от нуля до восьмидесяти парашютов
Очередная (я сбилась) сказка из книги Питера Кэшорали «Волшебные сказки. Традиционные сюжеты, пересказанные для геев» (Peter Cashorali "Fairy Tales. Traditional Stories Retold for Gay Men", Harper SanFransisco, 1995). (Остальные — по тэгу)).
Источник сюжета — сказка о Рапунцель.
Переводят господин в клетчатом, Графиня Ллойд и Yves_.
Переводчицы никакой выгоды не извлекают)
Пока мы переводили эту сказку, мы то и дело покупали салат ромэн и ели его, потому что невозможно просто было не есть))
Ромэн
Жила была женщина, которая ждала ребёнка. Она думала, что из задней комнаты выйдет хорошая детская, стоило там немного прибрать. Она вымела паутину, протёрла пол, отскребла стены, но когда дело дошло до мытья окна, она остановилась, потому что перед ней оказался совершенно незнакомый сад. Не то, чтобы прямо сад, а скорее пустой участок, забитый старыми бутылками, молочаем и машиной с кирпичами вместо колёс. Но уголок кто-то расчистил и посадил там салат ромэн. Вдруг женщина подумала, как здорово было бы съесть на обед салата, потом она подумала, что салат она хотела бы больше всего на свете, а потом она подумала, что если она не съест салат из свежего ромэна, она умрёт. И потому она легла на кровать и приготовилась умирать.
читать дальшеЕё муж вернулся с работы.
— Что с тобой, милая? — спросил он, напуганный её унынием.
— Я до смерти хочу салат ромэн, что растёт в саду за домом, — вздохнула женщина.
Это признание не успокоило мужа, который, к несчастью, знал, что салат и участок, на котором он рос, принадлежит людоеду.
— Может, салатику из свежей зелени? — предложил он. — Зеленщик отдаёт её со скидкой.
Но нет, она не хотела салатик из свежей зелени, и салатик из бельгийского эндивия она тоже не хотела, и радиччио. Либо салат ромэн от людоеда, либо она отбудет в лучший мир прямо сейчас. Мужу ничего не оставалось, кроме как выйти на улицу, перелез через проволочный забор и принёс жене кочан салата ромэн. Он её прям оживил.
Но на следующий день, когда муж вернулся домой, жена снова была в кровати.
— Чего тебе? — вскричал он.
— Салату, — вздохнула она.
Он подумал, что лучше было бы добыть салата впрок, а потом, глядишь, её прискорбная одержимость пройдёт. Поэтому он перелез через забор с авоськой. Он наполнил её только до половины, когда тень упала на него. Он обернулся и увидел отбрасывавшего её людоеда.
— Что поделываем? — спросил людоед.
— Ничего, — сказал муж.
— Поделываем-поделываем, — нахмурившись, сказал людоед, что было недобрым знаком. — Ты воруешь мой салат, и я тебя поймал. Поглядим, угадаешь ли ты, что будет дальше.
Он подобрал кочан салата и раздавил его в кашу.
— Сжалься! — взмолился муж, что было как кричать «Воды!» в пустыне: если бы вокруг была вода, это бы не была пустыня.
— Сотрясение мозга, — заключил людоед, затем он схватил мужа за рубашку и замахнулся. — Неотложка и восстановительная хирургия.
— Это же просто салат, — возмутился муж, — моя жена помешалась на нём… она беременна.
— Беременна? — повторил людоед. До него стало постепенно доходить… ну и долгий это был путь. — Что ж, мужичонка, — сказал он наконец, — ты кое-что у меня забрал — и я кое-что у тебя заберу: ребёнка.
— Чудовище! — ахнул муж.
— Не ссы, — зарычал людоед, — не собираюсь я есть его. Я хочу вырастить из него людоеда.
Муж молил и плакал, но был ли у него шанс убедить людоеда? Почти не было.
Он отнёс свою авоську с салатом жене и рассказал о чудовищной сделке. Жена утешилась салатом.
Когда ребёнок — мальчик — родился, людоед пришёл за ним. Завладев добычей, он ухмыльнулся:
— А звать его будут…
— Ромэн, — сказала женщина.
Ромэном его и назвали, хотя людоед подумывал об имени Слагго. Он унёс Ромэна и ни женщина, ни её муж никогда больше его не видели.
Людоед отнёс свою добычу в свой охотничий домик в самой гуще леса и начал воспитывать мальчика в людоедских традициях. Но с самого начала Ромэн этому сопротивлялся. Как бы людоед ни старался, он не мог научить мальчика давить, а не обнимать и гладить кроликов.
— Вот так, — уговаривал людоед, показывая, как правильно, — так это делают настоящие людоеды.
Стоило Ромэну немного подрасти, как он стал высказывать своё мнение по вопросу.
— Не думаю, что я людоед — говорил он.
— Ну, разумеется, ты людоед! — посмеивался людоед. — Такой же, как и я.
Ромэна это не убеждало. Он никогда не играл с игрушечными грузовиками или ружьями, которые людоед дарил ему на день рождения, ему больше нравилось мастерить кукол из лоскутков или, когда людоед съедал эти кукол, плести бесконечные венки из луговых цветов. Когда по телевизору шёл американский футбол, людоед настаивал, чтобы мальчик смотрел вместе с ним. И во время бесконечный трансляций Ромэн уходил в свои мечты.
