просто переехал жить.
в убийстве Катарины я его тоже не упрекаю никак. и обсуждать это не хочу тем более.

что ещё? я вот со всех сторон сужу о Дике с современной колокольни. и потому — высокомерие — это плохо. клеить ярлыки — это адски плохо, тут уж я очень согласна и каждый раз хочу треснуть по башке за это! но! да, у меня есть «но». вот хоть бы одна собака сообщила об этом Дику! ну… из тех, кто авторитетны. потому что Марианна не в счёт. потому что свои недостатки есть у всех — и приобретённый (я уверена, что приобретённый недостаток — который тяга лепить ярлыки и вот ещё высокомерие тоже, я уверена, приобретённое) недостаток извести довольно легко. легче, чем лживость, нежелание учиться, чем позёрство или склонность к грязной игре… или способность прогибаться под всякого и играть чужими жизнями. но так как я сужу с современной колокольни — он ещё маленький. наивный. недообразованный. с очень странным положением, в котором он находился с 11? 12? лет. с головой, забитой всяким мусором, который оттуда никто не подумал вымести. есть те, кто может выметать сам. но вот Дик не из таких, но разве это его вина? *__* это свойство, которое только ленивый не использовал в своих целях. ещё его поставили в кошмарную ситуацию в конце ОВДВ, с которой его психика как могла справлялась (а могла так себе, судя по результатам).

чем он мне нравится? мне нравятся герои, которые учатся! пусть даже они так ужасно раз за разом проваливают квест. ещё я ненавижу, когда пинают щенков. а тут его пинают прям с завидной регулярностью, причём не только герои, но и автор, а тут силы неравны настолько, что ой. ещё мне нравятся сансы старк добрые, без третьего дна, искренние, мечтающие о любви, способные любить (верим, верим святому Оноре), способные сохранять свет в душе и прочее-прочее вопреки всему.
а ещё мне нравится символика Скал. она мне очень близка со всех сторон.

@темы: Ричард О., ОЭ, фм

---

для второй книжки заведу новый пост)))

раньше

итааак, сейчас у нас «Талигойская баллада», которая мне, кстати, нравится, хотя ужасно грустно там всё получилось, а Эрнани муд козл су плохой, говорю, король.

мне страшно нравится Алан))) ну т.е. это очевидно, но я забыла, какой он хороший)) и так хочется, чтобы у короля моск прояснился и совесть вернулась, Придда уволили, наши победили, Франциску бы Рамиро навешал, а Алан бы рядом с Рамиро тоже навешивал бы Франциску. и всё было замечательно. и никаких кошек между этими семьями не пробегало бы.

а ещё, чтобы дурак Алан понял, что у него офигенская жена, которая, в самом деле, куда прекрасней бледной моли, на которой женат Рамиро))

нооо((( мрачно жду теперь вот, что всё будет плохо и все умрут.

в «Талигойской балладе» всеумерли, а я читаю «От войны до войны».

и каким же безобразным флаффом там всё начинается! я просто уже заранее рыдаю, думая, чем там всё кончится в итоге((( нет, правда, рыдаю. что чести мне, конечно, не делает.

…эээ, то есть я называю флаффом не заседание, на котором читают письмецо Алвы, а следующий за этим ПОВ Дика))) что же касается заседания, то я поняла, почему ПОВы Дика мне нравятся больше всего — Сильвестр, пусть мне персонаж и нравится, постоянно мыслит в этом дебильном иронично-циничном стиле, который не красит ни его, ни книгу. Робер тоже иногда срывается на него, но меньше. а Дик поначалу им вовсе не страдал, только позже начал, хотя… ой, ладно, про потом будем думать потом.

заметно, как я люблю ОВДВ? по скорости чтения, должно быть, ой заметно)))

прочла сцену, о которой забыла — про много солнц в небе и сердце. так увлеклась, что не сразу врубилась, что это ПОВ Сильвестра))

потом был ПОВ Сильвестра и эпизод, с которого мне вообще пришла в голову мысль пейринга Дорак/Алва — это свида эта встреча в закрытом парке. это же пипец какой-то романтический. никто, кажется, из героев не любуется Алвой в таких промышленных масштабах, как Сильвестр!

покушение на Дика, когда Алва спас его, едва не пожертвовав Моро совсем радикально, — ААААА. я о нём забыла. а оно прекрасно.
да ещё слился после этого на каникулы.
и почему не взял с собой Дика?? так хотел, чтоб тот домой съездил? три ха-ха.

про Дика. вы знаете, он с начала ОВДВ как-то особенно пусичен. т.е. он мне всегда и везде нравится, но здесь — как-то особенно хорошо он описан. почти с симпатией. с такой, знаете, симпатией-сожалением. и знаете ещё что? именно такая тональность возникает в ПОВах Сильвестра в «Лике победы», именно такая симпатия возникает в описаниях Катарины в «Шаре судеб»… ну вы поняли. даже Альдо получил долю этой симпатии в последние три секунды жизни.
выводов не делаю, но брр.

я помню, как окружающее население, когда я читала в первый раз, старательно травило мне радость от чтения обещаниями «ооо, вот ты щас дочитаешь вторую книгу и как разочаруешься в Дике!! ооо!!! он там такооое сделает!!» а потом я читала финал, ревела и думала: ну и как после этого разочаровываться-то???

дочитала до эпизодов в Надоре. эти эпизоды, кстати, отчасти дают возможность сравнивать Дика с Теоном Грейджоем, но только эти! (что я думаю по поводу вообще сопоставления и чуть ли не уравнивания этих персонажей, хорошо выражает смайл или вот ещё этот ) Теон — скотина как-бы-продуманная и самостоятельная, и все гадости, которые он делал, он делал для себя и своей прищемлённой гордости и с открытыми глазами. и, да, всё, что он получил в наказание… было слишком жестоко, но… но!

и эпизоды в Надоре меня бесконечно угнетают((( я не верю, простите, не верю, что северные горы (трушные северные горы, потому что там — трушный север!) могут казаться «игрушечными» рядом с южными горами. т.е. спишем на то, что там, на Юге, Дик был с Алвой и мир казался радужным и прекрасным, а тут… ну сами понимаете. но что-то мне подсказывает, что эта оценка надорских гор — одна из немногих резонёрских у Дика. ну да ладно. в Надоре всё равно очень красиво.

Айрис бесит как пипец(((( прямо сразу. тут даже гадать не надо, за что она меня бесила изначально. Робер, кстати, вот тоже уже начинает снова — после его, так сказать, опыта-стояния-в-ожидании-смерти, он как-то резко начал обрастать зелёной слизью(( что жалко, потому что в КнК Робер мне очень нравился *___*но я всё ещё жалею, что не случилось пейринга Робер/Айрис
Наль или идиёт, или таки продуманное чмо. я чем дальше, тем больше за последнее.

что ещё? ах да, там проскочила фраза, от которой просто когда Дик думает, что он смотрел на Алву и не заметил, как влез на гору

Наля, короче, уже хочется головой об стенку, хотя вообще-то я противник насилия. кто траванул Бьянко? тоже он?

пытаюсь нащупать момент, когда же история перекосилась и поехала по эээ тем рельсам, по которым едет сейчас. и пока не вижу. но у меня есть подозрения… кстати, отдельно хочу заметит, что сейчас события развиваются очень бодро. никакой затянутости. эх, печаль-огорчение(((

ну почему, почему Дику не дали нормально вырасти и развиться? я вот сейчас читаю — и блин(((( из него получился бы замечательный, замечательный человек.
и — домой = к Алве. ах-ах))))))

Робер снова не бесит, ок)

бедный Ричард во время окт.ночи)) бегать бегал, что приказывали, делал, нооо никому он там был не нужен, даже вот какому-то давенпорту серьёзное дело поручили, а Дик только за эром таскался)) да ещё Алва, скатина, холодом обдал, а он-то, он-то уже полюбить его успел, ах, огорчение))) смотри Алва на него хотя бы нимнооошка чаще, никакого отравления не было бы и Сильвестр был бы избавлен от истерических попоек. ну, не в этом мире, не на этой планете, увы.

ещё Дик какой-то поэтический оборот насчёт глаз Алвы выдал… что-то там с варастийской то ли степью, то ли ночью связанное

чувак из жития святой октавии, который непременно простит то, что простить нельзя, и протянет руку прокажённому стреляло ли это ружьишко?

повы Луизы смертельно скучны и противны(((( а ведь их будет всё больше и больше.
вот уже начала читать по диагонали.

стукнулась лбом об заголовок «повешенный», пять минут пырилась на него и думала, читать ли дальше. айм э пойнтлесс пис ов шит. но очень хочу поговорить о том, что отп прекрасен и ещё раз прекрасен. и готовлю платочки. вот когда Мартина читала, сильно скинула скорость чтения, когда Эдмар Талли жениться поехал. а тут!..

всё-таки всё поплыло с октавианской ночи, которая — вопреки объёму — является на удивление пустым эпизодом. сюжетно она нафик не сдалась, только место занимает. арамона и так мог бы прийти, да и ювелира несчастного и так могли угробить. эмоционально там мы ничего нового не понимаем — ясно, что многие трушные люди чести — трусы и пр., а савиньяки и алва — огогошки. ясно, что дик уже по уши влю обожа изменил своё отношение к алве окончательно.да по уши влюблён, что я в самом деле?и алва это понимает, и… хм, попытался отодвинуть его от себя. и давайте придумайте мне какое-нибудь нешипперское объяснение для этого. ясно, что алва крут. что он многое делает сразу на два фронта — на магический и на реальный, и поди пойми, какой для него важней. впрочем, этот момент октавианская ночь лучше прочих проясняет, ладно. но всё равно слишком много страниц ниачом.

зато, конечно, арно у нас по-прежнему разумен и весь в старшего брата. бггг.

как вообще октавианская ночь получилась? сильвестр или врёт себе, или её не планировал. но тогда — что это было??? кстати, выяснилось, кто детей потравил?

и я не поняла эмоциональной окраски финальной попойки алвы с близнецами и диком. там всё печально, печально и тупиково, что для прежних попоек нехарактерно. алва как знает, что ему готовит автор. но не может же это знание быть объяснением его состояния, а? это было бы слишком.

весна кончилась, впереди бесконечная осень. к чему он это?

езжу к ученице → читаю, тут или читать, или слушать плеер, а много музыки в меня не лезет.

второй визит Дика с Марианной я читала особенно внимательно. и он даже няшен в своём роде)) ну правда цитирование стишком и «вам есть, что скрывать, раз пьёте залпом». мимими)))) и… я, конечно, наверное, бревно без эмоций, которое нифига не понимает в чувствах и и их оскорблении, но убейте, не заметила я никакого негатива Марианны в адрес Дика, когда он начал про «нельзя сравнивать». скорей уж она его сумела отчасти переубедить и почувствовала это. да и всё.

