вспомнила, что зачем-то сделала эту аватарку.
и загрузила.

а что.
в каком-то смысле соответствует дайри-нику))))

---

так как я положительно не могу дочитать ОВДВ, буду читать « Полночь»! нуачо! травмировать меня там едва ли что-то сможет, а в курсе быть всё же охота))))

только сначала закончу фик читать, от которого больно моим глазам (потому что бета-монстр нужна ему и выкинуть 2/3 романтических и эротических сцен), но сюжет любопытный. не спрашивайте.

обзоры, вам это надо?)) тогда тут код

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p184796153.htm">собирается</a> читать «Полночь»

@темы: ОЭ

---

кто-нибудь гляньте, парой постов ниже виден фик или только голосование? *____*

вопрос снят)

---

есть истории, где романтическая составляющая — это просто типа вишенки на торте. Ну, или куска невкусного и слишком сладкого крема на торте. Думаю, метафора ясна))

есть истории (в том числе не про любовь), где романтическая составляющая — сюжетообразующий фактор. Где убери любовь (романтическую, я щас о ней)/замени её дружбой/иной формой привязанности → развалится сюжет.

теперь вопрос к тем, кто читал фиков больше, чем я))) посоветуйте такие алвадики, где романтика — сюжетообразующа. Где без неё в принципе никуда. Где убери романтику — не будет фика. Канон не предлагать, его читала.

можно советовать не только алвадики, но любой ОЭ-шный слэш (не спрашивайте, почему не гет), где не разбивают алвадик и не глумятся над собственно Диком. рейтинг/размер/ ээээ качество вторично, главное — вон то требование выше)

а, и вообще.

посоветуйте мне что-нибудь из, так сказать, шипперского маст-рид (алвадики очевидно))).
часть я читала, конечно, но явно не всё)))
а то я дочитала ОВДВ до реплики про «не прячете ли вы кого ещё в подвале», поняла, что пока не могу.
и решила заняться эскапизмом.

обзорам

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p184764436.htm">просит посоветовать ей алвадики.

@темы: Ричард О., ОЭ

---

Шестая глава, где у протектора больницы звенит в ушах, Альдо приносят в жертву, а дик смотрит на фотографию. Размер, да АСТАРОЖНА! СТЕХИ!


©  astrella

авторы:  Hahnenfeder и  Yves_, а также спасибо Юре за советы
название: Проект «Одинокий»

остальная информация

фэндом: ОЭ
персонажи: канонные
пейринг: канонный основной — алвадик, но также и разные другие, в том числе могущие сквикнуть
жанр: ау, немножко антиутопия, детектив
тип: слэш
рейтинг: R
статус: WIP
саммари: условная середина двадцатого века, Талиг как сверхдержава, которая зашугала остальные страны, Лионель как диктатор. магия из мира никуда не делась, но не торопится обнаруживать себя. а, и ещё есть странноватая психушка, в которой заперт Ричард Окделл и которой руководит Август Штанцлер.

предыдущие главы — по тэгу

6. Le Bateleur, ок. 9000 слов

6. Le Bateleur

Оллария, больница Святой Октавии

Тайна историй болезней пациентов больницы Святой Октавии была скрыта за хлипкой деревянной дверью с не менее хлипким замком. Дверь Алва выбил одним пинком, не заботясь о тишине и покое Эстебана Колиньяра — единственного пациента, оставшегося на втором этаже после того, как Бонифация выписали, а Ричард Окделл сменил статус и палату. Время для вышибания дверей герцог выбрал как нельзя более удачно: господин главный врач куда-то испарился, что было очень правильно, на взгляд Алвы. Теперь можно было заняться исследованиями разного рода шизофрений и белых горячек.
Если бы герцог Алва хотел попрактиковаться в психиатрии, он здесь обрёл бы Рассветные Сады, но герцог был далёк от эйфории: того, что он искал в ворохе плохой бумаги, каждый лист которой рассказывал о чокнутых, наркоманах и пьяницах, не оказалось. Чужой вас побери, не могли же они не вести эти записи или так быстро их уничтожить? Ведь здесь всякий любопытствующий легко мог прочесть о подробностях наркоманских видений младшего Колиньяра или о том, сколько именно ызаргов поймал в хранимой Создателем Олларии достойный Бонифаций. А подробностей или хотя бы самого общего описания неясных процедур, которым подвергали герцога Окделла, здесь не оказалось. Ни намёка. Ни листочка. Можно, конечно, было предположить, что процедуры эти — прикрытие, что ничего на самом деле с ним не делают, но раз уж так стараются, что организовали фиктивные процедуры, то и бюрократию тем более должны были организовать.
Алва отбросил очередной листок — от пыли становилось трудно дышать — и поднялся. Если бы Старая Крыса действительно преисполнился сочувствия к герцогу Окделлу, что само по себе подозрительно, он бы уж постарался аккуратно вести фальшивые записи, ему ли не знать, насколько дотошен бывает Ли. Алва пнул носком ботинка ворох макулатуры, которой только костёр в лесах Торки разжигать, и вышел. Дверь он, конечно, прикрыл: положение обязывает. Потом скажет, что ошибся дверью, в конце концов, легенда предполагает, что у себя дома он только так и заходит в закрытые комнаты.
В дверь Дика он постучал один раз, подождал секунду и открыл.
— Юноша, мне…
Но комната оказалась пустой. На кровати в самом углу у стены лежала стопка аккуратно сложенной больничной одежды, в шкафу не хватало брюк, рубашки и туфель. В остальном же комната выглядела и пахла так, будто в ней никто даже не ночевал. Ни следа.
— Ах, эр Август, эр Август, — пробормотал Рокэ, — вонючая ты крыса.
Но куда он мог поехать, да ещё и потащить за собой Дика? Алва ещё раз осмотрел комнату, надеясь, что хоть что-то в обстановке подскажет ему ответ, но если что-то и было, то стараниями санитаров уже пропало. Несомненно, это исчезновение Штанцлера не было связано с «лечением» герцога Окделла. Но тогда с чем? С кем? Со стены Алве безмятежно улыбалась Катарина Ариго. Наверное, фотография была сделана ещё при Дораке: уж очень безмятежно улыбалась королева, которая теперь так прочно связана с Ли. Тот с ней, судя по всему, ещё и спит временами. И как ему не надоедает? Помнится, самому Рокэ оказалось смертельно скучно от сочетания похотливости с бедным воображением. Нежный гиацинт. Чья нежность действует только на неопытных юнцов, зато как кошачьи капли для кошки…
Конечно! Дело не в лечении, дело в том, что весь вчерашний день Ричард Окделл провёл неведомо где, да ещё и с ним, с Алвой! И Штанцлеру — какие бы цели он ни преследовал — это не на руку, просто не может быть на руку!
— Санитар Удо! — резко спросил Алва, сбегая вниз по лестнице. — Господин Штанцлер на чём уехал из больницы?
— Второй скорой не хватает в гараже.
Вот и ответ! А куда — легко догадаться. У Ариго была квартирка на задворках, где время от времени — ещё при Сильвестре — собирались недовольные, чтобы обсудить, чем именно они были недовольны. Отвратительное, пропахшее кошками место. Ли знал о нём, но закрывал глаза, потому что с его приходом к власти встречи прекратились. Или это он так думал. Возможно, сейчас эти нытики решили возобновить встречи — и позвали (для стимуляции недовольства, что ли) на одну из них Ричарда Окделла. Но почему юный дурак не думает своей головой? Ему на этих процедурах не иначе, как лоботомию делают каждый раз.
Алва успел вовремя: герцог Окделл — бледный, с покрасневшими глазами — и Штанцлер только вышли из подъезда.
— Господин главный врач, куда это вы возили моего секретаря? — поинтересовался Алва, отправив в полёт сигаретный окурок. — Выгуливать его теперь могу только я, мне, видите ли, выдали специальный поводок, у вас такого нет. Ричард, в машину!
— Вы не…
— Приказы начальства не обсуждаются. В машину!
Штанцлер почему-то не возражал. Он только сказал Ричарду что-то на ухо и мягко подтолкнул вперёд. Задрав подбородок повыше, герцог Окделл спустился, на сей раз с первой попытки открыл дверь «моро» и сел. Он обиженно молчал всю дорогу, а Алва размышлял: что же ему сказала королева, потому что там наверняка была королева. Впрочем, по лицу не особенно стремящегося и совсем уж не умеющего скрывать свои чувства герцога Окделла можно было догадаться.
В больнице Алва проводил Ричарда в его комнату. Там он достал с полки увесистую «Историю Талига» и велел Ричарду до вечера как следует проштудировать главы, касающиеся времён правления Эрнани Святого.
А потом вернулся к собственным исследованиям.
— Санитар Паоло.
— Слушаю, господин протектор.
Доверять в этом гадюшнике можно было Паоло и, пожалуй, Герману, но Герман стоял слишком близко к Арамоне, а потому не стоило задавать ему вопросы. А вот Паоло — стоило.
— Где лечат герцога Окделла?
Тот задумался лишь на мгновение.
— Подвальный этаж. Там только одна дверь, не ошибётесь.
Ошибиться — Паоло сказал правду — было невозможно: дверь была единственная, и хотя никакой таблички на ней не было, дурак бы не догадался, что здесь происходит что-то очень секретное. Потому что дверь была железной и, по всему судя, с сейфовым замком. Такие ставились для охраны очень важных тайн. Но если проект «Одинокий» — фикция, то зачем эту фикцию так тщательно охранять?

****

Оллария, дом барона Капуль-Гизайля

На следующий же день Айрис заявила Марианне, что хочет помириться с братом, но баронесса только покачала головой.
— Но почему? — возмутилась Айрис.
— В городе вот-вот начнутся беспорядки. Не стоит сейчас выходить без особой необходимости.
— Особой необходимости?! Но Дикон…
— Подождёт ещё несколько дней, пока всё успокоится. За ним приглядывает достаточно людей.
— Приглядывает? Зачем за ним приглядывать? Он не душевнобольной!
— Но он, по крайней мере, в безопасности в больнице, — успокаивающе сказала Марианна. — И Алва…
Айрис скривилась.
— Не понимаю, зачем он везде лезет? То есть… конечно, я ему благодарна очень, я знаю, что такое благодарность, даже к врагу, но…
— Он не нравится тебе? — с сомнением поинтересовалась Марианна.
Айрис передёрнула плечами.
— Слишком красуется.
Марианна улыбнулась:
— Ты удивительная девушка. Кто же тебе нравится тогда?
Кто… Айрис никто и никогда не спрашивал об этом. Да дома-то и выбирать было не из кого. Матушка об этом вообще не думала, а дядя Эйвон, кажется, надеялся, что она выйдет за Наля. Но какая девушка захочет быть женой Наля?.. Он добрый и помогает им, но он скучный, неловкий, некрасивый. Айрис нахмурилась: нет, дело не в красоте. Вон, в журналах пишут, что Рокэ Алва — красавец, но ей такого не надо, а вот…
— Робер Эпине, — краснея, ответила она. — Но… только как пример… он не всерьёз… мне нравится. Он храбрый, мужественный… только усы лишние.
Улыбка Марианны стала какой-то странной, как будто натянутой.
— Герцог Эпине — один из самых благородных и мужественных людей, кого я встречала в жизни.
— Да-да, — согласилась Айрис. — Он именно такой.
Она бы с радостью ещё поговорила о Робере, и, кажется, Марианне хотелось бы продолжить, но тут заглянул барон Коко.
— Между прочим, без трёх минут уже. Вот-вот начнётся.
Баронесса помрачнела:
— Слушай сам, я не хочу.
И вышла из комнаты.
— Что слушать? — быстро спросила Айрис.
— Уже неделю обещают передачу о гоганах. О том… милое дитя, ты же не веришь всему, что говорится по радио, и всему, что пишут в газетах?
— Нет.
— Прекрасно, разумное дитя! Передачу о том, как вредны гоганы не только Талигу, но и всему миру. Понимаешь?
— Не совсем…
— Сейчас. — Коко включил радио. Там кто-то добалтывал какие-то сплетни о Фоме Урготском и его дочках. А потом заиграла музыка, прозвучало название новой передачи — «Верный курс» — и весьма располагающий мужской голос произнёс:
— Добрый день, уважаемые радиослушатели! Сегодня…
Что-то будто щёлкнуло. И зазвучал новый голос:
— Добрый-добрый, все любители послушать о том, как злые гоганы хотят уничтожить всех чистокровных талигойцев! Ну, собственно, суть передачи я вам рассказал, а теперь перейдём к поэзии! Вчера ночью напало на меня вдохновение и так крепко меня схватило, что я еле вырвался, остался весь в синяках. Может, это был гоган? Но я не разглядел ничего, кроме здоровенных волосатых ручищ, которые на моих плечах оставили след. Я утром присмотрелся — и в зеркале понял, что синяки-то рифмуются и прегладко! Так я и провёл всё утро, вертясь перед зеркалом, будто записная красотка. Было трудно, особенно списывать со спины, но я для вас постарался. Слушайте, граждане моей страны, синие рифмы графа Медузы!
— Создатель! — прошептала Айрис. — Это снова он!
Барон Коко слушал с нескрываемым удовольствием кошмарные стишки, первым из которых было:
— Жил да был маршал Ли Савиньяк
и попал он в серьёзный просак:
то Тизо, то Ракан,
то колдует гоган.
Поседеет так Ли Савиньяк!
Это было нелепо и потому смешно, но Айрис испугалась, как и тогда, в машине. Что ждёт человека, который позволяет себе подобное?!
Стихи граф Медуза читал бесконечно долго. Среди них были и откровенно плохие, и изящные, и смешные, и не слишком. Но все они, все до одного, заставляли задуматься и почему-то пронимали Айрис до слёз. Она вскоре уже потеряла счёт бесконечным бедам Ли Савиньяка, которому судя по всему горько жилось на свете, где его обижали все — от дриксенских покорителей льдов до психов из больницы Святой Октавии.
Поток иссяк почти через час, когда, очевидно, кончилась передача о гоганах. И Коко потом ещё долго бормотал себе под нос:
— Как-то вздумалось Ли Савиньяку
рано утром отправить на плаху
Рокэ Алву и Придда
и ещё пол-Талига.
А не жирно ли Ли Савиньяку?
Баронесса почему-то мрачнела, а в голове Айрис звучало: «…и душил, и крушил обалдевшего Ли Савиньяка» — эти строки были о Ричарде. Когда брат так отличился, Айрис не знала, но теперь ещё сильнее хотела увидеться с ним и попросить прощения, а потом поговорить — как следует, а не про то, сколько пользы им всем принёс какой-то эр Август.