— Будь внимательней, — ругался людоед, — людоеды любят американский футбол. А ну-ка скажи, кто из них квотербек?
— Понятия не имею, — устало отвечал мальчик, — вряд ли я людоед.
— Ещё какой людоед!
Втайне людоед считал мальчика удивительным, потому что он так отличался от всего, что людоед знал. Но так как он не привык к самоанализу, людоед сам не знал этой тайны. И всё же обаяние мальчика на него действовало. Например, хоть он и заставлял Ромэна вести себя как людоед, но даже и не думал наряжать его как людоеда. Традиционно людоеды обкрамсывали себе волосы «под ноль» перочинным ножом, держа голову над кухонной раковиной. Ромэна не стригли никогда. Его волосы росли всё детство и всё отрочество. И когда Ромэн стал юношей, его волосы развевались, подобно знамени, при легчайшем дуновении ветерка.
Но вместе с волосами Ромэна росли нетерпение и смятение людоеда. Однажды ночью он принёс добычу в джутовом мешке. Он швырнул мешок на кухонный стол, а в нём что-то пиналось, боролось и громко кричало.
— Вот, — заявил людоед, перекрикивая шум, — традиционное людоедское лакомство. Нелегко мне было его добыть. Приготовь-ка из него жаркое. И он утопал в своё логово, чтобы посмотреть новости.
Когда Ромэн развязал мешок, из него вывалился мальчик, сжимавший в руках томик поэзии и в очках с толстыми линзами.
— Не ешь меня! — пропищал мальчик.
— Не дури, — сказал Ромэн, — не собираюсь я тебя есть.
Он выпустил мальчика через чёрный ход, приготовил жаркое из джутового мешка и позвал людоеда за стол.
Людоед поковырялся в миске, но там был только джут.
— Ни кусочка голубка, — пожаловался он, а затем просиял: — Или ты сожрал его целиком? — с удовольствием обвинил он Ромэна. — Я знал, что это поможет. Ни один людоед ещё не устоял перед голубком.
— Я его не ел, — возразил Ромэн, — и даже не готовил. Я его отпустил.
Это было последней каплей.
— Ты, парень, людоед, — обрушился на него людоед. — И пока не научишься вести себя соответственно, будешь сидеть взаперти в башне без дверей посреди леса!
Такая башня у него как раз была: он прикупил её вместе со всем остальным до того, как цены взлетели. Каждое утро людоед приходил проверить, не готов ли Ромэн начать вести себя как настоящий людоед. Но этого не происходило.
Надо сказать, что в башне не было двери и естественно там не было ни ступенек, ни лифта.
Когда людоеду хотелось навестить Ромэна, он вставал у подножия башни и кричал:
Эй, Ромэн,
Ромэн в окне!
Скинь-ка волосы
Ты мне!
Ромэн тогда дважды обвивал свои длинные волнистые волосы вокруг крюка, закреплённого на верху окна, и сбрасывал их вниз чёрным потоком.
Однажды утром, когда людоед шёл к башне, его заметил принц. Принца звали Шон. Его привлекла идея потихоньку проследовать за людоедом, посмотреть, что этот тупой мужлан замышляет и, может, подшутить над ним, коли подвернётся случай. Шону было двадцать три, он был красавцем и очень серьёзно подходил к своим развлечениям. Его отец был король, всё, чему Шон улыбался, улыбалось ему в ответ, и мир был прекрасен.
Людоед остановился у подножия башни, а Шон — за деревом, наблюдая.
Эй, Ромэн,
Ромэн в окне!
— взревел людоед. Симпатичный юноша появился в высоком окне.
— Неплохо, — подумал Шон, — но как ты туда поднимешься?
И в следующее мгновение поток чёрных блестящих волос заскользил к подножию башни. У Шона перехватило дыхание: он обожал длинные волосы. Людоед забрался наверх, говорить с пленником ему было не о чем, так что он слез обратно и утопал в лес. Шон вышел из своего укрытия и тихо позвал:
Ромэн, Ромэн
Ты так высоко,
По кудрям твоим
Взберусь я легко.
Это было не точной цитатой из людоеда, но довольно похоже. Волосы Ромэна упали к подножию башни, и когда Шон коснулся их, его будто молнией ударило. В мгновение ока он взобрался на вершину башни и пролез в окно тюрьмы Ромэна.
— А ты не людоед, — заметил Ромэн.
— Да не говори! — засмеялся Шон и раскинул руки, чтобы Ромэн оценил в полной мере его неотразимость. — Но может и я подойду.
Ромэн растаял. Вместе они втянули волосы назад. Весь день Шон и Ромэн наслаждались обществом друг друга. Когда наступил вечер, Шон поцеловал Ромэна на прощание и пообещал вернуться, едва взойдёт солнце.