визит Дика к Катарине
а Алва как будто обрадовался, что можно пойти поговорить о деле, а не скучать с королевой но вообще я бы очень хотела узнать, что было в головах трёх участников этого представления… а ещё больше я бы хотела знать, кто из участников был невольно вовлечён.

кстати, у меня есть одна мысль насчёт Дика и его отношения к Катарине… но вам я её не скажу, т.к., наверное, прозвучит она нелепо.

а ещё Сильвестр, огосподи, Сильвестр и его любовь к Алве и я очень люблю их диалог по поводу связи Алвы и Катарины. люблю — потому что он ужасно-ужасно двусмысленный. и каких-то парадоксальным образом подтверждает (для меня) мой хэдкэнон, что особого секса у этих двоих и не было-то. ну так, пару раз, когда Катарина сильно настаивала.

запись создана: 18.12.2012 в 18:16

@темы: Ричард О., ОЭ, ПЛиО

---

Четвёртая глава, из которой мы узнаём, что тяжелые дни бывают как у первых, так и у последних. Также здесь протектор больницы испытывает необходимость в ошейнике, а Айрис слушает оперу. Пятая получается бесконечной, кажется, 5000 слов на главу — это не предел.

авторы:  Hahnenfeder и  Yves_, а также спасибо Юре за советы
название: Проект «Одинокий»

остальная информация

фэндом: ОЭ
персонажи: канонные
пейринг: канонный основной — алвадик, но также и разные другие, в том числе могущие сквикнуть
жанр: ау, немножко антиутопия, детектив
тип: слэш
рейтинг: R
статус: WIP
саммари, оно же комментарии: условная середина двадцатого века, Талиг как сверхдержава, которая зашугала остальные страны, Лионель как диктатор. магия из мира никуда не делась, но не торопится обнаруживать себя. а, и ещё есть странноватая психушка, в которой заперт Ричард Окделл и которой руководит Август Штанцлер.

предыдущие главы — по тэгу

4. «Le Diable» (Дьявол), ок. 5200 слов

4. «Le Diable»

Оллария, больница Святой Октавии

Утро у Арнольда Арамоны выдалось тяжёлое, потому что началось оно намного раньше положенного и с неурочного появления санитара Пьетро, который в это самое время должен был вообще-то делать обход больничного двора. Он и сам-то по себе выводил Арнольда из себя своим наглым взглядом и улыбочками по любому поводу, а сегодня ещё и явился с отвратительным сообщением:
— В восьмой палате выбито окно, а ещё, судя по всему, кто-то отстрелил у этого окна шпингалет. Так что это не пациент.
— Что? — прохрипел Арнольд, не сразу понявший, что случилось. — Этот недоносок разбил окно?
— Ему бы не хватило сил, господин старший санитар, — заявил Пьетро, сверкнув глазами. — И тем более стрелять ему было не из чего.
— Молчать, Пьетро!..
— Паоло.
— Молчать! Я разберусь! Возьми ключи, Пьетро, потом вернёшь.
— Паоло, — сказал он и взял ключи от восьмой палаты, которые за завтраком нужно было отдать господину главному врачу.
Арнольд помчался в восьмую палату. Никогда ещё он так быстро не вбегал на второй этаж, никогда ещё так ловко не поворачивал ключ в тугом замке. Дверь откатилась в сторону с грохотом. Арнольд влетел в палату и увидел пациента у, действительно, разбитого и открытого нараспашку окна.
— Отойти! — взревел Арнольд.
Пациент вздрогнул и шагнул к кровати, сжав что-то в кулаке.
— Видите, — раздался за спиной голос проклятого Пьетро, — прострелено. Причём метко.
— Что в руке?! — завопил Арнольд, уже не пытаясь прогнать с глаз красную пелену.
Белый как полотно пациент не ответил, и Арамона подскочил к нему и схватил за руку и принялся трясти, пытаясь разжать кулак Ричарда. Но тот только сильнее сжал пальцы.
— Господин Арамона, посмотрите.
— Чего тебе?! — Арнольд бросил руку пациента и повернулся к Пьетро. — Никогда пуль не ви…
— Две пули. Скорее всего герцог Окделл держит в руке третью.
— Кошки тебя подери! — крикнул Арнольд то ли пациенту, то ли Пьетро, то ли покалеченному окну. — Закрой его!
— Кого закрыть? — спокойно осведомился гнусный кэналлиец.
— Не дури, Пьетро! Закрой окно!
— Паоло. И оно разбито. Шпингалет…
— А, чтоб тебя! — Арнольд опять повернулся к пациенту и только тут заметил, что его рука перевязана вовсе не бинтами, а куском простыни, той самой простыни, которой была застелена кровать. И тут всё стало совершенно невыносимым: — Порча имущества! Да как ты смел простынь порвать, молокосос?!
— Господин Арамона.
— Да что тебе надо!
— Запястье герцога Окделла перевязано морисским способом. Вряд ли герцог Окделл его знает.
— Тогда кто?! — Арнольд стал дико озираться, будто неведомый мориск где-то мог спрятаться.
— Не знаю, господин Арамона, — пожал плечами Пьетро.
— Значит так, — Арнольд лихорадочно соображал, кому безопаснее доложить о творящемся в палате номер восемь безобразии: господин Штанцлер чего доброго его ещё уволит сгоряча, а господин протектор… Господину протектору Арамона скорей бы решился рассказать, ведь он пил с ним вместе и потом не выдал господину Штанцлеру. Решено: сразу после завтрака идём к господину протектору! И цыц! Чтобы никому ни слова! Я сам всё доложу, понял, Пьетро?
— Паоло, — вздохнул мерзавец, — будет исполнено.
И Арамона, на всякий случай строго посмотрев на окно и пациента, направился к двери, а на пороге — поддавшись приливу вдохновения — обернулся:
— А ты, Пьетро, здесь останешься до завтрака!
— Паоло! — донеслось вдогонку Арамоне, когда тот не без удовольствия поворачивал ключ в замке.
Только блестящий план не сработал. За завтраком не произошло ничего особенного, потом — как обычно прямо из столовой — пациента восьмой палаты увели на процедуры, которые должны были продлиться весь день. Арнольд велел Пьетро стеречь восьмую палату и дальше, на случай, если злоумышленник вернётся, сам же каждые полчаса наведывался к кабинету протектора, чтобы — каждые полчаса — натыкаться на запертую дверь. К середине дня Арнольд начал беспокоиться, что протектор так и не вернётся, а господин Штанцлер узнает от кого-то другого о ночном происшествии. И его, Арнольда Арамону, тогда точно уволят. Или что похуже! С «Циллой» повстречаться ему совсем не хотелось!
После обеда он обнаглел от страха настолько, что проверил, не сидит ли господин протектор в своих личных покоях при больнице. Но там его тоже не оказалось.
Процедуры у пациента из восьмой заканчивались перед самым ужином, в восемь вечера. И час этот всё приближался. Конечно, господин Штанцлер редко заглядывает в восьмую, но иногда всё же заглядывает, с ужасом думал Арнольд. И если именно сегодня ему захочется это сделать… «Циллы» тогда точно не избежать. Поговаривали, что господин Штанцлер туда многих лично отправил — отправил прямо из больницы. И никто не подумает вступиться за Арнольда Арамону, некогда так преданно служившего родине на полях сражений, а теперь служившего не менее преданно, помогая больным и убогим.
После того, как санитары пошли разносить полдник, Арнольд уже решил звонить своей благоверной мегере и прощаться с ней и детьми, но дозвониться не смог — Луиза как всегда висела на телефоне и с какой-нибудь подружкой перемывала кости соседям.
В седьмом часу Арнольду пришла в голову здравая мысль связаться с Селиной. Дочка работала на Верховного Протектора и могла бы, пожалуй, выбить отцу прощение. Но идти на эти крайние меры не пришлось: вернулся герцог Алва.
Арнольд подстерёг его у двери кабинета.
— Господин протектор! У меня к вам срочное… срочное…
— Слушаю, — герцог почему-то поморщился, впрочем, Арнольд о причинах догадывался: ему доложили, что утром из личных покоев протектора вынесли семь пустых винных бутылок. В конце концов, и у герцогов должно быть похмелье, иначе просто было бы нечестно.
— Восьмая палата, господин протектор… туда проникли какие-то хулиганы. И стрельбу открыли.
— Восьмая? — Алва поднял бровь.
— А, вы не запомнили ещё. Это палата с, гм, герцогом Окделлом. Никто не пострадал, но…
— Но? — повторил герцог Алва. — Договаривайте уже, господин Арамона, а то мне становится ужасно скучно.
— Но пострадало окно, — вытянулся в струнку Арнольд, — и… простыня!
— Даже простынь? — протектор заинтересованно кивнул. — Неужели эти хулиганы коварно выкрали простынь? Или герцог Окделл обмочился от страха?
— Нет, господин протектор!
— Тише-тише, я хорошо вас слышу, не обязательно так орать.
— Нет, господин протектор, — повторил Арнольд шёпотом, — но хулиганы перевязали руку па… герцога Окделла, изорвав для этого простыню.
— Какие заботливые негодяи, — покачал головой герцог Алва, — и чего же вы от меня-то хотите? Найти их и убить за проявление излишней доброты?
— Мы нашли пули, — неведомо к чему выпалил Арнольд. — Вот. Две штуки.
— Дайте-ка.
Он с лёгкой душой отдал пули. Пару мгновений герцог рассматривал их, затем, усмехнувшись, спросил:
— Каково положение герцога Окделла в этой больнице? Насколько я понимаю, на втором этаже держат особых пациентов.
— Так точно, господин протектор, — энергичным шёпотом отрапортовал Арнольд.
— И, строго говоря, герцог Окделл ничем не болен?
— Так точно, господин протектор. — Поддакивать казалось сейчас самым разумным, хотя было не вполне ясно, к чему клонит герцог Алва.
— И, насколько мне известно, в истории этой больницы был прецедент, когда больного признали вполне вменяемым, а затем он, по собственному желанию, остался здесь работать?
— Так точно, господин главный протектор! Санитар Пьетро!
— Паоло.
— Так точно, Паоло! — согласился Арнольд.
— Но если пациент фактически не болен, его не нужно признавать вменяемым, верно?
— Так точно…
— Я понял. Господин Арамона, я в течение получаса решу вопрос с заменой окна в палате, а вас пальцем не тронут за то, что произошло ночью, при одном условии: вы немедленно отправитесь к господину главному врачу и скажете, что мне здесь совершенно необходим секретарь. Объясните это тем, что я, как человек занятой, не могу постоянно находиться в Святой Октавии, но кому-то необходимо замещать меня. Принимать звонки, следить за деятельностью больницы, выполнять мелкие поручения, вести документацию. Не самому же мне этим заниматься.
— Так то…
— И на должность секретаря я хочу взять герцога Ричарда Окделла.
— Пациент восьмой? — от ужаса Арнольд даже глаза выпучил. Протектор ставил его в безвыходное положение: пациент восьмой, пусть и не считался больным, должен был каждый день ходить на процедуры, которые нельзя было отменить. Но не сообщать же об этом самому протектору! Ведь он только что сказал, что его, Арнольда, не тронут только если…
— Если вас не устраивает номер его палаты, переведите в другую. Но сейчас поторопитесь.
Вечер главного санитара больницы Святой Октавии выдался не легче, чем утро. Господин Штанцлер с виду был мягким и приятным человеком, но рассказывали о нём всякое, и вот теперь Арнольд Арамона был вынужден просить его о чём-то просто невыполнимом.
«Или меня отошлёт на «Циллу» Штанцлер, или Алва. Вот и думай, что хуже… всё хуже!» — мрачно думал Арамона, топчась в приёмной, ожидая вызова. От гнева сразу двух начальников его, наверное, даже заступничество Селины не избавит.
Господин главный врач вызвал его быстрей, чем обычно. Арнольд долго мялся, краснел, бледнел, путался в словах, но в конце концов изложил требование герцога Алвы.
— Секретарь? — господин Штанцлер устало прикрыл глаза рукой. — С одной стороны, верно: приглашать кого-то с улицы неразумно. С другой… герцог Окделл? Это довольно странный выбор. Молодой человек не отличается сообразительностью, да и не учился практически ничему. Хорошо, если читать и писать не разучился.
Арнольд мечтал бы провалиться сквозь землю, но кабинет господина Штанцлера находился точно над палатой с самыми буйными больными, куда падать не очень-то хотелось.
Пауза длилась вечность. Господин Штанцлер массировал себе виски, потом хмурился, потом пристально смотрел на Арнольда, отчего тот чувствовал, как седеет.
Наконец он неохотно сказал:
— Хорошо. Думаю, мы сможем сократить процедуры герцога Окделла до трёх часов в день. В остальное время от пробуждения до отбоя он будет находиться в распоряжении герцога Алвы в должности его секретаря. Составьте договор.
— Договор… господин главный врач?
— Да, господин Арамона. У вас есть традиционная форма договора. Используйте её и не меняйте там ничего, кроме имён, географических наименований и дат.