****

Гоганы обосновались на отшибе, возле какой-то брошенной стройки и пустыря. Их видавший виды автобус не слишком выделялся среди гор строительного мусора. Енниоль одобрил это место, причём Альдо бы, без подсказки, сам бы не догадался, что весь этот витиеватый поток слов значил согласие.
Альдо первым выскочил из автобуса, чтобы со стороны полюбоваться, как гоганские толстухи будут выходить оттуда, а достославный Енниоль — среди них, завёрнутый в свои покрывала. Цепочка шаров потянулась на улицу, но замыкала её как ни странно тощая фигурка, чью обладательницу в автобусе Альдо не разглядел. За толстухами вышло несколько мужчин, которые немедленно принялись ставить лагерь. Альдо подумал немного и кинулся помогать им, но Енниоль остановил его:
— Первородному нужно выслушать сына моего отца, который будет говорить о том, что предстоит сегодня же вечером.
— Да?
Сегодня! Сейчас! Альдо уже приготовил фразу, после которой Енниоль наверняка согласится дать ему денег на «креду».
— Первородного ждёт испытание, в котором кровь его говорить будет. Священное место народа нашего осталось в городе, названном Агарис, осквернённое и лишённое силы. Но та, кто будет Залогом с нами, и кровь первородного в венах первородного, а потому мы сможем разбудить её.
— А если всё подтвердится? — быстро спросил Альдо.
— То я скажу дальнейшее.
Вот зануда! Значит, без дозы ещё день. Значит, надо подождать. Альдо скрипнул зубами.
— А сейчас?
— Сейчас сын моего отца скажет первородному, что ждёт его сегодня.
И Енниоль пустился в описание какого-то дикарского обряда, куда были включены и магическая защита, и девица, режущая себе грудь, и призраки прошлого, и всё это звучало так, что и под «кредой» Альдо ничего подобного не видел. А видел он достаточно! И девицу с белыми волосами, бросавшую лилию в волны, и белых баранов в море, и женщин с рыбьими хвостами. Потому что волны помнят!
— Всё ли понял достославный? — спросил Енниоль, закончив описывать обряд.
— Да, — рассеянно кивнул Альдо, — всё.
После чего он поплёлся помогать с лагерем — физический труд помогал, когда слишком долго не было «креды».
Дольше всего возились с ярко-оранжевой высоченной палаткой, которая, на взгляд Альдо, должна была привлечь внимание олларийских патрульных сразу, едва только её начали ставить. И если прочие палатки были небольшими и тёмными, то эта больше походила на костёр или гигантский факел. Альдо даже поинтересовался у Жаймиоля, не слишком ли рискованно это. Но тот, лишь немного менее витиевато, чем Енниоль, ответил, что есть вещи, ради которых стоит рисковать.
Вечер наступил скорее, чем ждал Альдо. Приближался дикарский обряд, и Альдо начал беспокоиться. Дело, конечно, было не в том, что он сомневался в своём происхождении, но призраки? Окровавленные девицы? От одной мысли делалось противно. И чтобы как-то отвлечься, Альдо гадал, какую из толстух выберут, чтоб она резала себе грудь во имя Альдо Ракана. Именно за этими размышлениями застал его Жаймиоль, который сообщил, что уже пора.
Уже стемнело, но ни костров, ни фонариков в лагере не было или, во всяком случае, никто их не зажигал. Тускловато светили фары автобуса, но проку от них было мало, и Альдо пару раз споткнулся о железки, в огромном количестве валявшиеся по лагерю. Выругавшись куда эмоциональней, чем стоило бы из-за какого-то мусора, Альдо застыл перед входом в оранжевую палатку. Внутри горел какой-то огонь, потому что она светилась — и светилась ярче автобусных фар. Сколько потребуется патрульным, чтобы явиться сюда? Альдо вздохнул и вошёл.
В центре палатки стояла небольшая пирамида с квадратным основанием, а за ней — стройная, невысокая девушка в белых шароварах и кроткой белой блузе. В золотистом свете большого фонаря Альдо разглядел нежный овал лица, белую кожу и прозрачно-карие глаза. Девушка походила то ли на белку, то ли на оленёнка.
«Был бы здесь Робер, — мелькнула мысль, — точно бы в неё втюрился».
Воспоминание о друге немного взбодрило. Ведь если гоганы помогут ему, Альдо, он сумеет как-нибудь помочь Роберу, только бы тот был жив.
Дикарство шло своим путём точно, как описывал Енниоль. Альдо покорно следовал тому, что от него требовали, жалея рыжую девицу и не веря, что призраки явятся.
И они явились. Альдо смотрел на пирамиду, а в ней возникали неясные тени, которые с каждым мгновением становились всё чётче, всё ясней, обретали плоть и цвет.
Альдо видел черноволосого стройного человека, одетого в синее и черное и по моде тех фильмов про старину, которые неизменно собирали полные залы восторженных девиц, вооружённого… как это?.. шпагой?.. саблей?.. Человек шёл куда-то по мрачноватому, освещённому только свечами, коридору. Легко, осторожно, не делая лишних движений, словно кошка, выслеживающая птичку. Если бы Альдо и мог слышать, он бы не услышал ничего, потому что, хотя и коридор был с каменными стенами, а значит, там должно было быть эхо, движения черноволосого человека были слишком плавными, похожими на танец, чтобы раздавался хотя бы шорох.
Человек все так же неслышно открыл невидную дверцу в стене, отодвинул тяжёлую занавеску и проскользнул в ярко освещённую комнату, где горело с полусотни свечей. За столом там сидел другой человек, одетый в лиловое. И насколько первый был изящен и тонок, невольно привлекателен, настолько второй был уродлив и неприятен. Услышав шорох, он поднял голову и встретился взглядом с черноволосым. Альдо скорей догадался, чем вспомнил, что сейчас произойдёт. А следом и понял, кем были эти двое.
Когда одетый в лиловое маршал Придд умер, пронзённый шпагой Рамиро-предателя, видение пропало.
И Альдо почувствовал разочарование. Енниоль нёс что-то о голосе крови, но зачем кровь Альдо показала ему идиотскую смерть маршала-неудачника, когда он с большим интересом бы увидел какое-нибудь славное деяние одного из его предков! Вот хотя бы…
Додумать эту мысль Альдо не успел. С улицы донеслись крики и выстрелы, и в палатку ворвались несколько человек, одетых в форму городских патрульных. Один из них подбежал к Альдо, глянул ему в лицо и заорал:
— Ты талигоец?
— Д-да.
Патрульный выскочил на улицу и через мгновение вернулся с кем-то, одетым в грязно-серое со странным знаком в виде подковы, нашитым на куртку.
— Господин… это… говорит, что талигоец.
Гоганов тем временем выволокли из палатки. А Альдо стоял, как пришитый к месту. В другое время он бы уже кинулся на помощь Енниолю и рыжей, но образы призраков ещё плыли перед его внутренним взором, парализуя волю.
— Талигоец? — коротко спросил обладатель подковы.
Альдо кивнул.
— Сюда! — заорал грязно-серый. — Рыжие пытались принести в жертву талигойца!
— Это посерьёзней какой-то вонючей передачки! Протектор будет доволен! — крикнул кто-то в ответ. — Он пострадал?
— Да! — откликнулся чей-то бас, прежде чем Альдо успел хоть что-то ответить.
— В больницу его! Несите его в больницу!
И Альдо глазом не успел моргнуть, как его подхватили под руки и почти понесли.
— Какая тут ближайшая больница? — завопил прямо над ухом одуревшего от суматохи Альдо обладатель баса.
— Святая Октавия! — ответили ему из толпы.

****

Оллария, Дворец Верховного Протектора

Килеан ур-Ломбах десятую минуту наблюдал за тем, как Савиньяк читает какие-то бумаги. От одного вида застывшего лица бывшего маршала бросало в дрожь. Почему не выдать указания и не отпустить? Зачем вызывать, когда занят другими делами? Но всякому было известно, что у Савиньяка такая манера: вызывать и держать навытяжку, перед столом, чтобы прошибло холодным потом при мысли о «Цилле» или расстреле, который, впрочем, в сравнении с «Циллой» казался вполне милосердным исходом.
— Представьте, граф, какой вышел казус у человека: потерпел крушение на нашей территории, и теперь родина считает его перебежчиком и требует выдать его, а у нас… ну, граф, вы знаете, кем он считается у нас и что его ждёт в ближайшее время. А человек, между прочим, не последний: военный лётчик и исследователь Севера. Но хватит досужих рассуждений, граф, давайте поговорим, наконец, о вашем деле.
Савиньяк будто издевался: не Килеан же тут тянул время, читал что-то постороннее, а потом ещё и рассуждал, неведомо о чём!
— Слушаю, господин Верховный Протектор, — процедил сквозь зубы Килеан.
— О беспорядках в столице знаете? — Савиньяк снова потянулся за какими-то бумагами. — Поймали кучку гоганов, которые якобы приносили в жертву талигойца. Можете в это поверить?
Килеан не успел ответить, и Савиньяк продолжил:
— Хотя какая разница. Главное, что жителей нашей славной Олларии возмутило подобное дикарство, и, боюсь, ни один гоган в эту ночь не сможет спать спокойно. А так как господин Манрик серьёзно болен и не может выполнять сегодня ночью свои обязанности начальника патрулей… Вот, — Савиньяк протянул Килеану документ, — приказ о назначении вас временным начальником городских патрулей и ответственным за наведение порядка в городе и предотвращение дальнейших беспорядков. Подписан протектором по внутренним делам Колиньяром. Поставьте и свою подпись.
Протектор по внутренним делам… ручная зверушка Лионеля. Колиньяр сделает всё, чтобы угодить Савиньяку, особенно теперь, когда его сын попал в дурную компанию и должен лечиться.
Деревенеющими пальцами Килеан, не читая и стараясь не думать, что стало причиной болезни Манрика, подписал документ. Зачем читать, если и так ясно, чего добивается Савиньяк: предотвратить беспорядки невозможно, и потом их свалят на него. И точно расстреляют.
— Только это назначение не проиграйте. — Документ скользнул прочь: Протектор хотел удостовериться, что Килеан подписал свой смертный приговор. — А теперь вы выслушаете моё личное поручение, которое и будет в эту ночь для вас приоритетным.
Из кабинета Савиньяка Килеан вышел мрачным. Предстояла долгая ночь, а утро для графа ур-Ломбаха могло и не наступить. Потому что проклятый Савиньяк дал ему совершенно ясные устные инструкции, которые были полностью противоположны тому, что Килеан подписал. Ему не нужно было утихомиривать беспорядки, ему нужно было поддерживать их как можно дольше и чтобы последствия были как можно более разрушительны для гоганов.
В голове Килеана звучал и звучал холодный голос Савиньяка:
— Предпочтительно, чтобы к утру гоганов в городе не осталось вовсе.
Предпочтительно! Это значило, что за провал его, возможно, не расстреляют. А возможно, и расстреляют.
Килеан вызвал капитана Давенпорта и велел ему собрать тех патрульных, чьи имена назвал Савиньяк. Говорить с этим маршальским прихвостнем было невыносимо, потому что Килеан понимал: если он хоть раз ошибётся и при нём назовёт Савиньяка не Протектором, то тот об этом узнает самое позднее к утру. И тогда — если Килеан выполнит задание не в полной мере — его расстреляют наверняка.
— Где сейчас происходят основные беспорядки, капитан?
— Южная окраина, господин граф. Там пожары… Но там уже…
Хорошо, не северная, где располагалась Багерлее.
— Где ещё? — перебил Давенпорта Килеан.
— Приходили сообщения о беспорядках в восточной части города, в частном секторе. Там обосновались первые группы беженцев. Кроме того, Золотая улица…
Золотая? А там-то что? Явно не гоганы — что им делать на улице, где нет ни одного жилого дома, а сплошные магазины для богатых.
— Что там? — недоверчиво спросил Килеан.
— Кто-то пустил сплетню, что в одном из магазинов прячутся гоганы.
Кому-то захотелось заняться грабежом под шумок. Дела это не упростит, но и не усложнит тоже.
— Хорошо. Капитан Давенпорт, берёте треть людей — и на Золотую. Никаких гоганов там нет, там простые грабители. Поймать всех, и как можно скорей.
Тот отдал честь и ушёл. У Килеана осталось смутное чувство, что Давенпорт чего-то ему не сказал, но это чувство было быстро вытеснено куда более насущными проблемами. Что делать с оставшимися патрульными, Килеан не знал. Взять половину и поехать на окраину? Но на улице Рамиро Вешателя намного больше гоганов, они туда стекаться начали ещё до блокады Агариса. О тех же, кто прибыл на южную окраину, Килеан даже не слышал, да и те районы едва заселены и вряд ли там можно кого-то спровоцировать. Но там уже пожары… И именно там приносили в жертву талигойца, кем бы он ни был, этот идиот. С одной стороны Килеан понимал, что лучше всего ему сейчас оказаться на Золотой, погоняться с патрулём за… неважно кем, за призраками, и наворотить побольше разрушений, но Савиньяка дурачить опасно. Правильнее всего отправиться, причём лично, на улицу Рамиро. Только прежде нужно продумать…
— Капитан Турпен, берите своих людей, переодеваётесь так, чтобы вас в суматохе и темноте приняли за гоганов. Жду вас через час здесь.
И к кошкам окраину. Пожары и в центре можно устроить.
— Гоганов, господин граф?
— Гоганов, капитан, вы же не глухой! Навешайте на себя побольше тряпок, кто там разбираться будет. Форму возьмите с собой.
— Есть, господин граф!
— Выполняйте.
Это была гениальная идея: они, прикинувшись гоганами, устроят беспорядки, а потом Килеан умело перенаправит праведный гнев жителей улицы на беженцев. И те своё получат. Тем временем Давенпорт не будет мешаться под ногами. Килеану стало легче, не слишком и не полностью, но легче. Теперь понятно было, что делать: прежде всего брать служебную машину и отправляться на улицу Рамиро, а там уж действовать. Килеан проверил, заряжен ли револьвер, затем спустился в подземный в гараж при Дворце. Савиньяк выдал ему ключи от служебного «марагона», куда должны были поместиться все до одного люди Турпена и сам Людвиг.
Поначалу всё шло по плану: немного раньше, чем через час вернулись люди Турпена и сам капитан, одетые как на урготский карнавал, по вечерним улицам ехать было легко, и на месте они были через каких-то десять минут. Там движение замедлилось, и в конце концов пришлось остановиться. На улице то тут, то там собрались кучки ряженых в халаты беженцев.
Отдав кое-какие распоряжения, Килеан выскочил из машины и побежал к ним.
— Я — граф Килеан ур-Ломбах, временный начальник городских патрулей! Именем Верховного Протектора я должен остановить беспорядки. Что здесь происходит?
Бородатый толстяк в полосатом халате подошёл ближе, оставляя за спиной остальных в подобных же тряпках.
— Остановите, недостойные умоляют первородного это сделать, недостойные обещают всячески содействовать в установлении мира и тишины на этой улице.
— Ладно, довольно, — поморщился Килеан, его очень раздражала необходимость говорить с велеречивыми даже перед лицом смерти гоганами. — Отвечайте как можно ясней и без этих ваших «недостойных»: что происходит?
Запинаясь и сбиваясь, гоган поведал, что несколько человек, чьих лиц он не разглядел, потому что они были в масках, выбили дверь в приютившем недостойных беженцев доме и в других домах, чьи жители были столь добрый и благородны, что…
— Я понял. Пусть другие тоже дадут показания. Возможно, кто-то всё-таки видел лица или может сообщить какие-то другие подробности.
К нему подходили новые гоганы и говорили то же, что и первый, чьего имени Килеан не запомнил. Кто-то жаловался на воров, кто-то — рыдал и причитал, рассказывая, как его дочь подвергли насилию. Потом подтянулись и талигойцы, принявшие гоганов в свои дома. Во всяком случае, те талигойцы, которые хотели всеобщей справедливости и до сих пор не ненавидел рыжих за погром. Килеан расспросил и их. Кем бы ни были неизвестные в масках, они оказали Килеану услугу.
Краем глаза он уже заметил, что «марагон» исчез с улицы. Значит, скоро Турпен начнёт действовать.