Он пришёл, подгадав к уходу людоеда, и на следующее утро, и потом тоже. Для Ромэна это были дни небесного блаженства, Шону они тоже понравились. Они провели не один час в объятиях друг друга. Шон рассказывал истории о королевстве отца, куда он однажды заберёт Ромэна, и там они будут счастливы вдвоём. Не то, чтобы Шон обманывал Ромэна, но он был в том возрасте, когда кажется, что если говоришь о своих планах достаточно много, они сбываются. Но на деле его и так всё устраивало, что в этом плохого? Ничего, как казалось Ромэну. И земля вокруг башни зазеленела салатом ромэн.
Пока одним утром, когда людоед протискивался в окно, Ромэн, погружённый в мечты о возлюбленном, не сказал вслух: «Почему ты всегда так медленно поднимаешься на башню? У Шона это получается гораздо быстрее». О последствиях этих слов он даже не подумал.
— Кто такой Шон? — потребовал ответа людоед.
— Принц, который навещает меня, — ответил Ромэн.
— Ты что, спятил? — завопил людоед. — Людоеды не встречаются с принцами, они их давят!
— О! Я бы ни за что не раздавил того, кто целует меня так, как Шон, — заверил людоеда Ромэн.
Людоед был просто вне себя.
— Ты дал принцу поцеловать себя?! — взревел он. — Я ничего омерзительнее в жизни не слыхал! Никакой ты не людоед!
— Разве не это я и твержу тебе? — спросил Ромэн. — А теперь я могу выйти из башни?
— Ноги твоей не будет ни в одной из моих башен, парень! — зарычал людоед. — Но мне нужно сначала кое с чем разобраться.
Волосы Ромэна по-прежнему обвивали оконный крюк. Людоед выхватил перочинный нож и впервые обрезал волосы мальчика «под ноль». Затем он перекинул Ромэна через плечо, спустился с башни и унес Ромэна в далёкую страну, где жизнь была нелегка, а люди неприветливы. После этого людоед поторопился вернуться в башню, чтобы устроить Шону особый приём. Ждать долго не пришлось. Вскоре Шон позвал:
Ромэн, Ромэн,
Ты так высоко!
Волосы Ромэна упали из окна. Странными и безжизненными они показались Шону. Но он подумал: «Завтра принесу ему кондиционер». И принц полез наверх. Он долез до окна — и увидел людоеда.
— Эй, ты не Ромэн, — запротестовал Шон.
— А то, — сказал людоед, — залазь. Давай-ка помогу.
Он сгрёб Шона за воротник и швырнул о стену.
— Из моего сына вышел бы ужаснейший людоед, — прорычал людоед, сжимая кулаки, — но ты всё испортил. И теперь я подпорчу тебя.
— Попробуй, урод! — крикнул Шон, который регулярно качался и был совершенно уверен в себе.
Его удар пришёлся людоеду по челюсти. К сожалению, людоеды обожают насилие, даже если оно направлено против них же. И удар только сделал людоеда сильнее.
— Ты бьёшь как девчонка, — он оскалился, — как больная девчонка, — добавил он, впечатав кулак в плечо Шона.
И вот до полусмерти людоед начал избивать Шона. Шон, которого воспитывали как принца, не привык, чтобы с ним так говорили. И в результате, к его огромному удивлению, рука его совершенно ослабела. Людоед быстро это заметил — и воспользовался ситуацией.
— Больной! — радостно кричал он, набрасываясь на обескураженного принца. — Больной! Больной! Больной!
Шон дрался изо всех сил. Но когда людоед поставил ему один фингал, затем второй, в глазах у Принца потемнело — и он не выдержал. Увернувшись от атаки людоеда, он с трудом добрался до окна — и выпрыгнул. К счастью, он свалился на кусты салата, росшие у подножия башни, иначе принцу был бы конец. Он бежал в лес, где долго лечился.
Хотя он в конце концов он восстановил силы и отправился на поиски Ромэна, зрение Шона из-за ударов людоеда помутилось. Повсюду была тьма — жестокость и предательство: сильный пожирал слабого и в свою очередь становился обедом для сильнейшего. Человек человеку волк — только так можно было дожить до утра. И Шон решил стать таким волком. Сердце его ожесточилось. Он был полон горечи и гордости тем, каким он стал. И не было у него друзей.
Пусть он не смотрел на мир глазами принца, он всё же выглядел как принц. Он путешествовал от деревни к деревне, и в каждой находился мужчина, готовый прожить с ним долго и счастливо. Все открывали ему сердца. Шона сердца не интересовали, в отличие от денег, наручных часов и любой мелочёвки, которую можно заложить и продолжить путешествие. Постепенно он забыл, что пустился в путь ради Ромена. Если он и задумывался, почему он вечно в дороге, то приходил к выводу, что только так и можно выживать в этом тёмном мире. И так Шон странствовал.
Между тем далеко-далеко Ромен нашёл себе средства к существованию и жил тихой жизнью. То ли потому, что он был чужеземцем, то ли потому, что он сильно отличался от них, то ли потому, что в жилах местных жителей стекла людоедская кровь, они поручили ему убирать мусор за ними. Каждый день Ромен ездил на грузовике-развалюхе по деревенским улицам.
Дети встречали его криками:
Без отбросов ты ни дня,
Мусор — вся твоя родня!