****

Оллария, Дворец Верховного Протектора

Утро Верховного Протектора Талига выдалось тяжёлым. Сначала явился в стельку пьяный Рокэ, которого не смогла остановить даже Селина Арамона, влетевшая следом. Отметив, что щёки обычно невозмутимой секретарши сейчас пылают розами, а воротник блузки сбился, Лионель заставил себя сосредоточиться на нежданном госте. А тот с порога понёс какую-то чушь, лихорадочно сверкая глазами и едва не на стол к Лионелю усаживаясь:
— Выдай мне поводок и ошейник, Ли!
— Ты завёл собаку, Рокэ? — не глядя на него, спросил Лионель.
— Нет, я хочу выгулять твоего ручного спрута!
— За какими кошками? — Лионель понизил голос, чтобы грубость не достигла ушей девицы Арамоны.
— Бледненький он очень в последнее время, гм, бледней обычного, зачах в обществе твоего братца и их кошмарного учителя.
— Ты преувеличиваешь, — ответил Лионель холодно и сделал попытку углубиться в принесённые Селиной бумаги. На ком угодно это бы сработало, но только не на Алве. Тот наклонился над столом так низко, что Лионель почувствовал запах вина и духов.
— Я не прошу тебя выпустить твоего братца-заложника, но герцог Придд свободен перемещаться с сопровождением в пределах города, по твоему же указу. Я буду его сопровождением, так что выдавай поводок и ошейник и я уйду отсюда, меня уже тошнит от стерильности этих коридоров.
— О какой стерильности… — Лионель от удивления даже от бумаг оторвался.
— Не важно! — железным, совершенно трезвым голосом оборвал его Алва и потребовал: — Звони Придду.
Лионель позвонил, объяснив себе, что иначе от Алвы было бы не отвязаться. Валентин явился очень быстро, и вместе с ним Алва наконец удалился. Но неприятности на этом не закончились.
Через полчаса вновь появилась Селина, успевшая поправить блузку и обрести обычный бледный цвет лица, и сообщила, что Айрис Окделл ждёт аудиенции.
— Вы отвели её в старое крыло?
— Да, господин Верховный Протектор.
— Хорошо. Проверяйте иногда, чем она занята, когда уйдёт, сообщите. И поставьте там охрану на тот случай, если девица Окделл решит проявить характер.
— Да, господин Верховный Протектор.
Лионель не задумываясь отправил бы Айрис Окделл к брату, но исчезновение её могло бы вызвать толки, и в конце концов явилась бы на аудиенцию вдовствующая герцогиня Мирабелла. Не отправлять же всех Окделлов к Святой Октавии. Впрочем, сейчас там Алва. Он бы и мучился.
Но этого, несмотря ни на что, Лионель позволить себе не мог. В последнее время и так ходило достаточно подрывающих его авторитет и авторитет его власти слухов, часть которых запустил некто, скрывавшийся под именем Сузы-Музы, часть же исходила из пока неизвестного источника. Любые разговоры можно было бы оборвать, перерезав горла болтунам, но на всех даже «Пегой кобылы» не хватит. Они и так работают практически без сна и отдыха.
В третий раз Селина явилась, чтобы сообщить, что Её Величество королева Катарина дурно себя чувствует. Селина приходила с этой вестью каждый день, и каждый день Лионель отвечал:
— Дайте ей успокоительного, — вместо того, чтобы отправить её посидеть на «Цилле».
С утра он ждал новостей из Эпине. Эти новости медлили, а привыкший к тому, что всё происходило строго по плану Лионель невольно выходил из себя. Он перебирал документы, решал текущие проблемы, подписал несколько приказов о смертной казни, а также долго правил проект нового закона, согласно которому гоганам запрещалось находиться на территории Талига более суток под угрозой смертной казни и конфискации всего имущества в пользу государства. До принятия этого закона ещё очень много времени, но Лионель привык делать всё заранее.
Когда пробило два часа, пришла шифровка из Торки. И неприятное утро продолжилось неприятным днём: в шифровке сообщалось, что барону Тизо и двум его приспешникам удалось скрыться, причём при побеге погибло восемь солдат и пропало девять револьверов и пять ружей с запасом пуль и патронов.
— Проклятый бастард, — прошипел Лионель, закончив читать шифровку. Ни Ансел, ни Райнштайнер сами бы не решились выступить против власти. Бергер слишком рассудителен, а полковник Ансел прежде отличался лояльностью. Но от семьи королевы, пусть даже Тизо был ей только полубратом, ничего хорошего ждать не приходилось.
Он черкнул несколько распоряжений, вызвал Айнсмеллера и передал ему листок.
— Сообщите отделению ПК в Торке. Потом уничтожьте. Больше никто не должен знать. Если попадёт в газеты, вас расстреляют.
— Слушаюсь, господин Верховный Протектор. Будет сделано, господин Верховный Протектор.
На пороге Айнсмеллер столкнулся с мэтром Шабли. Лионель холодно наблюдал, как перепуганный учитель рассыпался в извинениях, как Айнсмеллер зло посмотрел на него, как затем Шабли, старясь ступать как можно тише и как можно осторожнее, пошёл к столу Верховного Протектора. Цвет лица Шабли означал, что произошло нечто серьёзное.
— Чего вам? — осведомился Лионель.
Шабли заозирался, словно готовясь выдать чью-то тайну. Учитель был трусом и предателем, готовым обменять жизнь любого, даже друга, на личную безопасность, но хорошо знал своё дело. По этим двум причинам Лионель выбрал именно его для обучения брата и Придда. Наконец он полушёпотом сказал:
— Герцога Придда нет во дворце, господин Верховный Протектор.
Вот болван. Лионель поморщился:
— Об этом мне известно, мэтр Шабли. Герцог Алва сопровождает герцога Придда в прогулке по городу.
— Значит, — зеленоватый оттенок пропал с лица учителя, — сегодня я провожу занятие только с вашим братом?
— Да. Идите.
Шабли поклонился и попятился к двери, Лионель вернулся к бумагам. Через минуту до него донеслась очередная порция извинений. Теперь, видимо, Шабли столкнулся с девицей Арамоной. Но тут его хотя бы можно было понять.
Около восьми позвонил Штанцлер с новостями о проекте «Одинокий». И в другой день Лионель бы внимательно выслушал блеяние главного врача больницы Святой Октавии о том, что в проекте наконец решено сделать важный шаг, что это рискованно, но он, Август Штанцлер, считает, что Одинокий уже готов. Но сегодня мысли Лионеля были заняты мятежом в Эпине, а потому от сказал, что во всём, что касается проекта, он полностью доверяет господину Штанцлеру, и дал отбой.
Вести из Эпине пришли только к ночи и были не вполне удовлетворительными. С одной стороны, в плен взяли герцога Эпине и зачинщика мятежа Николя Карваля. С другой, Альдо Ракану удалось бежать.
Впрочем, вести прибыли почти одновременно с самими мятежниками. И по приказу Лионеля, вскоре, прямо во Дворец, привели самого Эпине в наручниках и с синяками и парой кровоподтёков на лице. И хотя бы ради этого стоило ждать целый день.
— Снимите с герцога Эпине наручники и придвиньте ему стул, — приказал Лионель сопровождавшему мятежника капитану Давенпорту. Давенпорт хмуро пошёл за стулом. Даже на его спине было написано возмущение: почему его гоняют, как какого-то секретаря?
Эпине сел, потирая запястья. Лионелю сообщили, что Эпине оказал активное сопротивление при аресте, а когда всё же попал под стражу, приказы исполнял без заминок. Но в дороге не ответил ни на один вопрос.
— Герцог, — сказал Лионель, — один из ваших пособников бежал. Это верно?
— У меня не было пособников, — хмуро сказал Робер Эпине. — Я действовал один.
— Во имя чего?
— Независимость Эпине. — Робер посмотрел прямо в глаза Лионелю и не отвёл взгляд. — Я фактически лишён власти в моих владениях. Это вынудило меня поднять мятеж.
— Вас? — иронично переспросил Лионель. — По моим данным, когда начался мятеж, вы были в Алате.
— К счастью, в наше время управлять людьми можно и дистанционно.
— Не лгите. Вашего Карваля тоже схватили. И его версия расходится с вашей, герцог. И вы ничего не ответили на первый вопрос. Альдо Ракан. Где он?
— Я не понимаю…
— Капитан Давенпорт, — Лионель отвернулся от Эпине, — отведите пленного в подвал «Люциллы».
Близилась полночь, и Лионелю хотелось уже уйти к себе, чтобы отвлечься и почитать, а завтра заниматься допросом Эпине. Но вопрос с Раканом нужно было решать как можно скорей. А Давенпорт почему-то медлил. Он всегда медлил, если дело касалось «Циллы».
— Капитан…
Договорить Лионель не успел: дверь распахнулась и вбежала Селина Арамона, что-то прижимавшая к груди.
— Господин Верховный Протектор…
— Да? — устало спросил Лионель, понимая, что мечты о книге перед сном рассеялись как дым.
Селина вместо ответа уже делала радио погромче — именно его она и принесла с собой в такой спешке.
«…а потому пожелаем удачи Жермону Ариго, Ойгену Райнштайнеру и…»
Лионель услышал треск.
— Господин Верховный Протектор… — неуверенно пробормотал кто-то из офицеров Давенпорта.
«…в их борьбе с маршалом Ли. А заодно пожелаем, чтобы боеприпасы у них кончились нескоро».
— Да?
— Ваше перо…
Лионель посмотрел на руку, в которой до того держал вечное перо, недавно присланное в подарок Хайнрихом. Красивое было перо…
По крышке стола растекались чернила.