****

Оллария, больница Святой Октавии

От огня было жарко, хотя ночь казалась скорей прохладной. И пациенты, в больничных пижамах, замёрзли бы, но огонь был слишком сильным и ярким. Дик впервые видел пожар. Тени плясали по земле в безумном танце, иногда от них невозможно было отвести глаз, особенно от одной. Алва стоял очень близко к языкам пламени, которые вырывались из окна нижнего этажа. И смотрел прямо в огонь. Чёрный, тонкий силуэт на фоне пламени и дыма, а тень беспокойно металась у ног, хотя сам он был неподвижен.
— Окделл! Идите ко всем! Мы вас потеряли! — мимо пробежал санитар Герман. — Окделл здесь! Кого ещё не хватает? Лунатика из шестнадцатой нашли?
— Да, прятался в гараже! — донёсся ответ санитара Удо.
Дик не двинулся с места. Что-то не давало отвернуться от замершего у самого огня Алвы. Ведь Зло бывает таким притягательным. И, в конце концов, он имел право не слушать санитаров, ведь он не был больным!
Дик знал, что Арамона сбежал ещё до начала пожара: ему кто-то позвонил и сообщил, что на улице Рамиро Вешателя беспорядки, а именно там жил сам Арамона и его семья.
Потом Дик услышал:
— Автомат через дорогу работает. Я вызвал.
— Хвала Создателю, — отозвался Герман. — Скоро они будут здесь.
Незадолго до начала пожара перестал работать телефон. Скорее всего, на линии был разрыв, который починили бы очень быстро, но потом стало не до этого. Что-то загорелось на кухне, и огонь быстро разошёлся по правому крылу. Дежурившие в ту ночь Герман и Удо выводили больных, Алва, как ни странно, помогал им. Дик хотел предложить свою помощь, но пока он собирался, Герман сказал ему стоять в стороне и не лезть в огонь, потому что толку от него всё равно мало. Обидеться Дик не успел, потому что услышал раздражённый вопль Удо:
— Барбо нет! Я всё обошёл! Его нигде нет!
— Кого?
— Барбо Понси! Растение из той же шестнадцатой. Чтоб ему…
— Я не выводил его, — не оборачиваясь, сказал Алва. — Полагаю, он ещё внутри.
— Тогда он уже сгорел, — бесстрастно сказал Герман. Но Дик подумал, что за этой бесстрастностью скрывались другие чувства.
— Необязательно, — бросил Алва. — Я мог бы проверить, если господин Понси вам так дорог, Герман.
Жиля Понси прозвали «Барбо», потому что это было единственное слово, которое он говорил. Понси был совершенно покорен, шёл, куда скажут, никогда не проявлял агрессии, хотя поговаривали, что иногда на него словно что-то находит и он начинает визжать, кусаться и пытается выпрыгнуть из окна. Но Дик этого ни разу не видел. Или не помнил.
— Дорог? — хмуро переспросил Герман. — Я никому не желаю смерти в огне. Вам, протектор, тоже.
— Вот и прекрасно, потому что я не собираюсь погибнуть.
Не слушая возражений Германа, Алва быстро пошёл к тому крылу больницы, которое пока не было охвачено огнём. Дик бросился следом, не отдавая себе отчёт, что именно он хочет сделать — помочь или удержать. Пусть Алва был воплощением всего зла, что было в мире, но Герман прав — смерти в огне даже ему не пожелаешь!
Однако даже если бы Дик и попытался удержать Алву от явного безумия, у него бы не получилось докричаться, за перекрикиваниями санитаров, галдежом пациентов и треском огня ничего слышно не было на расстоянии восьми шагов. А потом, когда вопли остались бы позади, Алва просто не стал бы слушать, не хватать же его за руку. И потому Ричарду ничего не оставалось, кроме как бежать следом и смотреть, как Алва взбирается по кирпичной стене на второй этаж. И, наверное, из-за теней от пожара, а ещё слепоты в сероватом свете после яркого пламени Дику показалось, что за плечами Алвы что-то есть, какая-то чёрная плотная тень, по спине наискосок.
Алва забрался в больницу через окно собственного кабинета, которое, к счастью, не было закрыто. Конечно, протектор на деле редко заботился о безопасности больницы — потому и бросил окно открытым. С другой стороны, сейчас это пригодилось. И Алва лез в огонь, чтобы помочь человеку, который едва сознаёт себя человеком.
Дик не заметил, когда быстрая тень пропала со стены. Но когда увидел, что её там нет, сердце его замерло на мгновение. Никто не заслужил смерти в огне. Даже Ворон. Дик остался на месте, кусая губы, задаваясь единственным вопросом: что же делать, чем помочь. Минута промедления, которая могла оказаться фатальной, по ощущениям была похожа на час и окончательно взвела нервы, как курок. Ричард теперь готов был хоть следом лезть, только бы не стоять больше и не ждать, пока крыша горящего крыла провалится, не оставляя надежды. Ворон — не феникс. И Дик бросился к стене, попытался повторить действия Алвы, но пальцы быстро устали держаться за выступающие кирпичи, а ноги соскользнули, и Ричард, оставив бесплодные попытки, побежал к чёрному ходу больницы. Тот был закрыт железной решёткой, ключа у Дика, конечно, не было, и всё, что оставалось — это подёргать посильней саму решётку в отчаянной надежде, что удастся её выломать. Дик долго дёргал и дёргал решётку, но она только слегка дребезжала. Теперь, конечно, было понятно, почему больных выводили через главный вход, а когда огонь окончательно преградил дорогу, стали спускать через окно. Дик оглянулся, решив, что, может, найдёт палку или камень, чтоб сбить замок. Но больничный двор убирали хорошо. И хотя пациенты гуляли редко, на земле не оставляли ничего, чем они могли бы себе повредить. Дик кинулся к забору. Может, там, рядом с ним что-то отыщется… прутья ограды достаточно свободно стоят, можно просунуть руку, чтобы…
— Недос… господин, позвольте спросить.
Дик испуганно поднял глаза. По тут сторону забора стояли двое: бородатый, одетый в халат мужчина и стройная девушка.
— Да? — осторожно ответил Дик.
— Что здесь произошло? Почему начался пожар?
«Загорелось потому что!» — хотел крикнуть Дик. Зачем задавать глупые вопросы, когда там, в больнице, Алва уже может быть… Но бородач был так серьёзен, а девушка рядом — так напугана, что Дик проглотил свои ярость и панику.
— Забыли печку на кухне выключить, — пробормотал он. — Там нет камня где-нибудь?
Бородач уставился себе под ноги, но, видимо, ничего не нашёл и развёл руками. Дик хотел уже бежать обратно, но тут услышал пожарную сирену.
— Скоро огонь погасят, — сказал бородач. — Пусть господин идёт, потому что сердце господина неспокойно.
Бородач хотел, может быть, сказать ещё что-то, но Дик, воспользовавшись паузой, кивнул и со всех ног помчался к главному входу, снова мимо огня и теней, беспокойных людей, жара и шума. Алва мог уже выбраться с этим никчёмным Понси, и тогда всё хорошо, совсем хорошо: ничего страшного не случилось, никто не погиб, просто выгорело старое крыло, которое и так бы ремонтировали весной. Но Алвы у главного входа не оказалось, зато приехали пожарные. И теперь одни из них разматывали шланги, другие оттесняли галдящих пациентов, третьи ставили лестницы. Один из пожарных со шлангом, из которого летела пена, вошёл в больницу.
Дик был в кино только однажды, очень-очень давно, но вдруг вспомнил, как там показывали танец героини и героя — как замедленное кружение. И словно в таком же замедленном движении Дик видел, как из главных дверей выходит сначала Понси, а за ним — Алва, весь в пене, живой и, похоже, не пострадавший.
Ноги внезапно подкосились. Не понимая, что делает, Дик сел прямо на землю.
— А теперь, юноша, — прозвучал где-то над головой голос Алвы, почему-то, как показалось Дику, громче обычного, отчего Дик вздрогнул и поднялся на ноги, — мы с вами едем на улицу Рамиро Вешателя.
— Там беспорядки, — сказал Дик, не поднимая головы.
— Именно! — неожиданно радостно и всё также чересчур громко заявил Алва.
И Дик увидел руку, протянутую к нему, белую узкую руку, совершенно чистую, будто герцог в горящем здании и не был, с пальцами, унизанными перстнями. И Дик, мгновение поколебавшись, принял помощь, чтобы подняться с земли.
— Там, — усмехнулся Алва, когда Дик, став на ноги, качнулся от неожиданности — тонкие пальцы оказались сильными, а рывок — резким. Дика как будто подкинуло в воздух, пришлось — чтоб не упасть — на мгновение упереться рукой в плечо Алве, — будет драка. Драться умеете?
— Не… не знаю. Когда-то…
— Смотрите.
Тонкие белые пальцы сжали его руку в кулак: большой палец перекрывает все остальные.
— Вот так — правильно. Удар — так, всем корпусом. И кисть не сгибайте. Ясно?
Дик кивнул.
— Попробуйте, — Алва подставил ладонь, — вот сюда, главное не промахнитесь.
Дик ударил и, действительно, не промахнулся.
— Хорошо, — Алва потряс рукой, — не хотел бы я оказаться тем, кого вы так приложите. Впрочем, не обольщайтесь, я бы увернулся. Стрелять, я полагаю, вы не умеете.
— Нет.
— Что ж, этому я вас научу позже. Сейчас нам пора, пока там весь квартал не разгромили.

****

Оллария, дом Арнольда Арамоны

Луиза, конечно, не могла придумать ничего умней, чем пригласить в дом этих вонючих гоганов, про которых даже по радио говорили, что добра от них не жди. И передачу обещали, где подробно рассказали бы, почему именно не нужно от гоганов ничего хорошего ждать, но только этот негодяй Суза-Муза всё испортил… Да только Луизе говори, не говори, она всё по своему сделает, даже если ей муж запретил. Или скорей — если запретил, то точно наоборот поступит, ослица упрямая.
Арнольд примчался домой, когда на улице уже творился настоящий тарарам. Кто-то куда-то бежал, кто-то рыдал, кого-то били. И все были уверены, что виноваты гоганы. Соседка даже проорала Арнольду в ухо, что больше никогда гогана не то что в дом, на улицу не пустит. И что хорошо бы их, по приказу Протектора Ли, всех бы истребили.
Луиза этого не понимала, не понимала намерений и желаний Верховного Протектора! Она упёрлась в то, что ни один гоган на её дом не нападал и нападать не собирался и что окна побили какие-то неизвестные, вырядившиеся в халаты, да только она дура что ли их за гоганов принимать?
— Дура, конечно! — не выдержал Арнольд. — Пустила рыжих на порог! Теперь мне расхлёбывай! А ведь у нас дочка во Дворце! Да её за ткое!..
— Так пусть уволится, — огрызнулась ослица, — никому хуже не станет.
Арнольд осмотрел дом. Окна побили только на первом этаже, а на двери написали ругательство, которое Герард, залившись краской до ушей, уже наполовину счистил. В целом, разрушения были невелики — главное, что телевизор уцелел, но это, наверное, потому что дом их стоял почти на отшибе и проклятые «рыжие» сюда добежали под конец и уставшие.
— В гостинице в проулке стреляли, — сказала ослица, когда Арнольд снова принялся на неё орать. — Откуда у беженцев оружие?
— Не наше дело спрашивать! Может, им дриксы дали? Может, они хотят Талиг… как это… изнутри разрушить! А где те твари, которых ты приютила?
Луиза скривилась, как будто лимон слопала:
— У них мужей убили. Они сейчас их оплакивают. Мужья в другом доме были…
— ГДЕ ОНИ СЕЙЧАС? — заорал Арнольд, потеряв терпение. Какое ему к кошкам дело, кого там убили! Главное, чтоб их у него дома не было. Если Протектор узнает… если узнает хоть кто-то, кто мог бы донести… пусть его, Арнольда Арамоны, место скромное, но и у него, у Арнольда Арамоны, отыщутся завистники! А теперь у этих завистников есть, что сказать Протектору: что он, Арнольд Арамона, в своём собственном доме прячет этих рыжих отродий! И не просто прячет, а не выгнал, когда те уж казалось бы в полной мере свою гнусную сущность показали!
— В подвале, — сквозь зубы ответила Луиза.
Тут мысли Арнольда сменили направление. Ограбят ещё! Хотя если по пути жену прихватят — или прихлопнут — вот за это он благодарен будет
Он кинулся в подвал опрометью: как эта дура могла воров туда пустить! У него же там семь бутылок вина (и одна, между прочим, от самого протектора больницы, а значит, кэналлийское! Да за одну бутыль кэналлийского можно весь дом вместе с Луизой купить, да ещё на батистовый платочек Селине останется!) и пол-ящика касеры! Отдать ослицу гоганкам!
Арнольд сбежал по лестнице, распахнул дверь — и…
Они сидели там, полукругом, на коленях, перед ними лежали какие-то окровавленные обрывки, а, может, и чьи-то части тела, Арнольд не разобрал, только при виде раскачивающихся из стороны в сторону и воющих необъятных баб с распущенными патлами он едва сам не завыл, но с достоинством сдержался и постарался поскорей подняться наверх. Пусть их, им, видимо, не до кэналлийского, да и что эти шары сделают?!
Луиза сказала, что пойдёт помочь соседкам. В другое время он бы непременно придрался бы к тому, что Луиза вечно соседок ругает, а тут помогать вздумала, но сейчас он только кивнул. Он всё ещё был бледен от увиденного в подвале.
Амалия под строгим руководством отца накапала ему успокоительного. Арнольд уселся на диван и включил телевизор, бывший объектом его гордости. На всей улице едва ли в трёх домах нашлось бы по телевизору: и один из этих домов — его собственный!
Там как раз шли новости, которые никакой Суза-Муза своими гнусностями не перебьёт. Рассказывали сначала о том, как гоганы приносили в жертву талигойца, а потом о пожаре в больнице Святой Октавии.
— Ты же там работаешь, — сказал Герард. Малец всегда подбирался неслышно и говорил что-то эдакое. Вот и теперь.
— Что?
— Твоя работа горит, — повторил Герард. Арнольд подпрыгнул на месте:
— Что? Что?! На полчаса оставить нельзя!
И, громко выругавшись на весь дом, Арнольд помчался на работу. Хорошо, ему хватило ума приехать сюда на служебной машине, на которой можно было включить мигалку. Чем Арнольд и воспользовался. Люди только так разбегались у него из-под колёс. На углу, возле двухэтажной гостиницы «Королева Алиса», Арнольд притормозил: не врала Луиза, из окон, действительно, постреливали, а вокруг было довольно пустынно, только парочка патрульных пыталась пробраться внутрь. Но уж пускай с этим разбираются власти, он долг по отношению к собственному дому выполнил, а теперь и на служебный силы нашёл. Арнольд решил объехать опасную гостиницу — не хватало ещё пулю схватить. Но ещё не успел даже тронуться с места, как мимо пронёсся чёрный «моро», смутно чем-то знакомый, но вспоминать не было времени. Святая Октавия не ждала!