И забрасывали развалюху — и Ромэна, пока он не привык держать глаза долу — камнями. Жители деревни бросали в грузовик всё, от чего хотели избавиться. Чего там только не было! Что-то досталось от родителей уже сломанным и безо всякой возможности починить. Что-то прятали от жён — и соседи бы в жизни не догадались, что именно скрывалось в комоде за носками без пары. Всё это отправлялось в кузов грузовика Ромэна. А затем каждый деревенский житель орал: «Вали-ка теперь на свалку». И уходили домой с чувством странного облегчения. И Ромэн ехал на свалку, где разгружал грузовик и где стояла хижина, служившая ему домом. Свалка находилась на вершине холма, так что частенько выброшенная дрянь скатывалась к домам, и её приходилось выбрасывать снова. Но для того-то и был Ромэн.
И всё же каждую ночь Ромэн запирал дверь, задёргивал дырявую занавеску и зажигал свечу. Всматриваясь в пламя, он воскрешал в памяти лицо Шона и вспоминал, как однажды он был счастлив и любим принцем. Он говорил себе, что Шон где-то скитается по миру, что однажды они снова встретятся, и Шон сдержит обещание, данное в башне людоеда. Потом Ромэн погружался в бесконечные мечты о новой жизни, которая настанет, когда Шон заберёт его с помойки и увезёт в королевство своего отца. Ромэн ждал.
Известно, что мир круглый, и потому Шон однажды в своих скитаниях подошёл к краю свалки, где ждал Ромэн. Тот как раз вытаскивал из своего грузовика сломанную супружескую постель. Ромэн обернулся — и увидел возлюбленного. Шон, чьи глаза были погружены во тьму, не узнал Ромэна, но узнал выражение лица.
— Что новенького? — спросил он, одарив Ромэна улыбкой ярче золота и твёрже стали.
Ромэн догадался, что его не узнали. Неужели я настолько изменился? — спросил он себя, подозревая, что это так.
— Да ничего, — ответил он грустно, затаскивая кровать на груду мусора.
— Мне бы где переночевать, — Шон сообщил это милому, но молчаливому парню так, будто рассказывал ему о выигрыше в лотерею.
— Что ж, — ответил Ромэн, отряхивая руки, — можешь остаться здесь, если согласен спать на помойке.
— Мне б сильно не повезло, если б я возражал, потому что весь мир — помойке.
Они зашли в хижину. Ромэн, как Шон и ожидал, поделился ужином, а когда настало время идти спать, он предоставил Шону свою постель.
— Отлично, — согласился Шон, в чьей улыбке читалось: «Этой ночью я подарю тебе всё, что пожелаю». Он зашёл в крохотную спаленку, забрался в постель и принялся ждать, когда Ромэн присоединится к нему. Он ждал, и ждал, и ждал. И уснул в ожидании.
Услышав храп, Ромэн зашёл в комнату и стоял, глядя на своего бедного друга, который нуждался в спасении больше, чем сам Ромэн. Но как спасти того, кто считает весь мир — помойкой, а тебя самого — частью мусорной кучи. Уж Ромэн-то о мусоре знал всё. И как спасти Шона, не представлял. Шон был потерян — и всё же он был здесь. Ромэн заплакал.
Он молча заливался слезами. Слёзы струились на лицо Шона, и он от этого проснулся. Он открыл глаза — и в них попали слёзы Ромэна, которые оказались ужасно солёными — и обожгли. Шон моргнул, потряс головой, затем принялся тереть глаза кулаками, чтобы унять раздражение. Пока он тёр, тьма в его глазах прояснилась. И хотя в комнате царил мрак, это была всего лишь тень, которую отбрасывал мир, и Шон узнал Ромэна, стоящего над ним.
— Где же ты был! — вскричал он, распахивая объятия. — Я везде тебя искал.
— Здесь, — рассмеялся Ромэн, падая в объятия друга, — я всегда был здесь.
Утром они закрыли за собой дверь хижины — и пошли прочь с помойки не оглядываясь. А если бы оглянулись, то обнаружили, что за ночь там расцвёл сад, где шелестели бесконечные листья салата ромэн, а роса сияла на них как бриллианты в лучах восходящего солнца. Они отправились вместе в королевство отца Шона. Старый король поприветствовал их и отметил, что где бы ни был его сын всё это время, он стал крепче и больше походил на короля. Что радовало, потому что старый король очень сомневался в способности сына управлять королевством. Годы спустя Ромэна и уже ставшего королём Шона дела привели в неблагополучную часть королевства. Они прошли заштатный бар, где людоед как раз спускал последний доллар на пиво под просмотр дневных телепередач. Он вывалился из бара, увидел Шона и Ромэна вместе и пришёл в дикую ярость.
— Больные! — заорал он, пока они удалялись по улице, не обратив внимания на его диагноз. — Вы оба!
Но здоровье людоеда сильно пошатнулось, и крики отняли много сил. С последними словами он задохнулся от кашля и не мог больше сделать вдох. Он упал, где стоял, превратившись в камень. И если ветер и дождь не сточили его, то он до сих пор там. Служит пристанищем для голубей.
Источник сюжета — сказка о Рапунцель.