****

— Выходит, герцог, вы ничего не слышали об «Одиноком»?
— Не слышал.
И не слышал бы дальше, но после ночи с вином, гитарой и злостью Алва хотел знать как можно больше о том, что привело Ричарда Окделла в больницу Святой Октавии.
— Что ж, возможно, вам это покажется небезынтересным.
— Странно, что пленник осведомлён лучше меня, — заметил Алва как можно небрежней.
— Когда молчишь, — слегка наклонил голову Валентин, — чаще слушаешь, а в данном случае пленника не принимают всерьёз, и в этом его преимущество.
— Выгодная позиция и, как я понимаю, хорошо разработанная тактика.
— Пленнику есть, у кого учиться, только он умеет делать свои выводы. Однако вернёмся к «Одинокому».
— Да, прошу вас.
Они не спеша прогуливались по одному из наиболее запущенных парков в Олларии. Где-то высоко каркали вороны, в ветках шумел ветер, нагоняя облака на и без того пасмурно-серое небо.
Раньше на месте парка находилось аббатство Ноха, потом его снесли, посадили деревья, а людей заманить так и не удалось: поговаривали о нохских призраках, которые якобы никуда не делись даже после того, как аббатство постарались сравнять с землёй. Кстати, и снесли его не полностью: что-то остановило рабочих — и часть каменной кладки, а также несколько колонн сохранилось в самом центре, как раз там, где сейчас герцог Придд беседовал с герцогом Алвой.
— Я не слишком много знаю. Это очень секретный проект, и его реализация началась, ещё когда меня не было во дворце.
— При кардинале Сильвестре?
— Да. — Валентин шёл очень прямо, сложив руки за спиной. — Он отдал приказ о начале эксперимента. Насколько мне известно, проект связан с магией, но я не знаю, насколько далеко зашли исследования.
— На практике?
— Вряд ли. Стараниями покойного кардинала была собрана большая библиотека, некоторые книги выписывались издалека. Я однажды был там — очень много по астрологии, по древним мифологиям… по символике. Интересно, но совершенно теоретически.
Если всё было, как говорил Валентин, то почему Окделл выглядел, словно над ним проводились вполне практические эксперименты? Алва бросил быстрый взгляд на чёрные ветки на фоне серого неба.
— И при чём тут Окделл?
— Подозреваю, что этот проект используется как прикрытие для того, чтобы со спокойной душой травить герцога Окделла.
— Не понимаю, зачем Лионелю может понадобиться прикрытие? Почему просто не расстрелять, если он мешает?
— Не просите меня объяснять вам, герцог, какие мотивы могут двигать разного рода садистами. — Глаза Валентина потемнели, но больше ничем он не выдал своих чувств. — Особенно такими, как наш Протектор или Август Штанцлер. Впрочем, возможно, на Ричарде пробуют какие-нибудь лекарства или яды. И таким образом он приносит пользу отечеству.
— То есть проект «Одинокий» — пустышка?
— Скорее всего. Когда-то не был, но теперь да. Тщательно засекреченная пустышка. — Валентин помолчал, видимо, собираясь с мыслями. — Пока он жил во дворце, покоя не было никому. Дважды он пытался прорваться в покои Верховного Протектора. Один раз попытался украсть приказ о расстреле… не припомню уже, кого именно. Более мелкие его подвиги… верней, попытки подвигов и не перечислить.
— Зачем же в покои?
— Со мной он планами не делился, — голос Валентина стал ещё холодней, — но подозреваю, чтобы задушить в постели.
— Глупо, — откомментировал Алва. Попытка спасти кого-то от расстрела плохо вязалась с тем, что он увидел, забравшись в восьмую палату. Этот факт стоило запомнить, однако в остальном разговор с Валентином не принёс желаемых результатов.
— В духе Окделлов.
Правота герцога Придда подтвердилась несколькими часами позже, когда Алва уже провожал его во Дворец. Прямо на ступенях на них налетела Айрис Окделл, которую Алва узнал мгновенно по серым глазам и характерным чертам лица. Младшая сестра герцога Окделла вела себя, пожалуй, так, как вёл бы себя он, если бы никогда не попадал в больницу Святой Октавии. И именно поэтому Алва решил отправить Айрис к Марианне Капуль-Гизайль. Зная Лионеля, он мог предположить, что стоит Айрис задержаться в столице и вести себя, как вздумается, то домой она уже не вернётся. Впрочем, о своём благом порыве Алва пожалел очень быстро.
— Скажите немедленно, где мой брат!
— Не представляю, с чего вы взяли, что мне это известно.
Такой разговор одновременно раздражал и утомлял. Раздражала необходимость уходить от ответа и разводить подобие дипломатии, которая и утомляла вместе с настойчивостью Айрис Окделл.
— Вы увиливаете! Вы всё знаете!
— С вашим голосом в опере выступать надо. Не пробовали?
— Ненавижу оперу! При чём здесь мой голос? — она спросила это так громко, что сидевшие за соседними столиками пооборачивались.
— Понимаете, если бы вы учились в консерватории, о том, что, по-вашему мнению, мне известно местонахождение герцога Окделла, знала бы уже вся Оллария, а так — только ресторан «Золотой олень» и прилегающие к нему два-три квартала.
— Мой брат…
— Он такой же энергичный?
— Что? Прекратите юлить!
К невыразимой радости герцога Алвы Марианна приехала, объективно говоря, быстро, субъективно же эти двадцать минут длились немного дольше вечности, потому что Айрис отвлекалась только на еду, а глотала она, судя по всему, не жуя.
Освободившись от Айрис Окделл, Алва вернулся в больницу, где застал насмерть перепуганного Арамону. Ночь была такой безысходной, а день таким долгим и серым, что Рокэ не сразу понял, что именно напугало отважного санитара. Ах да, разбитое окно в восьмой палате. Вчера это казалось забавным: немного расшевелить уснувший персонал больницы, самому развеяться, заодно узнать, почему герцог Окделл спрятан как сокровища какого-нибудь сказочного морисского шада. Целей своей Алва достиг, но развеиваться впредь предпочёл бы как-то иначе. Ошарашив Арамону требованием назначить герцога Ричарда Окделла, раз уж он вовсе не болен, личным секретарём протектора больницы, Алва ушёл к себе в кабинет, откуда позвонил Хуану, чтобы тот решил вопрос со стекольщиком. Если в больницу запрещено приглашать рабочих со стороны, что ж, тем хуже для больницы.
А потом ждал вызова — в окружении пыльных штор, грязно-голубых стен и плохой мебели — совсем недолго: через каких-то двадцать минут по внутреннему телефону позвонил Штанцлер и пригласил к себе.
— Ваша просьба, господин протектор, меня несколько удивила…
— Если бы я попросил секретаря со стороны, вы бы отказались. Занимать кого-то из санитаров мне показалось неверным — здесь их и так немного.
— Да, но…
— Господин Штанцлер, — Рокэ даже закурил, чтобы посильней взбесить главного врача, который принялся отчаянно морщиться и вертеть головой, чтоб не приведи Создатель не вдохнуть сигаретный дым, — вам известно, что ночью в больнице произошло, скажем, нечто необычное. И я, как протектор, должен был узнать об этом немедленно. Однако не узнал, так как отсутствовал по важному делу. А если бы у меня был секретарь…
— Я понимаю. Но герцог Окделл не самая подходящая кандидатура. Вы с ним не знакомы настолько близко, чтобы судить о его возможных профессиональных качествах, а я могу сказать…
— Это исправимо, господин Штанцлер. В конце концов, все мы когда-то начинали. И я — корнетом, и вы — м-м… Кем вы там начинали?
Ароматный дым гнал из кабинета Штанцлера запах чужого страха и чужой безысходности, а хозяину это явно не нравилось. Хозяин предпочёл бы распахнуть окно, но тогда он бы наверняка рисковал заполучить насморк или даже целую простуду.
Алва, роняя пепел то на пол, то на аккуратно сложенные на столе документы, неторопливо приводил свои аргументы, легко парируя возражения Штанцлера. А тот соглашался после лёгкого же сопротивления, слишком быстро пасовал, почти не юлил и не уворачивался. И это было подозрительно, но Алва не мог понять, зачем бы Штанцлеру соглашаться?.. Когда явился Арамона с договором, а потом привели Ричарда, Алва почувствовал разочарование. Бой был выигран, но на самом деле не было никакого боя. Так, учения. Или, скорее, военный парад.
— Вы позволите мне кое-что обсудить с вашим будущим секретарём? — спросил Штанцлер.
— С кем?.. — испуганно спросил Ричард. Судя по всему, его только привели с процедур. Краем глаза Алва заметил, что запястье было перевязано уже обычными бинтами.
— Наедине, господин протектор, — с нажимом повторил Штанцлер.
— Две минуты, — бросил Алва, отправил дымящийся окурок в корзину для бумаг и вышел в коридор. Следом за ним вышли и Арамона, и санитар Удо.
Ничего хорошего Штанцлер герцогу Окделлу, конечно, не скажет, но это не его, Алвы, дело. Не стоит принимать слишком много участия в чьей бы то ни было судьбе, ничего хорошего из этого не получалось ещё никогда — из всякого блага растёт зло большее, чем выросло бы, не будь этого блага, это Алва давно уже усвоил. Так что хватит с герцога Окделла возможности время от времени покидать больницу, возможности есть не в компании слабоумных, сокращения времени процедур и — Алва щёлкнул пальцами, от чего Арамона вздрогнул — конечно же, секретарь протектора имеет право на нормальную комнату, которую никто не будет запирать или называть палатой, комнату, где можно будет поставить книжный шкаф и письменный стол, да ещё повесить на стену картину попривлекательней, чем потрет Катарины Ариго.
Впрочем, пора. Их разговор затягивается.
— Две минуты прошли, — заявил Алва, толкнув ногой дверь кабинета Штанцлера.
— Мы ещё не…
— Уже не важно. Где контракт?
Штанцлер недовольно протянул Алве большой лист желтоватой бумаги. Патент был на такой же. Неужели и формулировки традиционные? Алва с интересом пробежал глазами по ровным строчкам. Всё верно, контракт был написан в том же старомодном стиле, в каком составлялись все более или менее важные документы за последние сто пятьдесят лет. Даже нелепая формулировка «и честь свою я службой этой не запятнаю» сохранилась.
— Любопытная бумажка, господин Штанцлер, — Алва внимательно и как можно более доброжелательно посмотрел на главного врача.
— Рад, что угодил вам, — ответил тот после недолгой паузы.
— А как же, всем известно, что я поборник бюрократических традиций. Вот и «если служба моя Рокэ, герцогу… и так далее, и так далее… потребует жизнь отдать…» не забыли. Как приятно.
Ричард всё это время молчал и смотрел в пол. Скорее всего, обдумывал всё, что успел наговорить ему Штанцлер, который, кстати, не согласился бы так легко, поупиравшись лишь для вида, если бы Окделла использовали для тестирования секретных препаратов… видимо, Валентин ошибся, и проект «Одинокий» не был пустышкой. Но чем он тогда был? Впрочем, можно ещё допустить, что поводок Ричарда решили ослабить — Алва взял ручку и снова пробежал глазами по договору — только чтобы подпустить поближе и… убить его, Рокэ Алву? Какая нелепость. Даже думать смешно. Подпись вышла более резкой, чем всегда и слишком размашистой, словно Алва торопился поставить её.
— Ваша очередь, герцог, — обратился Алва к Ричарду, но тот не двинулся с места, даже глаз от пола не отвёл, пока Штанцлер ему не сказал:
— Дикон, поставь подпись.
И тогда Алва пожалел, что война закончилась, потому что на фронте под огнём пулемётов и гусеницами танков он бы себя гораздо лучше чувствовал.