****

Оллария, улица Рамиро Вешателя

Если бы они приехали немного позже, беспорядки перекинулись бы на соседние улицы. Гоганов там не было, но какой добрый сосед не захочет лишний раз побить окна не менее добрым соседям, если уж можно это делать, преисполняясь верноподданнических, можно даже сказать — лизоблюдских чувств.
В голове слегка звенело, потому что некоторые деяния не остаются безнаказанными, но Алва ожидал, что будет хуже, а потому едва замечал, что окружающие звуки стали тише — словно всё, что могло эти звуки издавать, отодвинулось дальше, а сам он забыл вытащить из ушей затычки. Звон, конечно, был наименьшим злом, а вот если бы ещё не мутило от каждой попытки опустить голову… Но с другой стороны это заставляло держать голову выше, а значит создавать нужный эффект высокомерия со стороны. Удобно. Плохо было другое: не без труда добытый документ оказалось совершенно невозможно прочесть, во всяком случае, сразу. Конечно, он был зашифрован… Впрочем, о том, что скрывалось за бессмысленным набором древнегальтарских букв, Алва подумает позже.
Первые полчаса пришлось помотаться: Хуан с помощниками и сами бы управились, но только без соберано кто бы из них стал разнимать талигойцев и… большей частью талигойцев. Гоганов Алва не заметил ни разу — а значит, если их и было хоть какое-то количество, то либо они спаслись и сейчас отсиживаются, либо убиты.
— Найдите мне хотя бы одного рыжего, — велел Алва. — Юноша, вы тоже не стойте, как приклеенный. Идите ищите.
— Да, но что мне…
— Найдите, доставьте ко мне в целости и сохранности. Особенно рьяных и буйных — соседей-талигойцев, конечно — разрешаю успокоить вашим неотразимым ударом кулака. Вперёд.
Ричард пошёл выполнять приказ, Алва несколько мгновений смотрел ему вслед, затем тихо приказал:
— Пако, пригляди за ним. Ему об этом знать не обязательно.
Кэналлиец, ровесник герцога Окделла, кивнул и побежал следом.
Алва оглядел улицу. Выглядела она как после погрома — что, впрочем, ожидаемо: странным было другое: нигде не было ни одного «марагона», а ведь патрули уже должны были знать о беспорядках. Или Лионель настрого запретил вмешиваться? Любопытно было ещё то, насколько без огонька прошло всё: меньше десятка, скорей всего, убитых, хорошо, если тридцать выбитых стёкол. Никаких возмущённых толп, никаких рек крови. Чего же тогда добивается Лионель?
— Мы нашли!
— Соберано! Нашли!
Ричард и Пако вели под руки насмерть перепуганного гогана в полосатом халате. Самого настоящего гогана, что можно было заметить даже в тусклом свете уличных фонарей. С другой стороны, Хуан привёл гогани, у которой, по его словам, убили мужа.
Полосатый гоган сообщил, что в самом начале беспорядков появился какой-то человек, назвавшийся Килеаном (дальше гоган забыл) и сообщивший, что, по приказу Протектора, он успокоит беспорядки. Но когда он появился, стало только хуже. Откуда-то набежали новые взбешённые жители, которые тоже принялись колотить то гоганов, то всех, кто под руку попадался…
— Граф Килеан явился один?
— С машиной.
— Большой?
— Да.
— Хм.
Герцог Окделл сиял совершенно неприлично. Радовался, видимо, тому, что откопал полезного свидетеля. Впрочем, действительно полезного.
— Теперь вы, сударыня.
Алва повернулся к гогани. Она молчала, но из её янтарных глаз, не переставая, текли слёзы. По-своему она была красивой, несмотря на невероятную полноту. Ричард что-то пытался нащупать в кармане. Но Алва, с еле заметной усмешкой, его опередил:
— Возьмите платок.
— Дочь… матери моей… благодарит… благодарит…
— Рокэ Алву.
Она что-то пробормотала и стала вытирать слёзы. Краем глаза Алва заметил вытянувшееся лицо Ричарда. И почему-то развеселился ещё сильней. Конечно, в смерти всех этих людей не было ничего смешного, но как давно он не занимался нормальным делом.
— Вы видели убийц?
— Да.
— Жители этой улицы?
— Не… знает. Но думает… думает…
— Что нет, верно?
Она кивнула.
Снова появился Хуан с вестью, что все зачинщики, похоже, разбежались и что беспорядки, похоже, стихли, вот только кто-то стреляет в гостинице на углу.
— «Королева Алиса»? — уточнил Алва. Он вспомнил, что проезжал мимо какой-то гостиницы. Хуан кивнул.
— Юноша, вы со мной, но не высовывайтесь.
«Королева Алиса» оборонялась, как могла, от всего мира. Из окон время от времени стреляли, а ещё вылетали тарелки и столовые ножи, смутно слышалась ругань. Алва оставил «моро» на углу и, кивнув ошалевшему от воплей и выстрелов Ричарду, чтобы тот не отставал, быстро пошёл к двухэтажному зданию, украшенному чёрными драконами и некогда белыми полосками. Главным сейчас было поменьше замечать усилившийся звон в ушах, потому что вокруг хватало и более интересных, хотя и несколько приглушённых, звуков.
— Поосторожнее, юноша, а то вас свои же убьют. Тарелок не боитесь? Страшное, кстати, оружие, — не поворачиваясь, сообщил Алва, а затем закричал: — Эй! На «Королеве Алисе»! Огонь отставить!
— За какими кошками?! Ты кто такой? — закричали в ответ, голос оказался неожиданно женским, низким, грудным и очень энергичным.
— О, здесь дамы! — Алва увернулся от тарелки.
— Твою кавалерию! Кто здесь шляется?! Отвечай, а то следующим полетит разделочный тесак!
— Агрессивно, — заметил Алва, но тут же добавил: — Моё имя Рокэ Алва и я пришёл разобраться с беспорядками, кто бы их ни учинил! Вам, очевидно, есть, что сказать?
— Бывший Первый Маршал, — дверь распахнулась и на пороге появилась высокая статная женщина в мужской рубашке и штанах, в зубах она сжимала дымящуюся сигару, — звезда Талига, заходите уж.
— Приятно быть известным, — слегка поклонился Алва, — секретаря моего впустите? А то его затопчут ненароком, он у меня к такому непривычный.
— Заходите оба и побыстрее, не время политес разводить.
Дама оказалась Матильдой Ракан, только днём приехавшей в Олларию за своим пропавшим внуком и его приятелем. Оказалось также, что в гостинице времени она не теряла и за вечер успела почти опустошить бар, а потому, когда туда ворвалось трое завёрнутых в тряпки мужчин, вопящих «смерть недостойным!» и «гоганы захватят мир!», оперативно организовала драку, к которой присоединились её собутыльники. Вместе они схватили и разоружили, а также раздели до трусов поддельных гоганов. Теперь трое практически голых талигойцев сидели рядком, связанные скатертями, возле барной стойки. А перед ними прохаживалась Матильда с двумя пистолетами в руках и сигарой в зубах. Когда только началась заваруха, метрдотель попытался было вмешаться, но Матильда доходчиво сообщила ему, что если бы они не схватили этих троих, гостиница пострадала бы гораздо сильней.
— Дела, вижу, у вас неплохо, — приподнял бровь Алва, и мельком взглянул на Ричарда, тот стоял молча и только широко раскрытые глаза выдавали удивление. — Но вот-вот придёт подкрепление.
— Пока ждём, можем выпить, — предложила Матильда вполне светским тоном.
— На службе, сударыня, не пью даже я, — вздохнул Алва, потом взглянул на бутылку касеры и пожал плечами, — хотя нет. Я пью.
— Наливайте! Малец ваш присоединится?
— Ему рано, — покачал головой Алва, не обратив внимания на возмущённое молчание Ричарда, — натура он буйная, кто знает, что будет, если выпьет?
— Юноши в его возрасте должны уметь пить! — возмутилась вместо Ричарда Матильда. — Я вот пила!
— Не сомневаюсь, — кивнул Алва, он хотел добавить что-то ещё, но тут с улицы донеслось из мегафона:
— Сдавайтесь! Выходите по одному с поднятыми руками.
— О, защитники пришли, — огорчился Алва, — простите, сударыня, придётся возвращаться к делам отвратительно трезвым.
И он направился к выходу. В проёме двери Алва остановился и крикнул:
— Я Рокэ Алва! Здесь всё под контролем! Нужно только зайти и забрать зачинщиков беспорядков!
От криков — и собственных, и чужих — начинала болеть голова. Он быстро провёл пальцами по лбу от переносицы к вискам. Легче не стало, но можно было притвориться, что стало.
— Что вы здесь делаете? — отозвался мегафон. — Вы больше не главнокомандующий армией.
— Старые привычки так легко не изживаются. Так вам зачинщики беспорядков нужны? Если нет, мы их отпустим.
— Ведите, — поколебавшись, согласился мегафон.
Бесштанные псевдо-гоганы цепочкой вышли из гостиницы, связанные и мечтавшие провалиться сквозь землю и исчезнуть навсегда.
— Кто вами руководил? — спросил Алва, пристально глядя на первого из них. Тот промычал что-то неразборчивое. Алва выгнул бровь: — Вы хотите, чтобы я сообщил господам с мегафонами, что вы действовали на своё усмотрение?
— Это Килеан ур-Ломбах! — крикнул второй. Звон в голове усилился. Алва провёл пальцами от переносицы к вискам. Значит, действительно Килеан. И, конечно, по приказу Лионеля. Но если хочешь устроить массовые беспорядки, нужен кто-то более опытный, более энергичный… вот в больнице святой Октавии Килеану самое место было бы. А здесь?..
— Хм. Слышали?
— Да, — мрачно отозвался мегафон. Затем его счастливый обладатель наконец понял, что все его и так прекрасно слышат и можно уже перестать пытать уши окружающих (а особенно лично Алву) этими и в обычное-то время слишком громкими звуками.
— Тогда разбирайтесь тут дальше сами. Но если вздумаете хоть пальцем тронуть гоганов или тех, кто поймал провокаторов, завтра же отправитесь ловить ызаргов на варастийских полях. Ясно?
Теперь можно было ехать домой. Алва обернулся и посмотрел на Ричарда. Тот зачем-то тоже вышел на крыльцо. Не иначе как переживает за порождение Чужого. Непоследовательно, но он научится последовательности у эра, кошки его подери, Августа, дай только возможность.
— Поехали, юноша, — Алва уже сбегал по ступенькам, не заботясь, успевает ли за ним Ричард.
— Куда? — тот, очевидно, успевал. — Больница же…
— К Леворукому вашу больницу! — Алву даже затошнило сильней при мысли о Святой Октавии. — Ко мне! Пить, петь и играть на гитаре! Приготовьтесь к моральному падению!

****

Что под «моральным падением» имел в виду герцог Алва оставалось Дику не ясным. И всю дорогу он, несмотря на холодный ветер, чувствовал, что лицо предательски пылает и никак не желает остудиться.
Дома Алвы Ричард ни разу не видел, за это он мог бы поручиться. Ни когда он жил во Дворце, ни тем более позже. Память, конечно, подводила, но этот дом Дик не забыл бы никогда. Не потому что он выглядел как-то необычно… дом бывшего Первого маршала выглядел как всякий дом талигойского богача: красивая мебель, ковры, в которые проваливается нога, картины модных художников по стенам. Но от чувства чего-то иного, совершенно незнакомого, что подпитывалось запахами — какими-то сладковато-пряными, от которых в первый момент начинала кружиться голова — и незнакомым Дику языком, на котором говорили слуги между собой и с хозяином дома (Дик впервые слышал, как Алва говорил на своём родном языке), и самой атмосферой, то густой, то внезапно лёгкой и пьянящей, в одних местах коридора становилось почти жарко, в других — прохладно. Удивительный дом, дом, в котором хотелось громко смеяться или громко плакать, не важно, что делать, но громко, потому что тихо означало бы сдержанно, а в этом доме сдержанность претила. Дик поймал себя на мысли, что ещё немного — и сам он засмеётся или расплачется — от облегчения, от того, что напряжение испарилось и опасность, какой бы она ни была, позади.
— Не топчитесь на пороге, заходите.
Алва распахнул дверь последней по коридору комнаты. Там было темно — и на мгновение Дик испугался, что когда загорится свет, он увидит спальню. Но свет вспыхнул — и комната оказалась рабочим кабинетом с большим чёрным столом у стены, которая была завешена морисским ковром.
На противоположной стене висели фотографии в рамках: с Протектором, совсем старая, ещё времён военного училища, судя по тому, что Алва и Протектор были в форме и рука одного лежала на плече другого, с какими-то другими курсантами — все какие-то подозрительно весёлые, ещё там была фотография мужчины, похожего на Алву, но смуглого, с тёмными глазами и строгим лицом, он стоял рядом с красивой, такой же смуглой и темноглазой женщиной, на руках у которой был ребёнок в белых кружевах.
— Если вы получше вглядитесь вон в ту фотографию, — Алва махнул на одно из курсантских фото, — то найдёте вашего отца.
— Вы… — Дик почувствовал дурноту и стыд: снова он поддался этим чарам, — зачем вы храните его фотографию, ведь вы…
— Я не подсылал к нему убийц. — Глаза Алвы нехорошо блеснули. — Он, кстати, ко мне тоже… поначалу не подсылал. Не хотите увидеть отца, не надо.
— Хочу!
Дик подошёл к большой фотографии, висевшей между окнами. На ней были запечатлены многочисленные курсанты, увлечённо игравшие в футбол.
— Ваш отец на воротах.
Дик пригляделся, пытаясь найти в памяти хоть что-то, что связывало бы этого человека — совсем молодого, замершего в напряжённой позе в ожидании мяча — с его, Дика, довольно смутными воспоминаниями об отце. Взгляд? Посадка головы? Хотя бы что-то… не вспоминалось ничего — и это было обидно до слёз. Дик закусил губу, отвернулся и наткнулся на взгляд Алвы, герцог, как оказалось, зачем-то внимательно наблюдал и, когда Дик обернулся, опустил глаза.
— Фотография слишком… нечёткая, — пробормотал Ричард.
— Тогда посмотрите на эту, — Алва указал влево, — здесь даже подпись есть. Разборчивая.
— «Охо…» Но…
— Очень живописно, не правда ли? Снимал Иорам Ариго… И в своём роде абстракционизм: называется «Охота на кабана», а на фотографии мы с Лионелем. Ну, и кто из нас кабан, в таком случае.
Брат королевы не мог спрятать в названии оскорбление, но Дик всё равно насупился и ничего не сказал в ответ. Алва уже подошёл к столу и выдвинул верхний ящик.
— Однако хватит искусства, юноша, я обещал вас научить стрелять. Это необходимо каждому в нашем неспокойном мире фальшивых гоганов. Становитесь в позицию.
— Какую? — сокрушённо спросил Дик.
— Куда катится мир? — патетически вопросил Алва у револьвера с резной рукоятью.
Следующие полчаса Дика вертели, выпрямляли, ему показывали, как держать револьвер, как целиться, как взводить курок, как нажимать на спусковой крючок. Алва всё время стоял очень близко, постоянно касался — то рук, то плеча, а то и хлопал по спине, веля держать осанку. Но в этих прикосновениях не было ничего, что смущало бы, хотя руки Алвы, сам Алва, казалось, были повсюду.
— Ещё немного, — ворчал Алва, — и я поверю, что Окделлы сделаны из дерева, юноша! Вы кого угодно доведёте до смертоубийства!
Но раздражения или злости — настоящих раздражения или злости — в его голосе не было.
А потом он сказал:
— А теперь будет применять на практике. Отойдите сюда. Вам понравилась «Охота на кабана»? Вот и цельтесь в неё. Скажем… нет, в голову Протектора было бы непратиотично. В дерево на заднем плане.
Дик отошёл. По знаку Алвы он повторил все движения, которые только что узнал — выстрелил. И пуля воткнулась в стену.
— Ещё раз.
Вторая попала ещё дальше от фотографии.
— Ещё раз.
С третьей повезло немного больше: она попала в рамку.
— Ещё… ещё… ещё… ещё… ещё.
В рамку, снова в стену, в стену, в рамку. Восьмым выстрелом Дик попал, наконец, в фотографию, но не в дерево, а в голову Лионеля. Осколки стекла посыпались на пол. Он попытался выстрелить девятый раз, но Алва засмеялся:
— У вас всего восемь шансов. Не так уж мало, между прочим. Непратриотичный выстрел был хорош, но дерево так и не пострадало. Завтра продолжим. А теперь всё-таки пить!
Дик положил револьвер на стол и сел в кресло, чувствуя себя ужасно. Как можно быть таким неумехой — и ни разу не попасть, когда было целых восемь попыток! Сам-то Алва, наверное, смог бы не то что в дерево это несчастное попасть, но в запонку на рукаве Савиньяка!
— Не огорчайтесь, юноша. Чем серьёзней вы, тем больше напряжения, а оно убивает меткость. И улыбайтесь. Впрочем, вы не слишком хорошо это умеете. Покончим со стрельбой, научу вас улыбаться. А теперь пить!
Пако, с которым Дик отыскал того гогана, принёс три бутылки и два высоких бокала, таких тонких и прозрачных, что Дику было страшно брать один из них. Алва сел в соседнее кресло, открыл бутылку и разлил вино.
— Пейте.
Дик сделал осторожный глоток. Вино было густым и сладким, пряным на вкус, да и запах казался таким насыщенным, что от него одного можно было опьянеть. По венам растеклось сладкое тепло, в ушах слегка зашумело, и снова вспомнилась поездка в Тарнику.
И Дик вспомнил, о чём хотел спросить ещё на улице Рамиро.
— Кто носит форму с подковой? Я с таким столкнулся там…
На мгновение на лице Алвы мелькнуло выражение, которого Дик никогда прежде не видел — самой неприкрытой ненависти.
— Юноша, вы невозможны. Почему раньше не сказали?
— Я…
— Решили, что неважно. Впрочем, неважно. Подковами — вы, кстати, заметили, что она была без гвоздей? Так вот, слепыми подковами себя украшают офицеры из «Пегой кобылы». Особого отряда, который наш Протектор использует в своих весьма секретных делишках. Вам хватит новых знаний?
— Д-да. — Слушать дальше Дику действительно расхотелось. И он бы предпочёл никогда не сталкиваться с людьми в серой форме с нашивкой в форме подковы.
— Не хотите обратно в больницу?
Дик вдруг ещё кое-что вспомнил:
— Вы же протектор. Вы должны были позаботиться…
— Герман и Удо справятся без меня, юноша. Хотя я позвонил в пару ближайших больниц.
— Позвонили? Но ведь… телефон сломался…
Алва усмехнулся, допил вино и отозвался:
— Сломался.
Дик не понял ни усмешки, ни ответа, но тоже допил вино, хотя залпом и с непривычки было неразумно. Но стрельба, неясный ответ, вино, прошлые опасности — всё вместе скатилось в клубок неодолимого волнения. И Дик просто не мог не последовать примеру Алвы — и не выпить залпом.
Комната слегка поплыла после третьего бокала. Дик заметил, что все три бутылки уже стоят пустые на полу, а потом явился Пако с новыми. Алва, впрочем, отставил свой бокал и потянулся за гитарой.
— Я обещал, что мы будем пить и петь. Вы… лучше только пейте. Я же…
Дик услышал перебор струн и замер, сжав полупустой бокал. Гитара всегда казалась ему примитивным инструментом, на котором-то и играть — большого умения не надо: дёргаешь себе за струны или бьёшь по ним — вот и всё умение. Но мелодия, которая складывалась под пальцами Алвы, не была примитивной, и слова «дёргать» и «бить» никак к ней не подходили. Описать буйную и то быструю, то тягучую мелодию теми словами было невозможно. Музыка лилась и лилась, а иногда пускалась в бег, будто ноги преступника, в дикой панике и страхе, потом вдруг замирала и становилась танцем легконогих девушек у фонтана, каких, наверное, много на Кэналлоа. Переборы стремились горными ручьями, отовсюду и одновременно, Дик то и дело бросал взгляды на руки Алвы: точно ли он один играет.
— Сначала пить, — раздался голос Алвы, и Дик не сразу понял, что он перестал играть, музыка, казалось, всё ещё звучала. — А теперь петь, — продолжил Алва, опустошив половину бутылки вина, не заботясь о том, чтобы наливать его в бокал.
И Дик вновь услышал музыку, а затем слова песни на незнакомом языке.
Пел Алва, и его голос, ниже, чем при разговоре, звучал то тише и будто умоляюще, так, что у Дика сердце сжималось от жалости и тоски, желания кому-то помочь, кого-то спасти или утешить, то громче и глубже — и тогда Дика пробирала дрожь, от неясного страха перед темнотой, одиночеством, неизбывным холодом. Дик различал «муэрте» или что-то подобное и от одного слова становилось холоднее в тёплой комнате, согретой запахом вина.
Эта песня сменилась другой, третьей. Гитара то смеялась, то плакала, то куда-то звала за собой. Песни на незнакомом языке чередовались с песнями на талиг. Дик не выпускал из рук тонкий бокал, глядя на игравшие на нём блики. Он всё реже смотрел на Алву, потому что слишком хотел не сводить с него глаз. Но фотография на стене — с человеком, стерегущим футбольные ворота — укоряла, не позволяла забыть то, что забыть было нельзя ни в коем случае, мешала окончательно поддаться невозможно сильному чувству, сковавшему Дика.
И потому он смотрел на бокал, водил пальцем по его тонкой ножке.
А потом просто заснул. И последнее, что он слышал, было разборчивое: «…сердце… Четверым один отдал — сердце».