Переводят господин в клетчатом, Графиня Ллойд и Yves_.
Переводчицы никакой выгоды не извлекают)
Пока мы переводили эту сказку, мы то и дело покупали салат ромэн и ели его, потому что невозможно просто было не есть))
Ромэн
Жила была женщина, которая ждала ребёнка. Она думала, что из задней комнаты выйдет хорошая детская, стоило там немного прибрать. Она вымела паутину, протёрла пол, отскребла стены, но когда дело дошло до мытья окна, она остановилась, потому что перед ней оказался совершенно незнакомый сад. Не то, чтобы прямо сад, а скорее пустой участок, забитый старыми бутылками, молочаем и машиной с кирпичами вместо колёс. Но уголок кто-то расчистил и посадил там салат ромэн. Вдруг женщина подумала, как здорово было бы съесть на обед салата, потом она подумала, что салат она хотела бы больше всего на свете, а потом она подумала, что если она не съест салат из свежего ромэна, она умрёт. И потому она легла на кровать и приготовилась умирать.
читать дальшеЕё муж вернулся с работы.
— Что с тобой, милая? — спросил он, напуганный её унынием.
— Я до смерти хочу салат ромэн, что растёт в саду за домом, — вздохнула женщина.
Это признание не успокоило мужа, который, к несчастью, знал, что салат и участок, на котором он рос, принадлежит людоеду.
— Может, салатику из свежей зелени? — предложил он. — Зеленщик отдаёт её со скидкой.
Но нет, она не хотела салатик из свежей зелени, и салатик из бельгийского эндивия она тоже не хотела, и радиччио. Либо салат ромэн от людоеда, либо она отбудет в лучший мир прямо сейчас. Мужу ничего не оставалось, кроме как выйти на улицу, перелез через проволочный забор и принёс жене кочан салата ромэн. Он её прям оживил.
Но на следующий день, когда муж вернулся домой, жена снова была в кровати.
— Чего тебе? — вскричал он.
— Салату, — вздохнула она.
Он подумал, что лучше было бы добыть салата впрок, а потом, глядишь, её прискорбная одержимость пройдёт. Поэтому он перелез через забор с авоськой. Он наполнил её только до половины, когда тень упала на него. Он обернулся и увидел отбрасывавшего её людоеда.
— Что поделываем? — спросил людоед.
— Ничего, — сказал муж.
— Поделываем-поделываем, — нахмурившись, сказал людоед, что было недобрым знаком. — Ты воруешь мой салат, и я тебя поймал. Поглядим, угадаешь ли ты, что будет дальше.
Он подобрал кочан салата и раздавил его в кашу.
— Сжалься! — взмолился муж, что было как кричать «Воды!» в пустыне: если бы вокруг была вода, это бы не была пустыня.
— Сотрясение мозга, — заключил людоед, затем он схватил мужа за рубашку и замахнулся. — Неотложка и восстановительная хирургия.
— Это же просто салат, — возмутился муж, — моя жена помешалась на нём… она беременна.
— Беременна? — повторил людоед. До него стало постепенно доходить… ну и долгий это был путь. — Что ж, мужичонка, — сказал он наконец, — ты кое-что у меня забрал — и я кое-что у тебя заберу: ребёнка.
— Чудовище! — ахнул муж.
— Не ссы, — зарычал людоед, — не собираюсь я есть его. Я хочу вырастить из него людоеда.
Муж молил и плакал, но был ли у него шанс убедить людоеда? Почти не было.
Он отнёс свою авоську с салатом жене и рассказал о чудовищной сделке. Жена утешилась салатом.
Когда ребёнок — мальчик — родился, людоед пришёл за ним. Завладев добычей, он ухмыльнулся:
— А звать его будут…
— Ромэн, — сказала женщина.
Ромэном его и назвали, хотя людоед подумывал об имени Слагго. Он унёс Ромэна и ни женщина, ни её муж никогда больше его не видели.
Людоед отнёс свою добычу в свой охотничий домик в самой гуще леса и начал воспитывать мальчика в людоедских традициях. Но с самого начала Ромэн этому сопротивлялся. Как бы людоед ни старался, он не мог научить мальчика давить, а не обнимать и гладить кроликов.
— Вот так, — уговаривал людоед, показывая, как правильно, — так это делают настоящие людоеды.
Стоило Ромэну немного подрасти, как он стал высказывать своё мнение по вопросу.
— Не думаю, что я людоед — говорил он.
— Ну, разумеется, ты людоед! — посмеивался людоед. — Такой же, как и я.
Ромэна это не убеждало. Он никогда не играл с игрушечными грузовиками или ружьями, которые людоед дарил ему на день рождения, ему больше нравилось мастерить кукол из лоскутков или, когда людоед съедал эти кукол, плести бесконечные венки из луговых цветов. Когда по телевизору шёл американский футбол, людоед настаивал, чтобы мальчик смотрел вместе с ним. И во время бесконечный трансляций Ромэн уходил в свои мечты.
— Будь внимательней, — ругался людоед, — людоеды любят американский футбол. А ну-ка скажи, кто из них квотербек?
— Понятия не имею, — устало отвечал мальчик, — вряд ли я людоед.