****

Оллария, дом барона и баронессы Капуль-Гизайль

— А вот такая запись, — битый час барон с невыносимым именем Капуль-Гизайль мариновал Айрис и кучку своих приятелей в фонотеке. — Послушайте. Такая проникновенная ария.
Дочь Эгмонта Окделла никогда не могла похвастаться любовью к музыке, то есть она любила послушать, как напевает вечером няня, вывязывая очередной свитер, или шофёр, когда моет старый «иноходец» отца, но сама в жизни не спела ни одной ноты правильно, барабан от тарелок не отличила бы и, самое главное, не стремилась. Но барону было плевать. Барон был меломан и хранил у себя не одну сотню совсем замшелых, просто старых и представьте-себе-какая-чудная-новинка пластинок. Собственно, послушать его, так они все «волшебные, восхитительные, услада для слуха», но Айрис перестала слушать на третьем восклицательном знаке. И не только потому, что музыка была ужасной. Айрис уже раз десять спросила и Марианну, и её мужа, не знают ли они чего о Ричарде, но те избегали прямых ответов (как до этого избегал их герцог Алва, с которым Айрис провела невыносимые полчаса в расфуфыренном «Олене») и всё время меняли тему разговора. Последний раз, чтоб избежать ответа, барон пригласил Айрис и ещё нескольких гостей в фонотеку.
Впрочем, пластинки пластинками, увёртки увёртками, но на барона и баронессу Айрис не жаловалась. Они оказались гостеприимными и добрыми, хотя барон мог бы одеваться не так пёстро и поменьше душиться, а баронесса, на взгляд Айрис, была слишком толстой.
Хотя ни барон, ни баронесса не шли в сравнение с их гостями, а именно с виконтом Валме. Тот даже серьгу в ухе носил, пах не просто как парфюмерная лавка, а как целый квартал парфюмерных лавок и одевался так подчёркнуто модно, что даже самый обычный пиджак на нём выглядел театральным костюмом. А уж пухлый был настолько, что баронесса рядом с ним казалась худышкой. И вот он, похоже, получал удовольствие от этих завываний из проигрывателя.
— Прелестно, — сказал Валме, когда музыка отзвучала. Айрис покосилась на него с сомнением: может, он шутит? Как переливчатый вой какой-то толстухи (судя по обложке пластинки) может быть прелестным? Вот остальные гости были согласны с ней, Айрис, и потихоньку сбежали. А она из вежливости сидела.
— А кульминация! — разливался виконт, закатывая глаза. — Как тонко и одновременно насыщенно она смогла передать весь драматизм момента!
Айрис тотчас задумалась, какой именно момент завываний был самым драматичным. И не смогла: выла певица всегда одинаково, так страшно коверкая слова (если они и предполагались), что узнать их было возможно только с либретто, а оно затерялось.
— Кстати, о драмах, барон, — сказал Валме, бросив краткий — и какой-то неприятно пронизывающий — взгляд на Айрис, — вы слышали новости о Дриксен?
Барон тоже посмотрел на Айрис, но намного мягче, а потом кивнул:
— Нет. Но вы, виконт, можете мне их смело рассказывать. И Айрис тоже послушает. Полагаю, юной девице лётчики интересней оперы.
— Вы слышали, конечно, об экспедиции Олафа Кальдмеера?
Барон кивнул, а потом обернулся к Айрис:
— Этот отважный дрикс летал на самый крайний север, где вечный снег и лёд. Несколько раз летал, между прочим, и всегда возвращался.
— По слухам, которые весьма похожи на правду, — вмешался Валме, — самолёт Ледяного разбился где-то на куда более близком севере — в Торке. Оба пилота, по слухам же, выжили. Айрис, вы знаете, что это означает?
— Нет. — Эта история в самом деле была интересней музыки. Но кое-что в тоне Валме показалось Айрис просто гадким: — Только вы так печально это говорите, как будто плохо, что этот дрикс выжил.
— О, наивность юности, — вздохнул барон. — Разве вы не знаете, что если на нашей территории падает вражеский самолёт и пилоты его не погибают… или, скажем, к нашим берегам прибивает остатки вражеского корабля с выжившими после крушения людьми, то все эти люди считаются шпионами.
— Но мы же не воюем с Дриксен. Почему тогда их самолёт вдруг вражеский?
— О наивность юности. Марсель, расскажите до конца, а потом я, наверное, просвещу юную Айрис, кого Талиг считает своими врагами. Выжили оба? И кто второй известно?
— Нет, этого мои слухи не знают, но выжили оба. Их подобрал Вальдес, и оба они теперь в плену, как вы понимаете.
— Вальдес — лучшее, что могло с ними случиться. Лучше была бы разве что немедленная смерть. Если бы они попали к людям Альмейды… то уже попали бы к «Пегой кобыле».
— Не пугайте девушку, Коко. Кстати, зачем вы вообще приехали в Олларию, Айрис?
— За братом, — прямо ответила она, всё ещё пытаясь осознать рассказанное бароном и виконтом да заодно понять, при чём тут кобылы.
Повисло молчание. В этой комнатёнке, предназначенной для прослушивания музыки, тишина была какой-то особенно тихой. И история про Ледяного мигом вылетела у Айрис из головы:
— Вы что-то знаете? Почему вы молчите? Мой брат… он…
— Вы полагаете, — барон говорил как-то неуверенно, бросив взгляд на виконта, а тот тут же сделал вид, что внимательно рассматривает свои запонки, — что герцог Ричард Окделл жив, но находится в… заключении?
— Да, я именно так и полагаю! — закричала Айрис: слишком долгий день в приёмной Верховного Протектора, потом все эти песни-пляски-наряды-улыбки-запонки-олени окончательно вывели её из равновесия, она вскочила с чересчур мягкого диванчика и стала мерить шагами комнату. — И не врите мне! Не врите, что он умер от… лихорадки, как говорит матушка Эдит и Дейдри! Или что его… запытали до смерти, как она думает! Он жив!
— Не плачьте, — виконт, не решаясь подойти, всё-таки тоже встал, — он… жив.

Вопрос: м?

1. читаю/буду читать))		51	(100%)
Всего:		51

@темы: Ричард О., мои фики, ОЭ, проект «одинокий»

---

сломался комп *__*
причём как-то идиотски — отвалился кулер. хорошо, что ноут пока жив, хоть и без пунто-свитчера)) будем дописывать пятую главу, а там как раз опять романтика. а завтра, если комп реанимируют, повешу четвёртую. а вообще хочу опять писать мелочёвку (фидбека уныло больше на неё), и потому надо вернуться к драбблам.

приходил, кстати, Герцог. унёс три книжки ОЭ. бгг.

---

1. выходцы в каноне:
Джастин
Арамона
Зоя
Муцио Скварца (?)
туда-сюда Паоло и Герман
Цилла

кого я потеряла?

2. почему-то обсуждали Катарину. как-то она выходит неумной и не слишком дальновидной дамой, которая позволила манипулировать собой как угодно, решив, что проще прогибаться и ломать чужие жизни, чем рискнуть и избавиться от шантажиста. а единственное решение, которое она приняла сама, кончилось для неё… ну, знаете… «девять раз упал на нож». и то, что Алве было в целом на неё покласть, кстати, вполне вписывается в картину.
спорить не хочу, извините

@темы: ОЭ

---

сегодня день опросов)) не знаю, решили этот вопрос в каноне или нет, но

Вопрос: кто выше ростом?

1. Алва		38	(34.55%)
2. Дик		48	(43.64%)
3. чо?		24	(21.82%)
Всего:		110

@темы: Ричард О., ОЭ

---

меня грызут три идеи для рисунков. причём два с отп, а один почему-то с Робером. и я никак не могу выбрать, с чего начать! ткните, даже если вы не в фэндоме ОЭ или считаете, что мне надо законодательно запретить рисовать)

Вопрос: м?

1. стилизация под витраж		23	(58.97%)
2. стилизация под что-то средневековое		14	(35.9%)
3. идея, стыренная у Бёрдсли		2	(5.13%)
Всего:		39

---

не в обозры)))

обсуждали эпик.

— а Карваль? какой страшной смертью умрёт он? ой, то есть… нет, я не свожу счёты с нелюбимыми персонажами посредством фиков! вот с Марселем не свожу… он симпатичный получается… и Арлеттой не свожу… её ПРОСТО НЕ БУДЕТ!!! ой. то есть… ладно, какой всё-таки страшной смертью умрёт Карваль?..

но потом !!внезапно мы стали обсуждать магию, мироздание и совершенно эпичный финал *___*
теперь бы добежать до него.

и весь день, весь день обсуждали Лионеля. и про Карваля всё придумали. но я не скажу, ждёт его СТРАШНАЯ СМЕРТЬ или нет=)))

это мы такие слэшеры.

@темы: ОЭ, проект «одинокий»

---

Шабли пытался убить Арлетту? чтоправда?? такой хороший человек был…
а Луизе какой-то голый мужик мерещился??