Вопрос: м?

1. читаю/буду читать))		43	(61.43%)
2. одобряю шипперские главки)))		27	(38.57%)
Всего:		70 Всего проголосовало: 52

@темы: Ричард О., мои фики, ОЭ, проект «одинокий»

---

*непонятный пост*

ой кам он
ну кам он же
йа такой прелэстный им помогал
а они неблагодарные суки
но я их сам таких подбирал специально
и вот потому
мне не нравится *ю-ноу-ху*
ну и тэ дэ

эта песня будет вечно!

ладно, пойду лучше в пост вчитаюсь. он интересней комментов.

---

придумала сюжет ещё на одну заявку текущего хот-феста. куда они мне в голову лезут? писать-то всё равно пока никак.

@темы: ОЭ

---

не в обзоры)

про тех же

иррационально раздражает уже.

хор из очень разных голосов, которые твердят, что если б Дика отослали в Торку к какому-нибудь суровому челу, тот бы из него быстро нормального человека сделал. хвалил бы, если б было за что. нагоняй бы давал, если б было, за что. повесил бы груз ответственности. и всякое такое. вы поняли.

теперь надо срочно нащупать причину, по которой это раздражает. ну, кроме определённой брезгливости, которая в половине этих голосов слышится. и отп.

а может, дело только в этом.

@темы: Ричард О., ОЭ

---

*нищастно*

кто, кто сказал этим людям с оэголика, что мир ОЭ — это условное СРЕДНЕВЕКОВЬЕ???

так вот.

НЕТ.

и ещё раз

НЕЕЕТ.

---

не в обзоры)

оно, конечно, совсем не так, как у меня в голове((( но как-то хотя бы.
потому что когда я рисовала предыдущие «цветные» рисунки (красный, зелёный и два серых), я всё думала: а потом, потом я нарисую синенький, где всё будет харашо! ну вот как есть)

в принципе, есть ещё один в планах, который того же цвета. но там надо подумать что портить
не совсем понятно, почему Дика я рисую почти исключительно отвернувшимся.
это что-то психическое явно.

картинко

— No soy el Amor, amante: la Muerte que Dios te envía.

@темы: Ричард О., ОЭ, мои картинки

---

не в обзоры)

придумали страшную смерть карвалю

ну вообще придумали практически всё до конца)))
теперь я мечтаю расписать всё по главам до конца, чтобы было хорошо видно, что, где и когда.
план — это вещь.

самое клёвое в модерн-АУ — это когда ты сочиняешь название базуке разные перемахивания бровями с каноном. а потом их никто не замечает

---

 isca-lox — единственный автор, который пишет на-грани-стёба и стёб по ТОсу — и я могу это читать. потому что в целом на стёб по ТОСу реакция «бррр, ненавижу», а тут! ну вот, например)))

@темы: in love&space

---

не в обзоры)

ну я безнадёжна, но дальше портить этот сюжет не хочу. лучше попрочу следующий, тем более мечтала о нём очень давно

лошадка не толстая. приглядитесь))

картинко-типа витраж с Робером Эпине

это его глюк про огненную лошадь и башню.

@темы: ОЭ, мои картинки

---

Каждый раз, ну каждый раз, когда в качестве собирательного прототипа Дика Окделла начинают описывать такого, знаете, классического современного тупоголового юношу с понтами, с «мне все должны» и больше ни с чем (а таких, в самом деле, ээээ хватает, и видела я таких достаточно, благо ролевая среда располагает к знакомству с разными одарёнными чсв личностями), то я немедленно пытаюсь вообразить себе такого юношу в той ситуации… которая произошла, ну, знаете, ближе к финалу «От войны до войны». И не могу. Но, наверное, у меня просто бедное воображение или скудный жизненный опыт.

всё ещё не хочу спорить, опять же извините

для обзоров, перед которыми меня грызёт совесть за каждый пост=)

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p184628865.htm" target=_blank> высказывается о Дике Окделле и его прототипах.</a>

@темы: Ричард О., ОЭ

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

очень хочется спать, потому что КТО-ТО писал фик до пяти утра. зато полглавы уже есть, ура)) и мы придумали кое-какие подробности, которые надо было придумать. базука

хорошо, когда ниточки как-то сами собой подтягиваются. так, например, одну из сюжетных линий мы воткнули чисто для колорита. а теперь внезапно она сыграет в очень ключевой момент.

правда, это не отменяет факта, что одну сюжетную линию я по-прежнему не могу пристроить к основному сюжету. и вот вчера только придумала ещё одну. которую тоже не могу. ну как-нибудь прирастут, что уж.

ну и всякое такое.

---

Пятая глава, где Дик Окделл заворачивается в одеяло, Альдо Ракан пытается добраться в Олларию, а Айрис попадает в тюрьму. Очень-очень шипперская глава, простите. и за объём тоже.


у нас же теперь есть баннер! спасибо,  astrella

авторы:  Hahnenfeder и  Yves_, а также спасибо Юре за советы
название: Проект «Одинокий»

остальная информация

фэндом: ОЭ
персонажи: канонные
пейринг: канонный основной — алвадик, но также и разные другие, в том числе могущие сквикнуть
жанр: ау, немножко антиутопия, детектив
тип: слэш
рейтинг: R
статус: WIP
саммари, оно же комментарии: условная середина двадцатого века, Талиг как сверхдержава, которая зашугала остальные страны, Лионель как диктатор. магия из мира никуда не делась, но не торопится обнаруживать себя. а, и ещё есть странноватая психушка, в которой заперт Ричард Окделл и которой руководит Август Штанцлер.