— Ещё какой людоед!
Втайне людоед считал мальчика удивительным, потому что он так отличался от всего, что людоед знал. Но так как он не привык к самоанализу, людоед сам не знал этой тайны. И всё же обаяние мальчика на него действовало. Например, хоть он и заставлял Ромэна вести себя как людоед, но даже и не думал наряжать его как людоеда. Традиционно людоеды обкрамсывали себе волосы «под ноль» перочинным ножом, держа голову над кухонной раковиной. Ромэна не стригли никогда. Его волосы росли всё детство и всё отрочество. И когда Ромэн стал юношей, его волосы развевались, подобно знамени, при легчайшем дуновении ветерка.
Но вместе с волосами Ромэна росли нетерпение и смятение людоеда. Однажды ночью он принёс добычу в джутовом мешке. Он швырнул мешок на кухонный стол, а в нём что-то пиналось, боролось и громко кричало.
— Вот, — заявил людоед, перекрикивая шум, — традиционное людоедское лакомство. Нелегко мне было его добыть. Приготовь-ка из него жаркое. И он утопал в своё логово, чтобы посмотреть новости.
Когда Ромэн развязал мешок, из него вывалился мальчик, сжимавший в руках томик поэзии и в очках с толстыми линзами.
— Не ешь меня! — пропищал мальчик.
— Не дури, — сказал Ромэн, — не собираюсь я тебя есть.
Он выпустил мальчика через чёрный ход, приготовил жаркое из джутового мешка и позвал людоеда за стол.
Людоед поковырялся в миске, но там был только джут.
— Ни кусочка голубка, — пожаловался он, а затем просиял: — Или ты сожрал его целиком? — с удовольствием обвинил он Ромэна. — Я знал, что это поможет. Ни один людоед ещё не устоял перед голубком.
— Я его не ел, — возразил Ромэн, — и даже не готовил. Я его отпустил.
Это было последней каплей.
— Ты, парень, людоед, — обрушился на него людоед. — И пока не научишься вести себя соответственно, будешь сидеть взаперти в башне без дверей посреди леса!
Такая башня у него как раз была: он прикупил её вместе со всем остальным до того, как цены взлетели. Каждое утро людоед приходил проверить, не готов ли Ромэн начать вести себя как настоящий людоед. Но этого не происходило.
Надо сказать, что в башне не было двери и естественно там не было ни ступенек, ни лифта.
Когда людоеду хотелось навестить Ромэна, он вставал у подножия башни и кричал:
Эй, Ромэн,
Ромэн в окне!
Скинь-ка волосы
Ты мне!
Ромэн тогда дважды обвивал свои длинные волнистые волосы вокруг крюка, закреплённого на верху окна, и сбрасывал их вниз чёрным потоком.
Однажды утром, когда людоед шёл к башне, его заметил принц. Принца звали Шон. Его привлекла идея потихоньку проследовать за людоедом, посмотреть, что этот тупой мужлан замышляет и, может, подшутить над ним, коли подвернётся случай. Шону было двадцать три, он был красавцем и очень серьёзно подходил к своим развлечениям. Его отец был король, всё, чему Шон улыбался, улыбалось ему в ответ, и мир был прекрасен.
Людоед остановился у подножия башни, а Шон — за деревом, наблюдая.
Эй, Ромэн,
Ромэн в окне!
— взревел людоед. Симпатичный юноша появился в высоком окне.
— Неплохо, — подумал Шон, — но как ты туда поднимешься?
И в следующее мгновение поток чёрных блестящих волос заскользил к подножию башни. У Шона перехватило дыхание: он обожал длинные волосы. Людоед забрался наверх, говорить с пленником ему было не о чем, так что он слез обратно и утопал в лес. Шон вышел из своего укрытия и тихо позвал:
Ромэн, Ромэн
Ты так высоко,
По кудрям твоим
Взберусь я легко.
Это было не точной цитатой из людоеда, но довольно похоже. Волосы Ромэна упали к подножию башни, и когда Шон коснулся их, его будто молнией ударило. В мгновение ока он взобрался на вершину башни и пролез в окно тюрьмы Ромэна.
— А ты не людоед, — заметил Ромэн.
— Да не говори! — засмеялся Шон и раскинул руки, чтобы Ромэн оценил в полной мере его неотразимость. — Но может и я подойду.
Ромэн растаял. Вместе они втянули волосы назад. Весь день Шон и Ромэн наслаждались обществом друг друга. Когда наступил вечер, Шон поцеловал Ромэна на прощание и пообещал вернуться, едва взойдёт солнце.
Он пришёл, подгадав к уходу людоеда, и на следующее утро, и потом тоже. Для Ромэна это были дни небесного блаженства, Шону они тоже понравились. Они провели не один час в объятиях друг друга. Шон рассказывал истории о королевстве отца, куда он однажды заберёт Ромэна, и там они будут счастливы вдвоём. Не то, чтобы Шон обманывал Ромэна, но он был в том возрасте, когда кажется, что если говоришь о своих планах достаточно много, они сбываются. Но на деле его и так всё устраивало, что в этом плохого? Ничего, как казалось Ромэну. И земля вокруг башни зазеленела салатом ромэн.