это щас звонит Юра и делится, так сказать, полуночными впечатлениями.

@темы: ОЭ

---

когда у меня идёт острая фаза увлечения каким-нибудь фэндомом, я слушаю почти исключительно русские песни. в смысле на русском. максимум — что-то очень хорошо знакомое на иностранных языках.
песни на русском — это у меня прежде всего Щербаков. плюс ещё кое-что ролевое и разное по мелочи.

чепуха про музыку и внезапно!соционика

и вот делаю сейчас уборку под тщательно отобранный плейлист. и там примерно подряд «кибитка», «шарманщик», «ковчег» окей, вы про меня уже всё поняли, но я не только дивнючество люблю, честно. а потом ещё внезапная ария сопливого оруженосца «вторая ария оруженосца» из «тампля». правда, не только дивнючество

любимые строчки в «ковчеге»: …и бесконечен путь, и далека расплата.
любимые строчки в «шарманщике»: в срок призовёт тебя время, вот разве что прежде даст оправдаться и только затем умертвит.
в «ковчеге: воистину ничем не дорожа за этим легкомысленным занятьем, мы верим, что не будет платежа, но если он и будет, мы заплатим.
ну и в сопливом оруженосце опять же: смерть поставила парус на своём корабле.

я к тому, что может я бользаг? тут же всё так или иначе про смерть *___*

а каррент мьюзик у меня скорей вот что

Listen or download Михаил Щербаков Сердце ангела for free on Prostopleer

---

Третья глава, где Робер едет домой, Айрис является на аудиенцию к Верховному Протектору, а к Ричарду Окделлу приходит ночной гость.

авторы:  Hahnenfeder и  Yves_, а также спасибо Юре за советы
название: Проект «Одинокий»
фэндом: ОЭ
персонажи: канонные
пейринг: канонный основной — алвадик, но также и разные другие, в том числе могущие сквикнуть
жанр: ау, немножко антиутопия, детектив
тип: слэш
рейтинг: R
статус: WIP
саммари, оно же комментарии: условная середина двадцатого века, Талиг как сверхдержава, которая зашугала остальные страны, Лионель как диктатор. магия из мира никуда не делась, но не торопится обнаруживать себя. а, и ещё есть странноватая психушка, в которой заперт Ричард Окделл и которой руководит Август Штанцлер.

главы 1-2 вообще, можно искать по тэгу

3. «Le Soleil» (Солнце), ок. 3800 слов

3. «Le Soleil»

Талиг, где-то между Алатом и Эпинэ; позже — Эпинэ

— Проклятая железка! Ненавижу! Ненавижу! — вопил Альдо, пиная бампер. — Застряли теперь тут на всю ночь! Чтоб тебе!..
И в чём-то он был прав: стояли они уже час. Машина заглохла, умерла, судя по всему, навсегда. При полном баке и с отличными результатами недавнего техосмотра, она не желала трогаться с места. Мотор, когда Робер пытался завести его, жалко чихал и смолкал.
Где-то между Алатом и Эпинэ было холодно, одиноко, темно и нечего есть, и если в машине можно было погреться, то на поздний ужин или неожиданных спасителей рассчитывать не приходилось. Альдо ругался и бегал по пустой дороге, Робер, отчаявшись разобраться с поломкой, сидел в салоне и смотрел на низко бегущие по небу облака. В небесах шла Дикая охота: летели серые клочья, подсвеченные огромной луной, в просветах мелькали ещё близкие звёзды.
— Робер! — крикнул вдруг Альдо, указывая вперёд.
Там, в темноте, вдруг тоже зажглась звезда. Маленькая яркая точка — это не мог быть другой автомобиль, но это был человек определённо. До Робера донёсся отдалённый треск, перешедший вскоре в рёв. К одной звезде прибавилась вторая, потом третья, четвёртая, вызвав у Альдо приступ восторга. Робер вышел из машины, чтобы немного остудить пыл друга, уже, похоже, вообразившего, что все неприятности позади.
— Это мотоциклисты, — радостно заявил Альдо, перекрикивая шум двигателей. — Они подкинут нас до ближайшего города, а потом мы возьмём машину в прокат, вернёмся сюда и отбуксируем нашу.
— Это могут быть преступники, — спокойно сказал Робер, высматривая, сколько там может быть мотоциклистов. — Здесь вообще места неспокойные.
— Ох, вечно ты страху нагоняешь. Ты слишком много новостей слушаешь.
Мотоциклисты сначала промчались мимо, обдав их ветром и дымом из выхлопных труб, но Робер даже не успел расстроиться, как они эффектно развернулись и подъехали обратно — и поравнялись с машиной Робера и Альдо через какую-то минуту после того, как первая их звезда-фара зажглась на горизонте. Не дожидаясь особого приглашения, они затормозили рядом с Робером. Рёв стих, перейдя в глухое рычание.
— Эй, — крикнул здоровый рыжий мотоциклист без шлема, двигавшийся впереди колонны. — Проблемы?
— Не заводится.
— Подкинуть?
— О, это было бы просто отлично! — влез Альдо. — Сил уже нет здесь мёрзнуть!
— Садись! — рыжий явно проигнорировал Альдо, но тот, не смущаясь, уже влезал за спину одному из мотоциклистов, забыв даже толком поблагодарить спасителя.
Робер же колебался, пока не услышал окрик:
— За спину! — это оказался рыжий великан, фары мотоциклов так подсвечивали ему волосы и всклокоченную бороду, что вокруг головы и лица образовалось что-то вроде ореола, больше похожего на языки пламени.
Робер больше не колебался. Он и сам теперь хотел вскочить на мотоцикл и гнать по пустой дороге, под звёздами, за рыжим великаном, увеличивая и увеличивая скорость, пока не взлетит.
И они помчались. Рыжий вручил Роберу шлем, хотя сам и не думал надевать свой. Робер даже хотел тоже отказаться, но это было бы глупо. Дорога стелилась им под колёса, ветер — слышный даже сквозь рёв двигателей — свистел в ушах, звёзды сверкали над головой. Робер не думал об Альдо, забыл о брошенной где-то на дороге машине, он едва вспоминал о цели путешествия — только ветер, звёзды и бесконечная дорога впереди.
К утру они были в Эпинэ. Мотоциклисты подбросили их почти к порогу родного дома Робера и умчались так же быстро, как до того появились. Словно их и не было.
Стоя посреди знакомой улицы, Робер отчаянно тёр глаза, пытаясь прийти в себя после ночного путешествия, которое оказалось совсем не таким, каким представлялось ему при отъезде из Алата.
— Робер… — Альдо тоже выглядел совершенно ошалевшим от поездки. — Мотоциклы… это потрясающе. Обязательно куплю себе…
— Когда деньги будут, — оборвал его Робер, мысленно прибавив, что лучше бы тогда денег не было вовсе: если Альдо получит мотоцикл, то не проживёт и двух дней. Он и машины водил не слишком хорошо — слишком увлекался скоростью и мало думал об осторожности для себя или других. Но машины были куда безопасней мотоциклов!
Встретила Робера не мать, а одетая в серое горничная. Она не хотела быть вестницей горя, но пришлось: Робер задал прямой вопрос, едва увидел траурный наряд девушки. Ей оставалось только потупить глаза и кивнуть.
— Мы не ждали вас так скоро… госпожа только отправила телеграмму…
Оказалось, что с позавчерашнего дня произошло столько событий, сколько не случалось здесь за многие годы. Сразу после смерти деда начались волнения среди рабочих завода, причём основным виновником их был один из служащих — некий Карваль, ответственный за службу безопасности завода. Дядя с тётей, получив всю полноту власти, поторопились с завинчиванием гаек… и рабочая забастовка за какой-то день переросла в требования независимости для всего герцогства.
— Об этом по радио говорили, — вдруг вспомнил Альдо. — Но как-то вскользь, как будто ничего не случилось. Сюда даже направили кого-то… но они-то не скоро доедут. Мы-то на мотоциклах добрались!
Горничная обернулась от двери:
— На чём?
— На мотоциклах! Целая куча почти на крыльцо парадное подъехала.
— Странно. Я не слышала никакого шума. А ведь они ужасно шумят.