предыдущие главы — по тэгу

5. La Papesse, ок. 7200 слов

5. La Papesse

Оллария, больница Святой Октавии; позже — Тарника

Дик снова проснулся раньше обычного, потому что отремонтированное окно забыли закрасить. И проснувшись, он сразу вспомнил о том, что произошло накануне вечером. Короткий разговор с эром Августом, Алва, который потребовал себе в секретари сына герцога Окделла. Зачем? «Будь осторожен, Дикон, — сказал вчера эр Август, — Ворон любит издеваться над беззащитными врагами». Но в этом эр Август ошибается, Дик не беззащитен. Он будет начеку и не позволит… Чего именно, Дик не знал, но внутренне приготовился ко всему. Ворон непредсказуем, жесток, насмешлив. Дик не боялся, что Ворон его убьёт, убить он его мог тогда… ночью… Дик нахмурился и постарался отогнать воспоминание о той странной ночи. Наверняка он половину сам себе придумал, всё-таки влияет атмосфера больницы, поневоле разгуляется фантазия, даже если тебя здесь не лечат, а только делают вид, чтобы отвести глаза врагам.
Сегодня за ним пришёл сам Арамона, на лице которого читалась смесь самых противоречивых чувств.
— Завтракать будете с господином протектором, — отрывисто заявил он. — И запоминайте дорогу, потому что водят здесь только пациентов, а вы больше не пациент, а секретарь. Ясно?
Дик кивнул, надеясь, что герцог Алва завтракает не один, а, например, с эром Августом. Оставаться с ним наедине не хотелось.
Всю дорогу Арамона, казалось, хотел сказать что-то ещё, но почему-то не решался. И только у самой двери с табличкой «Протектор больницы» выдавил из себя:
— Приятного аппетита, господин секретарь протектора!
— Благодарю, — пробормотал Дик и, медля перед тем, как постучать, добавил в спину уходящему Арамоне, — и вам приятного аппетита.
В ответ на это из-за двери донеслось:
— Заходите, юноша! Что вы там топчетесь!
И Дик открыл дверь. Окна кабинета протектора выходили на восток, оба окна были распахнуты настежь, и сейчас комнату заливал самый чистый и яркий солнечный свет, какой бывает только ранним утром после долгих пасмурных дней. Свежий, даже слишком свежий, воздух заставил Дика поёжиться, но герцог Алва, чей стол стоял прямо под окном, кажется, и не чувствовал холода: солнечное пятно лежало на его плече, касаясь волос, отчего те блестели ещё сильнее, чем тогда, в столовой. Он сидел без пиджака и галстука, в рубашке с расстёгнутым воротником. То ли от неба, то ли от яркого солнца глаза герцога стали ещё темней и Дик, едва поймав его взгляд, поспешил отвести свой, но ненадолго — слишком яркими были лучи и смотреть в окно долго не получалось. Да и не хотелось.
Герцог — совершенно один — сидел за столом с бокалом вина в руке. Перед ним стояла тарелка с нарезанными апельсинами, на другой тарелке Дик заметил сыр, хлеб и ветчину. Но герцог, похоже, интересовался только бутылкой вина с этикеткой «Чёрная кровь».
— Доброе утро, — произнёс Дик, но его тотчас же перебили:
— Садитесь и ешьте. Кашу я выкинул в окно. Надеюсь, вы не возражаете? Вино, я полагаю, вы с утра не пьёте?
И никто не пьёт, верней, как говорит эр Август, не пьют те, кто уважает себя.
— Да садитесь уже! А то я и вас вслед за кашей выкину.
И Ричард поспешил сесть — на самый краешек стула напротив герцога.
— Чудесно, — кивнул тот и поднял бокал, разглядывая его на свет, — теперь, пока вы будете есть — кстати, ешьте! — я вам объясню ваши обязанности.
Дик неуверенно взял хлеб и положил на него кусочек ветчины. В столовой еда была ужасной. Он уже и не помнил, когда в последний раз ел мясо не в виде разваренных еле видных волокон, плававших в супе. Наверное, во Дворце. Но это было так давно, что уже не считается.
— Итак, спешу сообщить вам, юноша, что мне секретарь нужен ещё меньше, чем автомеханик. Автомеханик же мне не нужен вовсе.
Разговаривать с набитым ртом было неприлично, а потому он только вопросительно посмотрел на солнечное пятно на плече герцога Алвы.
— Вопрос, конечно, ожидаемый, хоть мой воротник вам ничего по этому поводу ответить не может. Кстати, герцог, если не научитесь смотреть мне в глаза, я вас выкину в окно.
И Ричард, проглотив ветчину, быстро перевёл взгляд на лицо своего собеседника. Тот удовлетворённо кивнул и продолжил:
— Ну и раз вы интересуетесь, то отвечу прямо: вы мне не нужны, но вы нужны самому себе. Теперь, герцог, у вас будет больше времени на самообразование и меньше — на сомнительные процедуры. Вот и займитесь самообразованием, потому что, признаюсь, вчера я задавался вопросом, поставите вы подпись под договором или крестик. Закончили завтракать?
Дик обиженно кивнул, надеясь, что теперь-то герцог Алва отошлёт его обратно и оставит в покое, во всяком случае, до обеда. Он, конечно, знал, что протектор будет издеваться, но упрёков в неграмотности он не ожидал!
— Хорошо.
Алва отставил бокал и вышел из-за стола. Несколько мгновений он изучал Дика, отчего тот поёжился, словно вспомнив, что в комнате холодно. Потом подвёл итог своим наблюдениям:
— Думаю, если вы в таком виде появитесь на улице, вас за оскорбление общественного порядка не арестуют. Сейчас и более вызывающе одеваются. Однако завтра вы наденете что-нибудь более приличное. Заодно я выясню у господина Штанцлера судьбу вашей одежды. Не могли же вы сюда прямо в этом ночном кошмаре явиться.
На Дике был обычный больничный костюм, в каких днём полагалось ходить всем пациентам: штаны и рубашка из плотного хлопка в черно-серую клетку и мягкие туфли. Выглядело это не так уж плохо, но не шло, конечно, ни в какое сравнение с прекрасно сшитыми брюками, шёлковой рубашкой и серебряными запонками герцога Алвы.
— Я, — Дик тоже встал со своего стула, — не собираюсь выходить на улицу.
— Вы, — и герцог Алва сделал едва заметную паузу, — может, и не собирались, а вот я уже собран и потому вставайте, мы отправляемся на прогулку. За мной! Не отставайте!
Ричард возмутился про себя, но времени сделать это вслух не оставалось: герцог Алва стремительно шагнул к двери, так что Дику оставалось только едва не бегом догонять его.
— Куда вы едете, господин протектор? — поинтересовался Дик, лишь бы не молчать, пока герцог выводил машину из гаража, а потом — из больничного двора.
— Не ваше дело, юноша. Дышите свежим воздухом и смотрите по сторонам.
Улицы Олларии мало изменились за прошедшие годы. Конечно, мода стала немного другой и другая музыка слышалась из кофеен, но лица у людей, их занятия, их разговоры, которые можно было услышать во время кратких остановок «моро» не изменились, в общем-то. И Ричард, готовый увидеть за стенами больницы запустение, разруху и мрачных, измученных талигойцев, смотрел во все глаза на то, насколько полно продолжалась жизнь, несмотря на Верховного Протектора и на… Ворон, оправдывая своё имя, похоже, наслаждался тем, на какой скорости летел «моро», когда они были уже за городом. Алва весь немного подался вперёд, и глядя на него легко было поверить, что он вот-вот сорвётся с сиденья и полетит уже сам, без машины. Эти порывистость и устремлённость, это движение в статике были так заразительны, что Ричард и сам не заметил, как прислушиваясь к «моро», к гудению мотора и свисту ветра, выпрямился и подался вперёд, совсем как Алва, задышал полной грудью и впервые за много времени ощутил счастье свободы, ничем не ограниченное. И в этот момент Алва оглянулся на него, ненадолго задержав взгляд. Высокое и холодное небо месяца Осенних Ветров, в котором сияло такое же далёкое и скупое на тепло, но яркое солнце, казалось, отразилось в этом взгляде, и Дик забыл дышать на мгновение.
Мимо проносились уже не магазины и жилые дома, а столбы, поля, ангары, иногда мелькали чахлые лесочки и посадки, призванные защитить поля от ветра. Дик бросил смотреть по сторонам, потому что окрестности стали скучными, и понял, что замёрз. Поздней осенью никто бы не решился выходить на улицу так легко одетым, а уж ехать в открытой машине… только Ворон может забыть о холоде. А он, похоже, забыл, хотя одет был даже легче Дика.
Когда Алва свернул с шоссе на узкую дорогу, убегавшую куда-то среди полей, Дик осмелился спросить:
— Так… куда вы едете?
— Мы едем в Тарнику. Если вы не заметили, вы едете со мной.
Тарника. Бывшая летняя королевская резиденция, вспомнил Дик. Сейчас там просто заброшенный сад, наверное. Если, конечно, по приказу Савиньяка, её вовсе не разрушили, как Нохское аббатство. Зачем только Алва едет туда? Но резкий ответ отбил у Дика желание вести дальнейшие расспросы и он принялся наблюдать за тем, как меняется пейзаж: сначала исчезли ангары, зато появились редкие дома, больше похожие на пряничные домики, затем деревья обступили дорогу — и вот они уже ехали по дороге, по обеим сторонам которой росли стройные сосны, из-за них и воздух изменился, стал ароматнее и будто немного теплее.
Машина ещё раз свернула — впереди показались высокие железные ворота, они были открыты, так что «моро» беспрепятственно проехал во внутренний парк, там уже росли не только сосны, но и пихты, ёлки, лиственные деревья, которые сейчас стояли совершенно голые. В глубине парка Дик заметил вечнозелёные кустарники. А ещё где-то справа мелькнула серая гладь озера или пруда. И именно туда свернул Алва.
Машина остановилась недалеко от небольшого пруда, по четырём сторонам которого стояли белые беседки.
— Юноша… — начал было Алва, но осёкся. — Вы замёрзли?
— Что?.. — Дик засмотрелся на воздушные беседки, представляя, как в какой-нибудь из них когда-то могла сидеть королева Катарина, такая же нежная и воздушная. — А… да.
— Грамоту вы не забыли, — бросил Алва, — но с разумом всё же находитесь в сложных отношениях. Почему вы не сказали?
— Я…
— Впрочем, не важно. Откройте багажник и возьмите там одеяло.
Дик кивнул и поторопился открыть дверцу, боясь, что если он хоть немного замешкается, то Алва потянется сам открывать и неизбежно… Дик сглотнул. В общем, неизбежно выйдет неловко. Замёрзшие пальцы не слушались, но Дик дёргал и дёргал ручку, а Алва только наблюдал и помогать не торопился. Наверное, он тоже понимал, что иначе получилось бы… о, наконец-то! Ручка поддалась и дверца распахнулась.
Дик подошёл к багажнику, попытался открыть его.
— А вы попробуйте ему представиться, — Алва уже стоял за спиной Дика. — Вдруг поможет.
В тонких пальцах сверкнул ключ. Дик снова почувствовал обиду. Зачем он велит что-то делать, если сам прекрасно знает, что сделать это невозможно? Зачем издевается? Зачем… долго эти мысли не продлились — Дик почувствовал, как на плечи ему опустился мягкий плед, от которого пахнуло сладкими-сладкими духами, не такими, как той ночью, когда Алва разбил окно в палате. Женскими. Дик почувствовал, что ему стало жарко намного быстрее, чем должно бы.
— Что такое, юноша? А! Да, я обычно заворачиваю в этот плед трупы благоухающих людей чести. Вам эр Август уже сообщал?
Дик поправил плед и отступил на несколько шагов от машины. И от Алвы.
— Вот и правильно, — тот кивнул в сторону пруда и захлопнул багажник. — Прогуляйтесь к пруду. Подышите свежим воздухом. Пофантазируйте о том, как по дорожкам этого парка ступали нежные ножки Катарины Ариго. Идите, идите!
Прозвучало это нестерпимо насмешливо и ужасно зло, как будто Дик успел чем-то оскорбить Алву, а чем именно — не понял и потому решил, что никуда не пойдёт один и ни о чём таком «фантазировать» не будет.
— Что стоите? Забыли, как ходить? Или скучаете по приветливым коридорам психушки?
— Жду вас, — нахмурился Дик и приготовился к новым оскорблениям, которые не замедлили прозвучать.
— Вы не девица, чтобы я с вами гулял, — резко ответил Алва и направился обратно к переднему сидению «моро», — отправляйтесь куда-нибудь уже, а я подожду вас здесь.
Ричард тоже обошёл машину, бросил ещё один взгляд на Алву, который достал портсигар и закурил тонкую длинную сигарету, выпуская дым в синее небо. Дик вздохнул и отвернулся: перед ним лежал королевский сад, по-осеннему голый и пустой, но всё равно красивый.
Дик сдержал данное себе слово и о королеве не думал. Но как было теперь думать о ней, если эти мысли были бы отравлены мерзким словечком «фантазии» и насмешливой улыбкой герцога Алвы? Он неуверенно прошёл по дорожкам, иногда подходил к деревьям, касался их шершавой коры, вдыхал запахи хвои, прелых листьев и мха на камнях, но долго гулять одному было очень непривычно, до дурноты и дрожи, так что он вскоре свернул прямо к пруду, сел там, наблюдая за утками — они здесь были самые разные, по отдельности плавали маленькие чёрные нырки с длинными тонкими лапками, больше похожие на шарики из перьев, а серые утки во главе с яркими разноцветными селезнями плавали стайками, крякая и плескаясь. Дик сидел совсем близко от воды, иногда касаясь её пальцами, когда набегала прозрачно-серая волна, поблёскивающая на солнце. Вода была холодная, Дик каждый раз вздрагивал и после прятал руку в плед. Зато вода прогнала ощущение пустоты, непонятно откуда взявшееся.
К машине Дик шёл быстро. У пруда было так свежо, что даже плед не спасал. Алва курил и рассматривал облака, потихоньку затягивающие небо. Скоро снова будет пасмурно.
— Вернулись. Я, признаться, опасался, что вы утопитесь от несчастной любви к королеве.
Дик сжал губы, сдерживая обиженный ответ, зато злость придала сил и он почти без заминки открыл дверцу и сел.
— Пейте.
Алва протянул ему фляжку, ту самую, что была с ним тогда, ночью. В этот раз Дик глотнул осторожно, но касера всё равно обожгла горло, и он всё равно закашлялся.
Обратная дорога так же прошла в молчании. Дик смотрел по сторонам, стараясь не глядеть на Алву, кутался в плед, осторожно вдыхая слишком сладкий запах, и, краснея, гадал, сколько женщин заворачивалось в этот плед. И когда? Подобные мысли не красят никого, он понимал, но любопытство, разбуженное, наверное, касерой, было сильней.
Чем ближе была больница, тем печальней становилось Дику. От Алвы в любой момент можно было ждать оскорбления или насмешки, но с ним Дик впервые за бесконечно долгое время почувствовал себя свободным.
— Если вы решили, что мне не терпится вернуться в тут обитель скорби, откуда мы уехали утром, вы ошибаетесь.
Как он только догадался, о чём думал Дик?
— А куда?..
У Дика мелькнула паническая мысль, что они могут отправиться во Дворец. Кто знает, что было на уме Алвы? Кто знает, зачем вообще Алва взял Дика себе в секретари? Может, чтобы выдать Верховному Протектору, обвинив в чём угодно, да хоть бы в измене — эр Август говорил, что сейчас всех неугодных Савиньяку в измене обвиняют… может, Алва таким образом решил выслужиться перед приятелем? А поездка в Тарнику… что ж, во всяком есть хоть немного человечности, даже в нём…
— В бордель, юноша.
— Что?..
— Ладно, я пошутил. Не выпрыгивайте из машины. Мы едем в казино.