Пока одним утром, когда людоед протискивался в окно, Ромэн, погружённый в мечты о возлюбленном, не сказал вслух: «Почему ты всегда так медленно поднимаешься на башню? У Шона это получается гораздо быстрее». О последствиях этих слов он даже не подумал.
— Кто такой Шон? — потребовал ответа людоед.
— Принц, который навещает меня, — ответил Ромэн.
— Ты что, спятил? — завопил людоед. — Людоеды не встречаются с принцами, они их давят!
— О! Я бы ни за что не раздавил того, кто целует меня так, как Шон, — заверил людоеда Ромэн.
Людоед был просто вне себя.
— Ты дал принцу поцеловать себя?! — взревел он. — Я ничего омерзительнее в жизни не слыхал! Никакой ты не людоед!
— Разве не это я и твержу тебе? — спросил Ромэн. — А теперь я могу выйти из башни?
— Ноги твоей не будет ни в одной из моих башен, парень! — зарычал людоед. — Но мне нужно сначала кое с чем разобраться.
Волосы Ромэна по-прежнему обвивали оконный крюк. Людоед выхватил перочинный нож и впервые обрезал волосы мальчика «под ноль». Затем он перекинул Ромэна через плечо, спустился с башни и унес Ромэна в далёкую страну, где жизнь была нелегка, а люди неприветливы. После этого людоед поторопился вернуться в башню, чтобы устроить Шону особый приём. Ждать долго не пришлось. Вскоре Шон позвал:
Ромэн, Ромэн,
Ты так высоко!
Волосы Ромэна упали из окна. Странными и безжизненными они показались Шону. Но он подумал: «Завтра принесу ему кондиционер». И принц полез наверх. Он долез до окна — и увидел людоеда.
— Эй, ты не Ромэн, — запротестовал Шон.
— А то, — сказал людоед, — залазь. Давай-ка помогу.
Он сгрёб Шона за воротник и швырнул о стену.
— Из моего сына вышел бы ужаснейший людоед, — прорычал людоед, сжимая кулаки, — но ты всё испортил. И теперь я подпорчу тебя.
— Попробуй, урод! — крикнул Шон, который регулярно качался и был совершенно уверен в себе.
Его удар пришёлся людоеду по челюсти. К сожалению, людоеды обожают насилие, даже если оно направлено против них же. И удар только сделал людоеда сильнее.
— Ты бьёшь как девчонка, — он оскалился, — как больная девчонка, — добавил он, впечатав кулак в плечо Шона.
И вот до полусмерти людоед начал избивать Шона. Шон, которого воспитывали как принца, не привык, чтобы с ним так говорили. И в результате, к его огромному удивлению, рука его совершенно ослабела. Людоед быстро это заметил — и воспользовался ситуацией.
— Больной! — радостно кричал он, набрасываясь на обескураженного принца. — Больной! Больной! Больной!
Шон дрался изо всех сил. Но когда людоед поставил ему один фингал, затем второй, в глазах у Принца потемнело — и он не выдержал. Увернувшись от атаки людоеда, он с трудом добрался до окна — и выпрыгнул. К счастью, он свалился на кусты салата, росшие у подножия башни, иначе принцу был бы конец. Он бежал в лес, где долго лечился.
Хотя он в конце концов он восстановил силы и отправился на поиски Ромэна, зрение Шона из-за ударов людоеда помутилось. Повсюду была тьма — жестокость и предательство: сильный пожирал слабого и в свою очередь становился обедом для сильнейшего. Человек человеку волк — только так можно было дожить до утра. И Шон решил стать таким волком. Сердце его ожесточилось. Он был полон горечи и гордости тем, каким он стал. И не было у него друзей.
Пусть он не смотрел на мир глазами принца, он всё же выглядел как принц. Он путешествовал от деревни к деревне, и в каждой находился мужчина, готовый прожить с ним долго и счастливо. Все открывали ему сердца. Шона сердца не интересовали, в отличие от денег, наручных часов и любой мелочёвки, которую можно заложить и продолжить путешествие. Постепенно он забыл, что пустился в путь ради Ромена. Если он и задумывался, почему он вечно в дороге, то приходил к выводу, что только так и можно выживать в этом тёмном мире. И так Шон странствовал.
Между тем далеко-далеко Ромен нашёл себе средства к существованию и жил тихой жизнью. То ли потому, что он был чужеземцем, то ли потому, что он сильно отличался от них, то ли потому, что в жилах местных жителей стекла людоедская кровь, они поручили ему убирать мусор за ними. Каждый день Ромен ездил на грузовике-развалюхе по деревенским улицам.
Дети встречали его криками:
Без отбросов ты ни дня,
Мусор — вся твоя родня!
И забрасывали развалюху — и Ромэна, пока он не привык держать глаза долу — камнями. Жители деревни бросали в грузовик всё, от чего хотели избавиться. Чего там только не было! Что-то досталось от родителей уже сломанным и безо всякой возможности починить. Что-то прятали от жён — и соседи бы в жизни не догадались, что именно скрывалось в комоде за носками без пары. Всё это отправлялось в кузов грузовика Ромэна. А затем каждый деревенский житель орал: «Вали-ка теперь на свалку». И уходили домой с чувством странного облегчения. И Ромэн ехал на свалку, где разгружал грузовик и где стояла хижина, служившая ему домом. Свалка находилась на вершине холма, так что частенько выброшенная дрянь скатывалась к домам, и её приходилось выбрасывать снова. Но для того-то и был Ромэн.