****

Оллария, Больница Святой Октавии

— …один из немногих пациентов, посещение которых строго запрещено.
— Кем?
— Его врачом.
— И кто его врач?
— О, господин протектор, я…
— Вы, господин Штанцлер, отвечайте на мой вопрос.
Это могло продлиться сутки, неделю, месяц, год, вечность! Алва не пробыл протектором Святой Октавии и трёх дней, как уже понял: в этой больнице сходят с ума от занудства охранников и бюрократических проволочек! Как же хотелось просто застрелить проклятого старика, потом грохнуть о стену все его пузырьки с корвалолом со стола и укатить отсюда на «моро» — к кошкам! Но он сам вписал своё имя в патент и теперь должен разобраться, что творится в этой больнице и почему Ли до сих пор не приказал расстрелять Штанцлера, у которого политическая неблагонадежность на лице написана, а Верховный Протектор и за меньшее отправлял на свидание к Леворукому.
А в больнице определённо творилось что-то подозрительное! Алва хорошо помнил испуг на лице старшего санитара Арамоны, когда он попытался открыть дверь палаты номер восемь в своё первое — ночное — появление в больнице.
— Нет-нет, — едва не закричал Арамона, — сюда нельзя. Ключи только у господина Штанцлера, и он их выдаёт только… только…
Испуг, который легко было бы объяснить, например, строгим правилом не пускать никого к пациентам среди ночи, но практически тут же Алва заглянул в соседнюю палату, а там обнаружился Бонифаций, с которым они весьма неплохо провели время, опустошив не одну бутылку кэналлийского, а потом ещё добавив касеры, о которой так мечтал достопочтенный епископ Варасты. И Арамона, пусть поначалу не слишком охотно, участвовал!..
Так в чём же дело с восьмой палатой? Да и собственно, почему он завёлся из-за этой восьмой палаты? Хотя очевидно: кто-то не позволяет ему что-то сделать, препятствует и пытается затягивать то, что решается одним щелчком (или, в случае этой больницы, выстрелом в голову главврача), а потом Бонифаций, прощаясь после выписки, будто невзначай замечает:
— Дивные дела творятся в скорбном доме сем. Протектором состоит один герцог, по соседству от меня живёт другой герцог. Осталось ещё двоих пригласить и можно творить мир. Если, конечно, веришь в еретические измышления о Четверых и их потомках.
Пожелав пьянице-епископу удачи, Алва направился прямиком к главврачу и вопрос ему задал не менее прямо. Август Штанцлер, до тех пор чинно попивавший какой-то вонючий отвар, пожал плечами и придал своей помятой физиономии растерянный вид:
— Герцог Окделл — один из немногих пациентов, чьё посещение строго запрещено.
И началось бессмысленное препирательство, которое могло привести только к убийству Штанцлера, но Алва сдержался и спросил в конце концов:
— Он так серьёзно болен?
— Нет, разумеется, герцог Окделл вполне здоров и находится здесь по иным соображениям…
— То есть, я могу его навестить?
— Вполне, однако…
— Однако?
Он мог этот разговор годами длить! Юлить, изворачиваться, придумывать отговорки всех видов! Совершенно невозможно! Алва вдруг почувствовал, что ему необходимо в кого-нибудь или во что-нибудь выстрелить, если не в Штанцлера, то…
Решение пришло как всегда неожиданно. Всего мгновение назад Алва не знал, что предпринять, а теперь идея — во всех подробностях — сложилась у него в голове. Не такая уж и сложная идея, откровенно говоря. И — чем она была безусловно хороша — из тех, что очевидно ждут от него. Почему бы не поддержать собственную репутацию ко всеобщему удовлетворению? И начать прямо сейчас.
— Чудесно, — неожиданно вздохнул Алва с искренним облегчением и под ошарашенным взглядом Августа Штанцлера повернулся и вышел, не прощаясь. Пусть гадает, крыса, что именно Алва нашёл таким уж чудесным. И пусть гадает подольше, потому что предпринимать задуманное Алва решил не сразу. Дождавшись ночи и отбытия Штанцлера, он сунул свой «рино» в кобуру и сообщил дежурившему в ту ночь Удо, что пойдёт проветриться, но потом непременно вернётся обратно. Благо ночь звёздная, домой ехать не хочется, а потому почему бы не воспользоваться во всех смыслах удобными апартаментами, предназначенными для протектора больницы.
Со стороны это выглядело как самая невинная прогулка в духе Рокэ Алвы, хотя кто ходит гулять в одной рубашке промозглым осенним вечером?
Он обошёл здание, высчитывая, какое из окон должно принадлежать пациенту восьмой палаты. На всех до одного окнах первого этажа стояли решётки, что Алва отметил не без радости: эти решётки упрощали стоявшую перед ним задачу. Часть окон второго этажа была закрашена белой краской, а на месте одного окна оказалась кирпичная стенка, которую забыли даже побелить, а потому она особенно сильно бросалась в глаза. За слепыми окнами, наверное, держали особенно буйных, а что происходило за замурованным, Алва решил пока не воображать. Палата Бонифация была второй от угла, значит, восьмая была третьей.
Шагая по жухлой осенней траве, Алва вдыхал запах сырой штукатурки и лекарств, окутавший больницу. Откуда-то издалека доносился городской шум — звуки проезжавших автомобилей, музыка из баров, обрывки разговоров. Но больницу окружало молчание. Алва ожидал другого — окриков санитаров, воплей больных, например. Держат же здесь и буйных! Но тут, похоже, и собаки-охранники были немыми. Алва зачем-то представил себе как здоровый пёс молча подходит и кусает нарушителя. Что-то безумное в этом определённо прослеживалось.
Вот! Третье от угла — конечно, слепое. Должно быть тем самым окном, хотя, по словам Штанцлера, Окделл был не из буйных. И почему Алве не пришло в голову поискать его, пока ещё Бонифаций был здесь? Просто так, из интереса, кто там сидит. Епископ непременно бы изловчился и как-то просигналил из своей палаты, и тогда отыскать окно соседней было бы куда легче. И, наверное, не пришлось бы бродить по вечерней росе и дышать штукатуркой. Хотя в этом тоже было что-то соответствующее этой больнице, а также репутации самого Алвы. Правда, обычно он так по легендам поступал в случаях заточения где-нибудь прекрасных девиц… Ну, да ладно.
Час был уже поздний. Свет почти во всех окнах погас. Во внутреннем дворе больницы горел единственный фонарь — и он светил своим робким огоньком совсем не в закутке, где прицеливался в слепое окно Алва. В голове мелькнула мысль донести Ли, что плохо освещённая психушка порочит идею величия Талига. Но окна бить — не по вишням вслепую стрелять, к тому же краска хоть и грязно, но всё же белая. Главное выстрелить так, чтобы не задеть герцога Окделла. Хотя тот уже, наверное, спит, но ничего, проснётся. Алва прикрутил глушитель и выстрелил три раза — один раз в шпингалет и два в стекло, получилось почти бесшумно, если не считать тихого звона. «Рино» славились бесшумной стрельбой — по сути, это была единственная на весь Талиг марка, производимая с глушителями и свободно продаваемая, а потому среди блюстителей чести «рино» считался оружием подлецов. И это прекрасно.
Теперь влезть по стене на второй этаж — детская забава для того, кто с шестнадцати лазил в каждый особняк с красотками, сначала в Алвасете, а потом в Олларии (а оконные решётки только помогли) — толкнуть створку окна и запрыгнуть в палату. Звёздный свет и ветер ворвались в пропахшую лекарствами и безысходностью комнату. Была бы его воля, сжёг бы всё это заведение до фундамента, а лучше с фундаментом. А сверху посадил бы чертополох. Растение пусть и достойное, но символизирующее.

****

Оллария, больница Святой Октавии

На лице он ощутил лёгкое дуновение — откуда здесь ветер? Оторвать взгляд от стены напротив кровати сил не было, но пришлось их найти, потому что воздух запах чем-то свежим, давно забытым, почти незнакомым: Ричард смутно угадал прелую листву и мокрые камни, а ещё… Дик вдруг чихнул и удивлённо поднял голову: духи… Тонкий аромат пропитал палату, мгновенно прогнав запахи лекарств и больничной чистоты.
— Долго вы ещё намерены изучать стену, герцог?
Знакомый голос — будто одновременно ленивый и настойчивый. Приказ таким голосом требовал немедленного выполнения. Ричард попытался встать, но руку пронзила острая боль, он вскрикнул и упал на кровать. Опять крысы… Дик уставился на свои руки. Бинты были содраны, а на правом запястье опять — поверх вчерашнего — алел укус, окружённый пятнами запёкшейся крови. Кровь остановилась, значит прошло уже довольно много времени. Рана неприятно саднила, а когда Дик попытался её коснуться, резко заболела.
— Что там у вас?
Знакомый голос. Он принадлежит… такой знакомый и совсем недавно слышанный… Стол в центре зала, руки в кольцах, чёрные волосы, резкий профиль и сапфировые глаза, взгляд в упор. Да кто же это? Имени Дик не мог вспомнить и уже едва не плакал от досады. Нужно было всё-таки повернуться и посмотреть на ночного посетителя, принёсшего ветер и запах листвы, камней и духов. Кем бы он ни был.
— Что с рукой? — Холодный голос. Таким отдают приказы о расстреле.
Дик наконец поднял взгляд — и сначала, привычно ища поддержки, посмотрел на потрет королевы. А потом на своего гостя. В противоположном углу палаты у разбитого и распахнутого окна, прямо на осколках стоял человек в чёрном. Весь чёрный, только кожа очень белая. Кажется, он был чем-то недоволен или, может, рассержен. Когда Дик успел его рассердить?
По ночам Дик просыпался редко и старался затем как можно скорей заснуть — после вечерних процедур думалось тяжело, мысли текли как густой мёд, путались, застревали, липли одна к другой…
— Что с рукой, юноша? — в третий раз спросил человек и шагнул к кровати. И вопреки уверенным интонациям в этом в движении Дику померещился какой-то страх.
— Крыса… укусила, — пришлось ответить, не отвечать было бы невежливо, но как же трудно оказалось выговаривать слова, после процедур он совсем ни с кем не говорил до самого завтрака, а там много отвечать не требовалось.
— Какая крыса, юноша, в этом торжестве стерильности? — Человек подошёл ещё ближе и развернул правую руку Дика, рассматривая запястье. — Тут не один укус. И зубы не крысиные… Как же вас угораздило?
На это Дик уже ничего не мог ответить — у него и без того язык плохо поворачивался и мысли путались, а тут ещё мешал думать усилившийся запах духов, прохлада чужих пальцев. Впрочем, человек и не ждал ответа, он осторожно отпустил руку, наклонился ниже к кровати. Дик услышал резкий треск, потом опять почувствовал мягкое, почти нежное прикосновение к больной руке.
— Я не причиню вам боли, но если всё-таки её почувствуете, не кричите. Иначе мне придётся снова узреть пренеприятную рожу вашего главного санитара.
Вместо ответа Дик кивнул и зажмурился. Боли, действительно, сначала не было. Человек снял лохмотья прежнего бинта, потом Дик услышал шорох, звяканье и почувствовал резкий запах спирта — и вот тут пришлось закусить губу! — первый мокрый слой ткани лёг на запястье. Дик почувствовал, как ему осторожно протирают место укуса, а затем бинтуют его. Никто из санитаров, даже Паоло, никогда не был с ним так осторожен. Боль потихоньку стихла, и Дик открыл глаза.
— Выпейте, — приказал человек, протягивая серебристую фляжку.
Сопротивляться такому голосу было невозможно — и Дик подчинился.
— Что…
— Потише кашляйте, юноша. Вы что, касеру никогда не пробовали? В вашем возрасте я по три бутылки за завтраком приговаривал. Пару раз.
— Хорошо, — продолжил он, едва Дик откашлялся, — а теперь спите. Окно я оставлю открытым, пусть сегодня ночью у вас в гостях будут ветер и звёздный свет.
Последнее, что запомнил перед тем, как заснуть, Дик, было осторожное прикосновение прохладных пальцев — как будто ему убрали прилипшие ко лбу пряди. Но может быть, это был уже сон.
Наутро Дик проснулся раньше обычного — лампочки ещё горели тускло. Но в раскрытое окно уже заглядывали робкие лучи солнца. Окно! Дик мгновенно вскочил на ноги и бросился к окну, едва заметив укол боли в запястье. Внутренний двор больницы был сер и безлюден, но Дик жадно вглядывался в каждый камень, каждый куст, каждый листочек, упавший на землю. Он рассматривал другие окна больницы и заметил, что часть их не закрашена. А потом медленно отвернулся от окна и увидел кусочек металла, застрявший в оконной раме. В голове вспыхнуло воспоминание обо всём, что было ночью: боль в руке, ветер, запах духов и чёрный человек с белой кожей. Дик посмотрел на руку. Да, она была перевязана обрывком простыни.
И тогда он вспомнил имя своего ночного гостя.