****

Оллария, дом Капуль-Гизайлей, позже — казино, позже — Багерлее

Что порядочные девушки надевают в казино, Айрис Окделл понятия не имела, о чём прямо и заявила баронессе Капуль-Гизайль. А та, молча улыбнувшись, ушла и появилась через несколько минут с тремя платьями, попросила их примерить и выбрать то, которое больше понравится. И откуда у баронессы столько одежды? Уж точно её гардеробная ни размерами, ни разнообразием нарядов не напоминала платяной шкаф в фамильном замке, он, конечно, был огромный, с тяжёлыми створками, украшенными резными барельефами кабанов и быков в обрамлении каких-то вьющихся растений, но внутри шкафа можно было обнаружить только несколько одинаково серых платьев матушки, да ещё их с сёстрами вязаные свитера и длинные юбки.
Так что теперь Айрис не могла выбрать: какое же ей платье надеть, какое больше идёт, какое лучше сидит? Все они были прекрасны: одно облегающее и серебристое, оно расширялось к низу, а верх украшала сетка, унизанная мелким жемчугом, другое было тёмно-красным, не таким длинным и более свободным из приятной на ощупь ткани, к нему прилагались перчатки до локтя, а третье, серо-голубое, очень скромное на вид, но невероятно элегантное, шло к серым глазам Айрис больше всех.
Какое же выбрать? Айрис со вздохом коснулась красного, потом улыбнулась серебристому и взяла серо-голубое. В конце концов, нужно быть скромнее. Она всё-таки дочь герцога Окделла. И кто знает, что ждёт её в этом казино. Во всяком случае, баронесса обещала, что устроит ей встречу с Ричардом. А в казино — потому что там, по её словам, было безопасней.
В комнату заглянула баронесса, одобрительно посмотрев на Айрис, сказала, что пора ехать, все уже собраны, и барон ждёт в машине. Айрис схватила сумочку, выданную баронессой вместо рюкзака, и поспешно вышла вслед за Марианной.
Машина у барона была большущая — длинная, с просторным салоном, Айрис таких не видела никогда. Когда они с Марианной сели, Коко сообщил Айрис, что всегда водит сам и что рано или поздно она услышит сплетни, что будто бы барон Капуль-Гизайль экономит на шофёре. И пусть она этим сплетням не верит.
Казино располагалось через три улицы, и Айрис не совсем понимала, зачем туда было ехать на машине, но барону видней, конечно. Хочет задевать столбы бамперами своего огромного «иноходца», пусть задевает. Впрочем, к удивлению Айрис, ни одного столба они не задели и на месте оказались очень скоро. Барон притормозил у парадного входа и сказал, чтобы Марианна вместе с Айрис выходили.
— А Коко? — спросила Айрис, когда они с баронессой шли к сверкающим всеми огнями дверям казино.
— Припаркуется, а потом зайдёт через чёрный ход. Мой муж не любит всю эту шумиху, — с улыбкой пояснила Марианна.
Айрис никогда в жизни не согласилась бы ехать в казино, но ей пообещали встречу с братом. И теперь она шла по холлу, вдыхала запах сигарет и духов и ругала себя последними словами: какой дурой надо быть, чтобы поверить, что в этом расфуфыренном месте мог быть Дикон? Сюда её заманили с какими-то совсем другими целями, как тех девушек, из журналов, которые привозил Наль. И это платье… как хорошо, что она выбрала самое скромное. Хотя тот усатый урод с огромным пузом всё равно пялится…
Мужчины расступались перед баронессой, улыбались ей, а она улыбалась в ответ. Некоторые улыбались и Айрис. Но она в ответ только хмурилась.
Они прошли большой зал насквозь и свернули в тускло освещённый коридор с несколькими дверями.
— Мы сейчас пройдём в кабинет моего мужа, — сказала Марианна шёпотом. — Думаю, герцог Алва сдержал слово, и твой брат уже там.
— Я не… — Айрис глубоко вдохнула и выпалила: — Я не верю, что вы привели меня сюда, чтобы встретиться с Диконом! Вы заманили меня сюда с другими целями, и никуда я не пойду!
— Айрис, — Марианна рассмеялась, — меня предупреждали, что ваша семья отличается упрямством, но… разве тебя кто-то обидел, пока ты была в моём доме?
— Нет, но…
Марианна толкнула красивую деревянную дверь и зашла внутрь. Айрис хотела развернуться и убежать, но не удержалась и одним глазом заглянула в комнату. Посреди обитой алым бархатом комнаты, уставленной диванами и креслами, стоял тощий парнишка в странной одежде, завёрнутый в какое-то одеяло.
— Добрый день, герцог Окделл, — обратилась к этому парнишке Марианна. Он испуганно кивнул и пробормотал:
— Добрый день, баронесса. Вы же…
— Да, я баронесса Капуль-Гизайль, герцог.
Почему она называет его герцогом? Герцогом Окделлом этого… о Создатель! Айрис даже подпрыгнула на месте — и кинулась в комнату.
— Дик! Это ты! — Она повисла у него на шее, чувствуя, как колотятся два сердца — и его, и её собственное.
— Айри, — прошептал Дик.
— Какая я дурочка, что не узнала тебя! Но в этой одежде…
На нём была идиотского вида чёрно-серая пижама и тёмно-синее одеяло — кто угодно откажется считать такое пугало своим братом. Но всё-таки какая она была дурочка!
— Это… я… — Дик держал её за плечи и смотрел на сестру, словно не верил, что она здесь, перед ним, а не снится, например. — Айри… это очень трудно объяснить. Давай сядем.
Баронесса незаметно вышла из комнаты, оставив их наедине. Айрис села на кошмарно мягкий диванчик, а Дик опустился рядом с ней.
Разговор длился долго, и временами Айрис отказывалась верить своим ушам. По словам Дика выходило, что его держали в какой-то идиотской больнице, рядили одному Создателю ведомо во что, кормили неизвестно чем и вообще обращались отвратительно. И делали это, по словам того же Дикона, исключительно для его собственной безопасности.
— В Надоре я бы всё время был под прицелом, понимаешь? Там же сейчас протектор, которого Савиньяк назначил.
— И это Наль, Дикон! Наль! Он заботится о нас…
— Наль? — Дик нахмурился, словно вспоминая, кто такой Наль. — Кузен? Но эр Август говорил…
Вот ещё эр Август этот. Дик слишком часто на него ссылался, и Айрис это уже бесило.
— Что ещё он говорил?
— Что протектором Надора назначен кто-то из наших врагов.
Айрис фыркнула.
— То ли он дурак, то ли врал тебе.
Дик хотел было кивнуть, но вдруг болезненно поморщился и схватился за голову.
— Нет, эр Август ошибался… наверное… ему слишком много нужно помнить, потому он ошибся.
— Так это ты дурак, что веришь! — Айрис даже вскочила с диванчика, который стал её невыносимо раздражать своей бесформенностью.
— Что ты, Айри? — пробормотал Ричард. — Не сердись, лучше расскажи как там, дома? Как матушка и сёстры?
— Киснут! — крикнула Айрис, внезапно оказываясь прямо перед Ричардом. Да сколько же он мог мямлить! Ничем не лучше этого проклятого диванчика! — Матушка по тебе траур носит и сестёр заставляет! А я сбежала, не могла там больше, легче в лесу от голода умереть, чем в том склепе подохнуть от тоски! А ты…
— Но Айри, я не мог… Нельзя было…
— А ты здесь в прятки играешь?! Откопал какого-то «эра Августа» и ему веришь, как трёхлетний! Ты мне противен!
Дик попытался что-то ещё промычать, но слушать его Айрис не желала — и она даже не поняла, как это случилось, но рука как будто сама дёрнулась и на щеке Дика заалела пощёчина.
— Баронесса! — Айрис метнулась к двери, выскочила в коридор и помчалась через зал, распихивая посетителей. — Баронесса! Вы где?!
На неё оборачивались, кто-то шептался, кто-то просто испуганно смотрел, два или три официанта пытались помочь, но Айрис никого не желала слышать или видеть здесь, в этом отвратительном казино посреди отвратительного города. Она искала только баронессу, но среди гостей той не было — и Айрис, вырвав локоть у услужливого охранника, побежала по коридору к выходу.
— Баронесса! — она успела вовремя: таксист ещё не завёл мотор, баронесса обернулась на крик Айрис и улыбнулась.
— Что-то случилось? — Марианна опустила стекло.
— Всё! Мой брат — тряпка! Слышать о нём не желаю!
— Айрис, тебе нужно успокоиться. Составишь мне компанию в одном деле? Не в самом приятном, но если что, ты сможешь просто посидеть в машине.
— Ничего нет хуже того, что уже было, — твёрдо сказала Айрис. — Я с вами.
Вечерняя Оллария сверкала огнями, но Айрис было не до них. Едва она села в машину, как злость отступила, зато нахлынули другие чувства — огромная волна, которая накрыла Айрис с головой, и она сама не заметила, как расплакалась. Марианна молча протянула ей платок. Айрис долго тёрла глаза, всхлипывала, сморкалась, не думая о том, какой ужасной деревенщиной может посчитать её баронесса.
— Мы едем в Багерлее, — пояснила Марианна, когда Айрис успокоилась. — Мне позволено навещать тех, кого обвиняют в особо тяжких преступлениях. И пытают. Изо всех сил я стараюсь облегчить их участь.
— Пытают?.. — выдохнула Айрис. Марианна сказала это так спокойно, так буднично, словно пытки были чем-то совершенно обычным. Конечно, даже в Надоре слышали, что со многими заключёнными обращаются очень жестоко, но до конца Айрис всё-таки не верилось, что кого-то могут по-настоящему пытать. — Но за что? Почему?..
Марианна вздохнула:
— Человек, которого мы навестим сегодня, отказался выдавать своего друга. Не его вина, что его друг зачем-то понадобился маршалу… то есть Протектору.
Айрис примолкла. И теперь её немного мучила совесть: может, Дик правильно говорил? Может, он и жив-то до сих пор только потому, что спрятался в этой больнице? Но — она поджала губы — мог бы не мямлить, мог бы не вести себя как тряпка… мог бы… Глаза снова наполнились слезами, но Айрис заморгала и приказала себе успокоиться.
Тюрьма Багерлее производила странное впечатление: окружённое высоким забором скучное серое здание на окраине, названное именем старинной тюрьмы, которую снесли ещё пятьдесят лет назад. Айрис смотрела на бетонные стены и думала: неужели, это та самая тюрьма, которая наполнена криками заключённых, слезами, болью и кровью? Такая скучная и обыденная на вид… и даже забор не выглядит страшным и непреодолимым.
— Думаю, если я попрошу, то тебя пропустят, — сказала Марианна, когда они шли к воротам. — Если нет…
— Я подожду в машине, — кивнула Айрис. Багерлее оказалась унылой на вид, а потому заходить внутрь было не страшно, даже наоборот — любопытно. И любопытство ненадолго вытеснило бессильную злость на Дика. Теперь Айрис, наверное, расстроилась бы, если бы её не пустили внутрь. Но охранник, выслушав баронессу, кивнул и посторонился.
Они прошли через двор, где Айрис заметила несколько грузовиков и автобус. Двери как будто сами распахнулись перед ними, словно баронессу уже ждали. Охранники снова поздоровались и пропустили их, не задав ни единого вопроса. Марианна отвечала на их приветствия мягкой улыбкой, в которой Айрис виделось что-то пугающее, куда более пугающее, чем серые стены Багерлее.
Марианна уверенно шла по коридорам, таким же серым, как тюрьма снаружи. Айрис смотрела по сторонам, но пока не видела ничего интересного — просто скучный коридор с парой деревянных дверей и табличками вроде «протектор тюрьмы» и «кладовая».
— Его держат в подземной камере, — сказала Марианна. — Вместе с самыми опасными преступниками.
— Кого? — шёпотом спросила Айрис, чьё воображение уже рисовало огромного усатого и почему-то бритого бандита, который хрипит и гнёт в пальцах монетки. Такие иногда встречались в книжках, про таких писали в журналах — что в них нет ни жалости, ни любви, ни вообще чего-то человеческого, кроме разве что верности слову и дружбе. Вот почему он, наверное, не выдал друга…
— Герцога Эпине, — шёпотом же ответила Марианна.
Айрис попыталась представить себе герцога Эпинэ в виде бандита с монетками, но не смогла.
— А что же он натворил? — спросила Айрис, но Марианна жестом попросила её помолчать, потому что они уже подошли к первой лестнице, ведущей вниз. Перед решёткой двери стоял стол, за которым сидел очередной охранник. Выглядел он солидней предыдущих, словно и охранял что-то более важное. Впрочем, подвальные этажи показались Айрис намного более угнетающими и даже жуткими. Стены их были выложены плиткой, и дверей там не было ни одной на огромный, тускло освещённый коридор. Айрис даже решила, что они с баронессой так вечность будут идти там.
Но потом баронесса снова свернула, снова они миновали охранника, спустились на несколько ступенек вниз. И наконец оказались на месте.
там было всего три камеры, две из которых пустовали. Наверное, всех опасных преступников уже казнили, мелькнула у Айрис мысль. Вот только этот остался, у которого Протектор хотел что-то узнать.
— Кто здесь? — донеслось из темноты камеры.
— Баронесса Марианна Капуль-Гизайль и герцогиня Айрис Окделл, — ответила Марианна негромко.
Темнота молчала совсем недолго, а затем из неё вышел очень бледный человек, с белой прядкой в чёрных волосах, прихрамывая, он подошёл ближе и взялся за решётку, щурясь от света.
— Не лысый, — вдруг сказала Айрис и, краснея, но не сумев себя остановить, добавила: — Но с усами.
Марианна изумлённо обернулась и покачала головой, а пленник тихо засмеялся:
— Вы ждали настоящего головореза, герцогиня? И встретили всего лишь меня. А я увидел Эгмонта… только без бороды.
Айрис фыркнула: как хорошо, что Робер Эпине не обиделся! Она бы продолжила этого разговор, но вмешалась Марианна:
— Что ему нужно от вас, герцог?
— Не важно, — покачал головой Робер Эпине. И хотя он был бледен и сильно измучен, получилось у него это на редкость благородно.
— Но что-то серьёзное… ведь вы… вы с «Циллы»? Так выглядят только те, кто с ней виделся. И эта седина…
Он кивнул и, видимо, не выдержав, сел на пол.
— Седина?..
Марианна опустилась на колени рядом с ним, и их разделяла только решётка. Айрис никогда в жизни не видела более трогательной сцены: Марианна сняла перчатку с правой руки и её нежные белые пальцы, так близко от пальцев герцога Эпинэ, дрожали то ли от промозглого холода, то ли от переживаний за несчастного заключённого.
— Да, седина. Вот здесь прядка. Я видела… людей, которые побывали на «Цилле». У некоторых тоже седели волосы. Не представляю, что там делают…
— И не представляйте, баронесса.
— Но вы же… вы же сказали им?
— Нет, — он нахмурился. — Мне нечего говорить.
— А я хочу представить, — вмешалась Айрис. Её уже начали бесить эти испуганные придыхания каждый раз, как упоминали какую-то «Циллу». Что это? Машина для пыток? Лучше знать самое страшное, чем не знать, так она думала. Потому что, когда не знаешь, можешь всякого навоображать. А когда знаешь… просто знаешь. — Что за «Цилла»?
— Вы настоящая Окделл, герцогиня, — улыбнулся Робер, затем как-то нервно скривил губы, — это электрический стул, если говорить в общем. Я плохо помню…
— Не надо! — попыталась возразить Марианна, но Айрис её перебила:
— Но что-то вы всё равно помните, расскажите. Я всегда рассказываю самое страшное, мне помогает не бояться.
— Потому вы и такая храбрая? — Робер снова сделал попытку улыбнуться, но не смог. — Я помню шприцы и какие-то щипцы, что ли… И…
— Довольно! — строго сказала Марианна. — Вам нельзя переутомляться, вам необходимо отдохнуть, а мы пришли сюда не для того, чтобы продолжать пытки.
Обратный путь Айрис помнила как в тумане. Перед уходом баронесса пообещала Роберу, что они ещё вернутся, потом — снова долгие коридоры, пустой тюремный двор, такси. Айрис молчала, перебирая подробности этого жуткого визита в тюрьму. А она-то ещё любопытничала! Теперь, конечно, нужно будет снова поехать с Марианной, ведь баронесса обещала за них обеих, да и Айрис хотела бы снова увидеть герцога Эпине, чтобы убедиться, что он жив и не сломался. Но теперь никакого любопытства. Айрис будет побольше молчать и смотреть по сторонам, а ещё… А ещё она помирится с Диком. Может быть, он и держался хуже, чем герцог Эпинэ, но теперь угроза, о которой он говорил, стала более реальной для Айрис. Только оставался вопрос, откуда исходит эта угроза для брата? Кто, кроме Верховного Протектора, стоит за пытками и тюрьмами? Кто так легко отправляет людей на электрический стул?..

****

Окрестности Олларии

Альдо голосовал на дороге уже третий час. Мимо проносились и легковые машины, и грузовики, и автобусы. Хоть бы кто остановился! Но все ехали, ехали, ехали — мимо, мимо и мимо. А ведь казалось бы: чем ближе к городу, тем легче в него попасть! Он мог бы, пожалуй, и пешком, но идти нужно часами, а ехать — каких-то полчаса, не больше. Вот бы сейчас появился кто-то вроде тех мотоциклистов… как же им с Робером тогда повезло!
При одной мысли о друге Альдо помрачнел. Где сейчас Робер и жив ли ещё? Этого недоноска Карваля не жалко — сам виноват, что народ всполошил, а вот Робер… как они смели забрать его? Он ни в чём не виноват, он знать не знал о забастовках и этих идиотских требованиях. Хорошо, Матильда осталась в Алате.
Мимо пронеслась ещё одна легковушка, игриво подмигнув Альдо.
— Да чтоб у тебя шины полопались! — заорал он вслед. Да толку-то.
Хуже всего — нервы начинали сдавать. Последний запас «креды» он уколол себе больше суток назад, едва покинув Эпине. Каким чудом Альдо удалось ускользнуть, он не слишком понимал — «креда» придаёт сил и даже как будто удачливости.
Альдо в отчаянии сел на обочину, обхватил себя обеими руками и стал слегка раскачиваться из стороны в сторону — обычно это помогало ему хоть немного успокоиться.
На дороге показался автобус. Робер бы пол одним только фарам определил бы, старый это автобус или новый, а может даже марку назвал бы, ну завод — так точно. Но Альдо плохо разбирался в тонкостях, тонкости его вообще мало интересовали. Автобус почти поравнялся с Альдо — мелькнула мысль: тоже проедет мимо, даже руку поднимать неохота! — и неожиданно притормозил, а потом остановился. Развалюха, лет десять ему, не меньше. И краска тусклая, и стёкла в окнах кое-где побиты.
Дверь открылась, и выглянул, наверное, водитель — бородатый, выряженный в халат гоган. Если бы Альдо было менее худо, он бы рассмеялся. Таких галлюцинаций у него и под «креденцей» не случалось.
— Первородный едет в город, названный Олларией?
— Что? — Альдо попытался вспомнить: вдруг доза «креды» была и после Эпине?
— Недостойный сын моего отца ведёт машину в город, названный Олларией, и спрашивает, не может ли он помочь первородному попасть туда, если, конечно, путь первородного лежит…
— Вы в Олларию? — не выдержал Альдо. — Да-да, мне надо туда!
— Тогда пусть первородный сядет в машину и разделит с сыном отца моего дорогу.
Даже пропавшие мотоциклисты были менее безумны. Но спорить Альдо не стал и бегом заскочил в автобус. Там было полно народа, в основном каких-то толстых женщин, по уши завёрнутых в покрывала. Альдо заметил свободное сиденье с наименее огромной толстухой и сел туда. Автобус тронулся.
Эта поездка мало чем напоминала ту, ночную, на мотоциклах, но и продлиться она должна была не так долго.
Толстуха, к облечению Альдо, не ворочалась, не пихалась и поначалу не пыталась болтать. Альдо слышал, что гоганские женщины очень скромны и красивы, и первое было правдой. Красотой же такие коровы просто не могли отличаться. Хотя, может, у них глаза красивые?.. Вот Робер всегда говорит, что главная красота — не в лице. Говорить-то говорит, но подружки у него сплошь красотки. Та же Лауренсия, с которой он ещё в Агарисе познакомился…
От мыслей о Робере Альдо снова нахмурился. И почему-то это оживило неподвижную толстуху. Она пошевелилась, из-под её покрывала вынырнула здоровая волосатая ручища, а потом Альдо услышал густой и низкий мужской голос:
— Первородного его отец назвал Альдо, прав ли сын моего отца?
— Верно, меня зовут Альдо, — ответил он, а потом подумал, что не стоило бы называть своё имя неизвестному гогану, да ещё выряженному в женские тряпки.
— Названный Альдо, сына моего отца назвали Енниолем.
— Тот самый?
Имя Енниоля Альдо помнил ещё по Агарису. Про этого гогана какие только слухи не ходили. Кто-то даже считал, что нет никакого гайифца Колеттиса, придумавшего «креденцу», что её первым начал изготавливать сам достославный Енниоль.
— Возможно, — величественно кивнул гоган. Всем бы в халате и покрывалах так величественно выглядеть! — Сын моего отца хочет спросить первородного, зачем он едет в город, названный Оллария?
Гоганы помогут достать «креденцу», мелькнула мысль. Особенно если им от Альдо что-то нужно. Не просто же так они везут его сейчас. А значит лучше сказать правду. Или хотя бы часть правды.
— Я еду спасти своего друга из лап Савиньяка.
— Достойное желание ведёт первородного, — согласился Енниоль, — но может, он захочет прибавить к цели своего путешествия ещё одну цель?
Только в обмен на деньги и «креду»! Но не прямо же говорить… впрочем, гоган поймёт.
— Какую? — осторожно спросил Альдо.
— Талиг жесток к детям своим, но к чужим детям он жесток не меньше, — вздохнул Енниоль.
— Это потому что там сейчас распоряжается этот Лионель! — сказал Альдо уверенно и осёкся. Неужели, гоган намекает…
— Верно, названный Лионелем сын своего отца безжалостен.
— Но если бы его сместить… — продолжил Альдо. — Вы ведь знаете, кто я, да? Потому и подобрали?
— Сын моего отца пока не знает, кто перед ним. Но хочет узнать. Не прибавит ли названный Альдо эту цель к своему пути? Цель — узнать истину о своём прошлом и действовать сообразно знанию?
— Да, — быстро ответил Альдо. — Да!
Конечно дело не ограничится путешествием в прошлое! Сначала они выяснят, что Альдо действительно тот, за кого выдаёт себя, а там… назовут свою истинную цель! А цель-то очевидна: ведь им Савиньяк — хуже кости поперёк горла! И тогда Альдо поторгуется!