И всё же каждую ночь Ромэн запирал дверь, задёргивал дырявую занавеску и зажигал свечу. Всматриваясь в пламя, он воскрешал в памяти лицо Шона и вспоминал, как однажды он был счастлив и любим принцем. Он говорил себе, что Шон где-то скитается по миру, что однажды они снова встретятся, и Шон сдержит обещание, данное в башне людоеда. Потом Ромэн погружался в бесконечные мечты о новой жизни, которая настанет, когда Шон заберёт его с помойки и увезёт в королевство своего отца. Ромэн ждал.
Известно, что мир круглый, и потому Шон однажды в своих скитаниях подошёл к краю свалки, где ждал Ромэн. Тот как раз вытаскивал из своего грузовика сломанную супружескую постель. Ромэн обернулся — и увидел возлюбленного. Шон, чьи глаза были погружены во тьму, не узнал Ромэна, но узнал выражение лица.
— Что новенького? — спросил он, одарив Ромэна улыбкой ярче золота и твёрже стали.
Ромэн догадался, что его не узнали. Неужели я настолько изменился? — спросил он себя, подозревая, что это так.
— Да ничего, — ответил он грустно, затаскивая кровать на груду мусора.
— Мне бы где переночевать, — Шон сообщил это милому, но молчаливому парню так, будто рассказывал ему о выигрыше в лотерею.
— Что ж, — ответил Ромэн, отряхивая руки, — можешь остаться здесь, если согласен спать на помойке.
— Мне б сильно не повезло, если б я возражал, потому что весь мир — помойке.
Они зашли в хижину. Ромэн, как Шон и ожидал, поделился ужином, а когда настало время идти спать, он предоставил Шону свою постель.
— Отлично, — согласился Шон, в чьей улыбке читалось: «Этой ночью я подарю тебе всё, что пожелаю». Он зашёл в крохотную спаленку, забрался в постель и принялся ждать, когда Ромэн присоединится к нему. Он ждал, и ждал, и ждал. И уснул в ожидании.
Услышав храп, Ромэн зашёл в комнату и стоял, глядя на своего бедного друга, который нуждался в спасении больше, чем сам Ромэн. Но как спасти того, кто считает весь мир — помойкой, а тебя самого — частью мусорной кучи. Уж Ромэн-то о мусоре знал всё. И как спасти Шона, не представлял. Шон был потерян — и всё же он был здесь. Ромэн заплакал.
Он молча заливался слезами. Слёзы струились на лицо Шона, и он от этого проснулся. Он открыл глаза — и в них попали слёзы Ромэна, которые оказались ужасно солёными — и обожгли. Шон моргнул, потряс головой, затем принялся тереть глаза кулаками, чтобы унять раздражение. Пока он тёр, тьма в его глазах прояснилась. И хотя в комнате царил мрак, это была всего лишь тень, которую отбрасывал мир, и Шон узнал Ромэна, стоящего над ним.
— Где же ты был! — вскричал он, распахивая объятия. — Я везде тебя искал.
— Здесь, — рассмеялся Ромэн, падая в объятия друга, — я всегда был здесь.
Утром они закрыли за собой дверь хижины — и пошли прочь с помойки не оглядываясь. А если бы оглянулись, то обнаружили, что за ночь там расцвёл сад, где шелестели бесконечные листья салата ромэн, а роса сияла на них как бриллианты в лучах восходящего солнца. Они отправились вместе в королевство отца Шона. Старый король поприветствовал их и отметил, что где бы ни был его сын всё это время, он стал крепче и больше походил на короля. Что радовало, потому что старый король очень сомневался в способности сына управлять королевством. Годы спустя Ромэна и уже ставшего королём Шона дела привели в неблагополучную часть королевства. Они прошли заштатный бар, где людоед как раз спускал последний доллар на пиво под просмотр дневных телепередач. Он вывалился из бара, увидел Шона и Ромэна вместе и пришёл в дикую ярость.
— Больные! — заорал он, пока они удалялись по улице, не обратив внимания на его диагноз. — Вы оба!
Но здоровье людоеда сильно пошатнулось, и крики отняли много сил. С последними словами он задохнулся от кашля и не мог больше сделать вдох. Он упал, где стоял, превратившись в камень. И если ветер и дождь не сточили его, то он до сих пор там. Служит пристанищем для голубей.
Вопрос: прочитала!
| 1. +1 | 28 | (100%) | |
| Всего: | 28 | ||
(сейчас пришлось). Т.е. я объективна, насколько могу, но обязательно подчёркиваю все плюсы работы, какие только могу наскрести, особенно когда заказчик явно… отличается своеобразием.
(Возможно, изобрела велосипедик, конечно). Мне кажется, место работы Эрвен положительно сказывается на моих креативных способностях.
Я прям вижу «свой» жанр. 