****

Оллария, дворец Верховного Протектора

Холл пустовал. Один или два раза мимо Айрис пробежали какие-то мелкие чиновники в черных костюмах — таких она и в Надоре видела, да ещё пару раз мелькнула светловолосая девушка. Наль говорил, что у Верховного протектора у секретарши светлые волосы, что она очень красива и никого к себе не подпускает.
— В смысле… мужчин, — прибавил тогда ещё Наль и покраснел.
Может, эта светловолосая девушка и была секретаршей Савиньяка, но никакой особенно красоты злая от долгого и бесплодного ожидания Айрис не разглядела.
А ведь начиналось всё так хорошо! Айрис позвонила во Дворец и попросила аудиенции для Айрис Окделл, дочери герцогини Мирабеллы, прибывшей в Олларию, чтобы встретиться с Верховным Протектором. Она даже не ожидала, что так легко получит согласие — и приглашение во Дворец в этот же день! Даже не пришлось искать, где переночевать. Айрис уже вообразила себе, как задаст вопрос Протектору, как тот ответит — и уже очень скоро счастливая Айрис позвонит матушке с приветом от пропавшего Ричарда. А может даже сам Ричард позвонит… или хотя бы письмецо напишет, чтоб Айрис передала.
Но во Дворце всё пошло не так. Ей велели ждать приглашения и усадили в продуваемом сквозняками пустом холле, где каждый шаг отдавался громким эхом. Первые полчаса она ждала с лёгким нетерпением, потом нетерпение усилилось. Потом оно перешло в раздражение ненужными проволочками, а потом в злость на Верховного Протектора. Если он был занят, зачем вызвал на аудиенцию? Айрис иногда выглядывала в одно из высоких окон, занавешенных тяжёлыми пыльными шторами, и видела, что день потихоньку катился к вечеру. Раздражение нарастало и нарастало, пока вдруг не лопнуло как воздушный шарик: пыльные портьеры в её голове приобрели значение ужасающего пророческого символа её собственной судьбы в этих гулких залах — да, она досидится до того, что покроется пылью и выцветет. Так зачем же она вообще уезжала из Надора? Сидела бы там и покрывалась по крайней мере знакомой пылью!
Цоканье каблучков светловолосой секретарши стало сигналом к действию. Айрис рывком поднялась с обтянутого чёрным бархатом диванчика и сказала как можно спокойнее:
— Послушайте-ка, вы! — эхо, разнёсшееся по всему дворцу, повторило эти слова несколько раз, но Айрис не смутилась. — Эй!
Блондинка обернулась. Айрис скривилась, заметив большие глаза, нежные губы, белую кожу, которые, впрочем, плохо вязались с отстранённым взглядом.
— Слушаю вас?
— Я звонила насчёт аудиенции. — Айрис постаралась произнести это вежливо, но получилось не очень. Блондинка, правда, сохранила невозмутимость.
— Ваше имя?
— Я Айрис Окделл, дочь герцогини Мирабеллы!
— Я проверю, есть ли ваше имя в списке, — бесстрастно сообщила блондинка и собралась было уйти, но тут Айрис сорвалась окончательно. Она бы предпочла сохранить спокойствие — совсем как эта девица, но что-то как будто прорвалось внутри неё, и на бесчувственную блондинку обрушился весь гнев дочери Эгмонта Окделла:
— Проверите? Проверите?! Я сижу тут целый день! Скажите, где кабинет вашего проклятого протектора, который заставляет девушку ждать в холодном коридоре! Немедленно! Я требую! Требую!..
Айрис едва соображала. Кажется, она схватила секретаршу Савиньяка за плечи и принялась трясти, кажется, потом она помчалась к ближайшей двери, похожей на дверь в кабинет важной шишки, кажется, быстро сбежались охранники, которые поволокли её, Айрис, орущую и отбивавшуюся, к выходу. Пришла в себя она, когда почувствовала на лице сырое дуновение осеннего ветра.
— Ладно, — севшим голосом сообщила она трём охранникам, двое из которых всё ещё держали её за руки, — пустите.
Они неуверенно выпустили её, а третий вручил ей сумочку.
— Спасибо, — буркнула она и ела на ступеньки Дворца. Теперь никакой аудиенции ей не видать. Как ни странно, плакать ей не хотелось. Истерика отняла все силы, в том числе и те, которые нужны для слёз. Айрис просто сидела на мраморных ступеньках, спрятав лицо в ладонях, и старалась глубоко и равномерно дышать, чтобы не начать вдруг задыхаться, как бывало в детстве.
Вроде бы дыхание восстановить удалось, приступ астмы не начался, а значит, нужно было решать серьёзный вопрос, который Айрис раньше игнорировала: где ей остановиться на ночлег? Айрис решительно встала, отряхнула пальто, одёрнула юбку и устремилась вниз по ступенькам, задрав повыше подбородок. Она решила смотреть только поверх голов прохожих в этом бездушном городе, полном таких вот протекторов и их секретарш, что на верху лестницы было несложно.
— …ай! — И Айрис налетела на что-то… вернее, кого-то.
— Простите, — произнёс приятный и смутно знакомый голос.
— Так вот как должны выглядеть эти серые глаза, — тут же добавил другой, уже незнакомый голос.
Айрис увидела две пары блестящих и очень дорогих туфель и зажмурилась: она умудрилась налететь сразу на двоих, да ещё один из них знакомый… а ведь ещё не сделала и пяти шагов к своей новой цели. И если с шофёром ей повезло, то эти двое могут оказаться не такими деликатными, ведь одинокую девушку в большом городе нетрудно обидеть. И Наль так говорит, и матушка. А Наль знает, о чём говорит, он долго жил в столице. Эти двое точно дурное замыслили. Вот один уже про глаза говорит… но опасность надо встречать с гордо поднятой головой! И так как голова её уже была гордо поднята, Айрис открыла глаза и посмотрела в упор на предполагаемых обидчиков.
— Здравствуйте! — сказала она с вызовом и посмотрела на того, кто говорил про глаза. Потом, подумав, добавила: — Я не хотела!
— Хотели, — возразил мужчина в чёрном с возмутительно насмешливым взглядом и дурацкой причёской. Хотя может это вовсе не причёска, а просто волосы растрепались. Вон, у него и тени под глазами, подумала Айрис.
— Конечно, не хотели, мы ведь вам не сделали ничего дурного, — мягко и одновременно отстранённо возразил второй, обладатель приятного голоса. Бледный, даже с виду замкнутый и холодный, к лёгкому недоумению Айрис он оказался ей совершенно незнаком.
— Почему это хотела? — взвилась Айрис, обрадовавшись, что не знает их обоих, а потому никто матушке не позвонит и не скажет, что её старшая дочка сбивает прохожих на лестницах.
— Полагаю, — задумчиво протянул чёрный, — вы жаждали крови Верховного Протектора, но подвернулись мы — рыба помельче, однако вам уже всё равно, кого испепелять взглядом, Айрис.
— Дочь герцога Окделла — в столице? — второй наглец решил тоже вступить в разговор. — Откуда вам это известно, герцог?
— Да! — вмешалась Айрис. — Мне это тоже интересно!
— Семейное сходство, — пожал плечами чёрный, — однако мы с вами, герцог, весьма неудобно устроились на лестнице дворца, и даже если наша дама этого не замечает, то наш с вами долг — сойти в какое-нибудь более приятное место.
— Вы же поднимались, — подозрительно сказала Айрис, уже начавшая догадываться, кто перед ней. Она видела его фотографии в журналах, но разве можно узнать человека по фотографии?
— Такова жизнь, — меланхолично заметил тот, который наверняка герцог Алва, — ты полагаешь, что поднимаешься, но на самом деле тебе требуется вниз.
— Я с вами никуда не пойду! — проигнорировав философию, заявила Айрис.
— Правильно, — кивнул герцог Алва, — на вашем месте я сам бы с собой не пошёл. Герцог, — обратился он к своему спутнику, который, скорей всего, был Валентином Приддом, потому что других герцогов в Талиге Айрис вспомнить не могла, — раз уж вы всё равно идёте во дворец, позвоните оттуда баронессе Капуль-Гизайль и спросите, не может ли она ненадолго приютить нашу новую знакомую? И если может, то пусть лично приедет её забрать, потому что иначе Айрис Окделл мы отсюда не увезём никуда. Мы же тем временем подождём… скажем, в «Золотом олене». Вы согласны?
И он кивнул в сторону расфуфыренного двухэтажного здания неподалёку от Дворца. Выглядело это здание так, словно там даже глоток воды стоил небольшое состояние.
— Я сюда приехала не по ресторанам ходить! — Айрис хмуро рассматривала издалека видного и действительно позолоченного оленя на вывеске. Валентин Придд ушёл, и теперь, если опасность и была, то исходила она от Алвы.
— Если я буду приставать к вам, можете поорать, договорились? — устало произнёс герцог Алва. — Но вообще-то я намереваюсь узнать, что вас привело в нашу благословенную Олларию, если уж не рестораны с оленями.

Вопрос: для молчаливых и любителей жать на кнопки

1. читаю/буду читать))		45	(81.82%)
2. я слэшер и читаю только про больницу =_____=		10	(18.18%)
Всего:		55 Всего проголосовало: 52

@темы: Ричард О., мои фики, ОЭ, проект «одинокий»

---

нужно кому-то задать глупый вопрос про огнестрельное оружие. реально глупый. скорей всего ответ будут знать даже те, кто просто смотрел много боевиков. но я хочу уточнить на всякий случай (для фика). энибади?

---

у нашего эпика есть два взаимоисключающих «минуса».

1. там много джена. причём постороннего джена. и гет ещё будет. и это отпугивает слэшеров.
2. там будет слэш. и… ну сами поняли.

магию в минусы записать не могу, т.к. на ней очень завязан сюжет. не будь магии, не было бы сюжета.

---

…а проходит ли ОЭ тест Бехдель?

т.е. по моим ощущениям, персонажи женские там чисто фунциональны и потом картонно-типажно-примитивны (впрочем, изрядная часть мужских тоже), но мужские создаются ради самих себя, а женские… на мой взгляд, все — приложение к мужчинам (реже — детям/внукам/вотэвер, тоже, кстати, мужского пола).

но! при этом если брать изначальную формулировку теста Бехдель, то вполне проходит. и это странно.

@темы: ОЭ

---

вообще конечно вопрос, чего это я вдруг вернулась в фэндом ОЭ. ну это если не считать, что алвадики — это что-то такое… такое, короче.

но это же был первый фэндом, где я была очень, очень не согласна с авторской позицией. так-то я тот ещё правильный читатель — и обычно принимаю авторский месседж, авторские оценки персонажей, и если даже мне вдруг нравится отрицательный герой, то я признаю, что да, гад, но.

а тут, понимаете, вдруг фэндом, где любимый герой — это, ну, сами понимаете, Ричард Окделл. и в результате несогласия с авторской позицией появляется ощущение, что всё можно! вообще что угодно! писать, играть, придумывать. в ГП такой свободы не было, с Толкином — тем более.

ну вот поэтому.

и из-за прекрасной девы и алвадиков.

оно же было потом в глишках, но глишки — это явно труба пониже и дым пожиже — в сравнении с ОЭ-то.

@темы: ОЭ, фэндом