****

Оллария, больница Святой Октавии

Дик проснулся, когда солнце уже стояло высоко. В первое мгновение он ужасно испугался — как же завтрак? И эр Август будет недоволен… А потом вспомнил вчерашний день: поездку, уток в парке, Алву, который курил в машине, Айрис и пощёчину, новую комнату — по соседству от спальни протектора больницы. И ещё слова Паоло:
— Спите сколько хотите завтра. Вам как следует отдохнуть нужно.
Комната была совсем немного больше, чем палата, но зато со шкафом для одежды, полупустым пока книжным шкафом и маленьким письменным столом, на котором, помимо прочего, стоял радиоприёмник. И поднос с завтраком.
Дик встал и подошел к столу. Под тарелкой с кашей, накрытой крышкой, нашлась записка: «Герцог, приятного аппетита! П.».
Промёрзнув вчера весь день, перетерпев кучу насмешек от Алвы и пощёчину от невесть откуда взявшейся сестры, Дик всё же был почти счастлив, хотя вчерашнее чувство непонятной пустоты никуда не делось. Никуда не торопясь, он сходил умылся, потом застелил постель и… понял, что больничная одежда пропала, а вместо неё на полке одёжного шкафа появилась обычная одежда — его собственная. Дик помнил, что красный свитер вязала для него Айрис, что чёрная рубашка с еле заметными серыми полосками — отцовская, а белую купила ему мать незадолго до того, как за ним приехали, чтоб везти во Дворец, что чёрные шерстяные брюки ему ещё тогда, в Надоре, уже были коротковаты, а коричневые вельветовые — немного велики. Но кроме знакомой одежды Дик заметил на полке ещё пару брюк, три рубашки, целую кучу белья и пушистый шарф, а в отделе для верхней одежды висело тёмно-красное пальто и там же стояли совершенно новые туфли. Конечно, его собственная обувь тогда уже просто разваливалась, а верхней одежды не было вовсе — из Надора он уезжал ранней осенью, когда ещё было жарко. Наверное, стоило бы надеть что-то своё, но новые рубашки были такими приятными на ощупь, что Дик не удержался. Он выбрал тёмно-синюю, а к ней — чёрные брюки, прямые и узкие, совсем как у Алвы. Повертевшись перед небольшим зеркалом, прикреплённым к дверце шкафа, Дик сел завтракать.
Каша была ещё тёплой — и не подгоревшей, что было редкостью для каши в столовой. А ещё — немного масла, ветчина и свежий хлеб. Может, не роскошный пир, но и не несъедобная дрянь, которой кормили пациентов. Вина, конечно, не было, вместо него — высокий стакан яблочного сока.
Выкидывать кашу в окно Дик не собирался, хотя, наверное, это было бы захватывающе: выкинуть, а потом посмотреть, кто из санитаров пойдёт убирать. Но у них и так работы хватает…
Поев, Дик решил осмотреть книжный шкаф, но тут раздался стук. По привычке Дик уселся на стул и уставился на дверь. Стук повторился. Да почему они не заходят? Всегда же заходили… И снова повторился. Может, заперто? Но он вроде не запирал… Дик подбежал и легко распахнул дверь. На пороге стоял эр Август, выглядевший крайне обеспокоенным.
— Доброе утро!
— Доброе, герцог. Могу я войти?
— Да… конечно, заходите, эр Август.
Дик не сразу понял, почему он называет его «герцог», но от одного этого обращения вся радость утра куда-то улетучилась.
— Я спрашиваю, потому что теперь обязан спрашивать разрешения войти к вам. Вы не пациент теперь, герцог. И я теперь должен понимать своё положение — и ваше.
— Моё положение? Эр Август, я, может, герцог, но я также ваш друг! — такое холодное обращение было обидно до слёз, и Дик не понимал, чем заслужил его. — Поэтому говорите мне «ты»! И называйте по имени!
— Боюсь, господину протектору больницы это может не понравиться.
— Какая разница! Если на то пошло, я такой же герцог, как и он! И я сам могу выбирать себе друзей.
— Герцог… Дикон, ты слишком открыт. И слишком наивен. Ты слишком долго был заперт здесь и теперь… — Август Штанцлер вздохнул.
— Что теперь?
В тонкой рубашке Дику вдруг стало холодно. Холодней, чем вчера в парке.
— Я не знаю причин, по которым ты мог понадобиться Рокэ Алве, однако я надеялся… я надеялся, что он… будет играть по правилам. Хотя бы отчасти. Но вчерашний день убедил меня в обратном. Дикон, мы с ним условились, что три часа в день ты должен будешь отсутствовать, так как есть процедуры, которые необходимы тебе. Но вчера же он увёз тебя на весь день, а вечером ты вернулся замёрзший и голодный…
— Я не был голоден.
— Да? — эра Августа слова Дика будто и не убедили. — Но он возил тебя по городу и за город в лёгкой одежде… это было неразумно. Он сделал так, что ты — впервые за два года — пропустил процедуры. Я не знаю, какие последствия это может иметь… И наконец… я говорил, что Алва любит унижать и мучить? Но он предпочитает, чтобы его жертвы любили его. А так как он очень привлекателен… не так уж сложно ему получать желаемое.
Дик почувствовал, что краснеет. Тонкий профиль Алвы, его пальцы, сжимающие руль, тёплый и сладкий запах пледа, белый дым сигареты, злая усмешка на губах Алвы, такие чёрные, чёрные волосы.
— Вот видишь, — помрачнев, сказал эр Август.
— Нет! Ничего по… — боль кольнула в виске. Дик закрыл лицо ладонями, но всё же договорил: — Ничего подобного.
— Ты понимаешь, о чём я, Дикон. Несколько лет назад произошла ужасная история… в ней был замешан сын Вальтера Придда. Старший сын. Алва соблазнил его, а потом своими издевательствами довёл до самоубийства.
— Брат Валентина?..
— Да, — в голосе эра Августа было что-то, что Дик догадался: ему слишком тяжело говорить об этом. — И потом, Дикон, помни, что Алва — лучший друг Савиньяка. Если, конечно, у таких людей, как они, могут быть друзья. И не только друг…
— Что?
— Я давно не имею никаких тесных связей в высшем свете и отдалился от его суеты, а потому могу не знать, что там происходит сейчас, но… но несколько лет назад… несколько лет назад — и это я знаю из доверенных источников — Алва и Савиньяк были любовниками. И… ходили слухи, что вместе они растлили младшего брата Протектора. А он твой ровесник. Я не знаю, насколько эти слухи правдивы, но уже то, что они могли возникнуть…
Дик не знал, куда деть глаза. Его вчерашние размышления о женщинах, которых Алва кутал в одеяло, его радость от поездки, любование Алвой, жар от касеры и жар в крови… каким отвратительным теперь всё это казалось! Как он был жалок и мерзок вчера! И эта одежда… она как будто жгла кожу! И вся эта комната, которую он получил по приказу Алвы… и — Создатель! — спальня самого Алвы по соседству!
— Эр Август, — прошептал Дик, — клянусь вам, клянусь, я никогда… я не… не…
— Я верю тебе, Дикон. Ты впечатлительный и наивный, но ты знаешь, где дурное, а где хорошее, и никогда не спутаешь. И именно потому, что я тебе верю, я хочу отвезти тебя кое к кому.
Эр Август не сказал, куда везёт Дика, но несколько раз повторил, что всё должно держаться в строжайшей тайне, потому что если узнает Протектор, то могут пострадать очень и очень многие.
Они поехали в карете скорой помощи, хотя у эра Августа была своя машина. Но «скорая», хоть и приметней, на самом деле невидима: она может в любое время подъехать к любому дому, и в этом нет ничего подозрительного, а за машиной главного врача больницы Святой Октавии могут следить.
Они остановились в каком-то пустом дворе на самом отшибе. Краска на стенах дома давно облезла, половина дверей, ведущих в подъезды, еле висела на петлях, во дворе — там, где должна была быть детская площадка, высилась куча мусора, а невдалеке виднелась брошенная стройка. Кто может ждать их здесь?
— Скорей, Дикон, — мягко поторопил эр Август, выходя из машины. И в этой просьбе не было ничего от резких приказов Алвы вчера.
В подъезде пахло кошками и чем-то тухлым. Эр Август уверенно поднялся на третий этаж и постучал каким-то особым стуком. Дверь тихонько отворилась. Дик заметил мелькнувший подол голубого платья и испугался, что это может быть Айрис.
Но они приехали не к сестре. Они приехали к Катарине Ариго.
Дик мгновенно узнал её — по нежному овалу лица, по большим глазам, по тяжёлым пепельным косам. Королева — даже в этом ужасном месте — казалась посланницей Создателя, сотканной из самого чистого воздуха и солнечных лучей. Теперь никакие мерзкие слова Алвы не отравят для Дика волшебный образ королевы, потому что теперь дивное лицо на фотографиях стало реальным — и реальным оно было ещё более прекрасно.
— Ваше Величество, — прошептал Дик, ясно понимая, почему поездку нужно было держать в строгом секрете.
— Герцог Окделл, — тихо сказала она, — я надеюсь, я могу доверять вам?
— Да, конечно. Конечно, можете! — воскликнул Дик и поспешно прибавил: — Ваше Величество.
Катарина грустно улыбнулась:
— Я давно заложница в своей стране. В своём дворце. Чудо, что иногда мне удаётся выбираться из моей клетки.
— Для ме… для каждого благородного человека, для каждого, кто верен вам, вы всегда будете королевой, Ваше Величество! — пылко сказал Дик.
— Я благодарна вам, герцог, — прошептала она, и Дик подумал, что Катарина едва сдерживает слёзы. Она могла бы плакать при нём — это не было бы слабостью… в конце концов, ей столько приходится терпеть!
— Я привёз герцога Окделла сюда, чтобы он узнал правду, — тяжело сказал эр Август. Личико Катарины стало ещё бледней. Оно теперь словно светилось в затхлом полумраке комнаты. И Дик подумал, что ни за что не хотел бы слышать эту правду, потому что она наверняка слишком ужасна!
— Да, я понимаю, господин Штанцлер, — едва слышно сказала она. — Герцог… я знаю, что вы стали секретарём Рокэ Алвы.
— Да. — Земля как будто поплыла под ногами, а живот сжался от дурного предчувствия.
— Я хорошо знаю этого человека. Когда-то… когда-то я… — Её руки дрожали, — когда-то я любила его. Я, замужняя женщина… мечтала о прелюбодеянии. Конечно, я скрывала эти чувства. Я не могла себе позволить… Я… — По щекам Катарины побежали слёзы.
Зачем она рассказывает об этом? Ей же так больно! И с каждым словом — ещё больней! Ричард бросил взгляд на эра Августа — пусть эта пытка прекратится! Но тот только покачал головой. Дик сжал зубы. Он — мужчина. И он дослушает, а потом убьёт обидчиков этой прекрасной женщины.
Взяв себя в руки, королева продолжила, и голос её звучал безэмоционально, словно она говорила во сне:
— Я не знала, как сбудется моё желание. И то, как оно… сбылось… стало моей карой за… порочные мечты. Когда Лионель Савиньяк пришёл к власти, он запер меня… и однажды Алва пришёл… пришёл туда, где я спала… ночью. Он… выстрелил в окно, сбил шпингалет и проник внутрь. Он… Создатель… я не могу… не могу говорить об этом…
Она разрыдалась, закрыв лицо рукавом платья. Эр Август хотел было что-то сказать, но Дик опередил его:
— Ваше Величество! Я слышал, что вы сказали! И я не забуду! Я… я отомщу за вас!
Он не помнил, как они с эром Августом спустились по тёмной лестнице, где каждую ступеньку приходилось сначала нащупывать носком ботинка, а потом вышли на крыльцо, всё это время Дик думал о королеве, о её слезах, её страшных словах, её красоте и унижении и о собственной мести.
Рядом с каретой скорой помощи стоял «моро», и, прислонившись к его бамперу, Алва курил свою тонкую сигарету и внимательно смотрел на эра Августа.
— Господин главный врач, куда это вы возили моего секретаря? — лениво поинтересовался Рокэ Алва. — Выгуливать его теперь могу только я, мне, видите ли, выдали специальный поводок, у вас такого нет.

для обзоров

[L]hahnenfeder[/L] и [L]Yves_[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p184611793.htm">выкладывают</a> следующую главу фика «Проект «Одинокий» слэш

Вопрос: нувыпонели)

1. читаю/буду читать))		45	(76.27%)
2. баннер!!!		14	(23.73%)
Всего:		59 Всего проголосовало: 48

@темы: Ричард О., ОЭ, проект «одинокий»

---

мой микро-ученик выносит мозг)))

тема про притяжательный падеж и надо по картинкам сказать, кому что принадлежит. ну типа «boy's house» и всё такое. нарисованы две женщины и две пары туфель. Дима пускается в размышления, какая пара какой женщине принадлежит. «у неё платье фиолетовое, значит, фиолетовые туфли её… а у этой зелёное… её — коричневые…»

ненавижу слово «туфли». уже два раза лезла на грамота.ру, чтоб узнать его падежные формы и не косякнуть в фике

---

Надо написать 10 своих самых-самых ОТР, заранее не глядя в вопросы. Потом открыть список вопросов и отвечать.

может, и не всё тут самое-самое, но любимое) не в порядке убывания)

пурпурпур

1. алвадик
2. куртофски
3. К/С
4. Мэри/Мэтью
5. сансан
6. Дамблдор/Снейп
7. Билл Хейдон/Джим Придо
8. Ана/Лола
9. профессор Йана/Джон Смит
10. Бёрджесс/Блант

01: Помнишь ли ты серию/главу/сцену, после которой зашипперила номер 6?
ох, это сложно. просто в какой-то момент (уже когда прочла ГП) я вдруг подумала, что Снейп ой-ой завязан на Дамблдоре. ну и всё)

02: Читала ли ты когда-нибудь фанфикшн о номере 2?
конечно! и писала)) куртофски из лав же))

03: Была ли когда-нибудь картинка с номером 4 у тебя на экране мобильного, в профайле, на тумблере?
на тумблере было и много) хотя по тэгу «даунтон» всё больше Сибил постят *__*

04: Если бы номер 7 внезапно расстались вот прямо сейчас, как бы ты отреагировала?
Джим и Билл? ой да они и так

05: Почему номер 1 так важен?
потому что это же АЛВАДИК! потому что он безумно важен! не спрашивайте

06: Номер 9 — пейринг юморной или серьезный?
несуществующий))) но это единственная версия докторомастеров, на которую я согласна)

07: Какой пейринг из всех перечисленных обладает наибольшей «химией»?
Кирк/Спок.

08: У какого пейринга из всех перечисленных самая сильная связь?
Кирк/Спок и алвадик. не знаю, где сильней.

09: Сколько раз ты пересмотрела/перечитала канон номера 10?
КАНОН? ну, скажем, сериал я смотрела три или четыре раза.

10: Какой из этих пейрингов ты шипперишь дольше всего?
6!)

11: Сколько раз номер 6 расставались?
нисколько) олвейз!

12: Если бы вдруг случился зомби-апокалипсис, какой из пейрингов выжил бы, 2 или 8?
8))) эти дамы такие! ого-го)))

13: Номер 7 когда-нибудь был вынужден скрывать свои отношения?
Джим и Билл… ну, сильно афишировать они и не могли, но вряд ли очень скрывали.

14: Номер 4 до сих пор вместе?
*ГРОМКО РЫДАЕТ*

15: Номер 10 - канон?
ну сэр Энтони, конечно, сказал, что нет, ноооооооооооооо

16: Если бы все десять пар попали на Голодные Игры, какая бы из них победила (при условии победы парами)?
штоб я знала, что это… но в игре на выживание победили бы Алва и Дик.

17: Пытался ли кто-нибудь когда-нибудь саботировать твое шипперство номера 5?
нееее))) сансан многие любят)

18: Который из пейрингов ты будешь защищать до самой смерти, а то и дальше?
эм. слишком громко) но вот по поводу куртофски были баталии, да)

19: Бывает ли так, что ты тратишь часы на просмотр тега пейринга номер 3 на тумблере?
Кирк/Спок… было дело))

20: Если бы перед тобой появилась ведьма, и сказала, что тебе нужно отказаться от одного пейринга, а иначе она разрушит их все, от которого ты бы отказалась?
9 всё равно фанон.

---

вообще, судя по всему, мы — наивные няшки, которые верят в добро, справедливость… и даже не во вторые, а в пятнадцатые шансы. и в текстах (в т.ч. в фиках и вот в текущем тоже) это вылазит с завидным постоянством.

хотя что это я… в сюжетах, которые я придумываю сама, злодеев as is практически никогда не бывает. одно это — диагноз.