от нуля до восьмидесяти парашютов
Кроме фанфиков по аниме, буду складировать сюда и остальное мое фан-творчество. :) Поэтому придется потерпеть. ;)

Автор: Джайа
Название: Последний месяц лета
Рейтинг: PG
Жанр: есть такой глупый жанр – пересказ канона глазами второстепенного персонажа. Вот это оно. Оно же саммари.
Тип: вы вообще о чем? Джен!

Написано по мотивам цикла Эрвен про Велленвольфов, так что проматывайте. ;) А если не хотите проматывать, ищите, гхм, канон вот тут — ludo-wellenwolf.livejournal.com/
по тэгу «Веллевольфы» (там совсем мало рассказов и они маленькие) и сначала читайте его.
Персонажи принадлежат автору, разве что оставляю за собой немножко прав на Августа и Августу.

(продолжение, если оно вам надо, в комментах)

1.
В конце августа, по ее мнению, в доме всегда становилось слишком жарко. Деревья словно уставали давать тень, их кроны уже начинали редеть, листья, особенно у дорог, покрывались пылью. Она не любила август и иногда, когда дела заканчивались, рада была попить чай вместе с горничной и пожаловаться на то, что назвали ее по имени самого скучного, самого жаркого и пыльного месяца лета — ее назвали Августой.
читать дальше

@темы: про Велленвольфов, мои фики

Комментарии
17.07.2008 в 15:59

от нуля до восьмидесяти парашютов
6.
В конце августа, когда в доме вновь живет ребенок, становится не только пыльно, но и шумно. И только жару в этот раз Августа почти не чувствовала. Каждый раз, накрывая на стол или убирая со стола (потому что растяпе-Эльзе, нынешней горничной это поручать нельзя было ни в коем случае), Августа чувствовала холод, царящий в столовой. Каждый раз, принося в кабинет герру Велленвольфу чай, Августа вздрагивала от ледяных волн, идущих от... окон? Не могли же эти волны исходить от герра Велленвольфа!
Людвиг много времени проводил с Эльзой, за что Августа была ей благодарна и не торопилась жаловаться хозяину на ее рассеянность и, как однажды выразился золотисто-желтый герр Велленвольф, "неквалицифированность". Он тогда говорил о какой-то из нянек Людвига — и, как поняла Августа, значило это, что нянька не справлялась со своими обязанностями, так что к Эльзе это слово можно было применить с тем же успехом. Зато эта девочка очень тепло относилась к Людвигу. Но это тепло казалось Августе совсем слабым и едва ли способным растопить лед, который постепенно затягивал дом номер 198 по Линденштрассе.
"Хоть мороженое готовь в этой столовой! Не растает!" — раздраженно бормотала Августа каждый раз, как выходила оттуда, расставив тарелки и разложив приборы. Этот август был ужасно холодным.
Золотисто-желтый господин не появлялся, что невольно оскорбляло Августу. Похоже, его совсем перестала интересовать судьба Людвига. А судьба брата и вовсе была безразлична. Он никогда не спрашивал о герре Велленвольфе, но при этом всегда называл его (крайне фамильярно и немного неодобрительно) Йозефом.
Как-то Августа спросила у Людвига про золотисто-желтого господина, и мальчик принялся, как всегда, рассказывать что-то о пыльце лип, которая, наверняка, попала Августе в глаза, и потому вокруг нее стали кружиться желтые человечки. Похоже, этот странный герр Велленвольф и Людвигу на глаза не показывался. Не примерещился ли он самой Авгутсе?.. Но нет, она помнила, как бывшие фройляйн Крейцмар обсуждали его...
В один не самый прекрасный день непривычный для августа лед растаял, а в доме воцарилась тишина: душным и сырым вечером, когда уже темнело, а в воздухе стояла обычная для середины лета пыль, Людвиг сбежал с бродячим цирком.
Августа была уверена, что герр Велленвольф всю страну перевернет, чтоб найти сына. Но прошел июль, прошел август, наступила осень и полили дожди, смывая летнюю пыль, а герр Велленвольф ничего не делал. Раз в неделю только ему приносили какие-то письма, и через полгода после побега Людвига, Августа (случайно, конечно: она не читает чужие письма) выяснила, что какие-то люди следили за передвижениями цирка и сообщали о них герру Велленвольфу. Наверное, именно поэтому, когда мальчик вернулся — повзрослевшим и изменившимся — хозяин не так уж удивился и не особенно обрадовался.

7.
Августа (как и весь город) знала, что фон Линденбаумы — ужасные люди, особенно фрау Уве. Что только о ней не говорили! Но слухи, разползшиеся по городу в этом августе были, наверное, самыми скандальными. Августа старалась не слушать их, но горничная Берта болтала, не замолкая, а голос у нее был погромче, чем у младшей сестры покойной фрау Велленвольф.
— ...гости приезжали. То ли из России, то ли из Америки. Молодые, оба. Говорят, что очень высокие и красивые, но я не знаю, врать не стану. И говорят, моя дорогая Августа, что оба они... — тут Берта безуспешно понижала голос и шептала Августе прямо в ухо: — Они оба были ее любовниками. Одновременно. И говорят, что именно для этого фрау Линденбаум и согласилась, чтоб их родственник своего друга привез, потому что давно хотела...
На этом Августа обычно вскакивала со стула и удалялась из кухни.
Она видела обоих гостей Линденбаумов: одного (длинного, худого, такого бледного, словно он всю жизнь света не видел) — потому что герр Велленвольф очень его любил и чуть ли не сыном считал, а потому он несколько раз приходил на ужин, и они с хозяином подолгу беседовали; второго (здорового, длинноволосого и одетого как какой-нибудь художник) — потому что он однажды без приглашения явился к герру Велленвольфу, напрашиваясь то ли Людвигу в учителя, то ли что-то в таком духе. Почему-то хозяин его не выставил... Да, Августа видела обоих, и пусть даже второй показался ей крайне невоспитанным, она бы никогда не подумала, что эти молодые люди способны одновременно... нет-нет, не способны, конечно!
Когда они уехали, в доме что-то неуловимо изменилось.Стало меньше пыли, стало не так душно, хотя и близился конец лета, а горничную прогнали.
17.07.2008 в 15:59

от нуля до восьмидесяти парашютов
8.
Когда в последних числах августа Людвиг уехал, вернулись и пыль, и духота. Августа гадала, не к тетушкам ли отослал герр Велленвольф сына, и ждала появления золотисто-желтого господина. Но тот не появлялся, а вот герр Велленвольф однажды позвал к себе Августу и долго пересказывал ей какие-то газетные статьи, и голос его при этом был таким тревожным, а в глазах Августа видела такую тоску, что ни слова не запомнила. Поняла только, что хозяину очень плохо.
Герр Велленвольф часто писал письма, а Августа относила их на почту, потому что больше было некому. На тонких конвертах обычно значилось имя Людвига, на толстых — имя какого-то герра Райзена. Немного подумав, Августа пришла к выводу, что именно к герру Райзену отослал сына хозяин. Однажды она решилась спросить об этом. Она никогда раньше не спрашивала хозяина ни о чем, кроме, разве что, предпочтений на обед или ужин, но ведь никогда раньше она и не видела герра Велленвольфа таким встревоженным и печальным — даже после смерти фрау.
— Где сейчас Людвиг, герр?
Он посмотрел на нее немного удивленно, но, кажется, понимающе. Августа опустила поднос с чаем на стол и уже уверенней прибавила:
— Не вы один беспокоитесь о Людвиге, герр. Но вы почему-то никому о нем не говорите, а ведь я тоже могла бы писать ему.
— Он сейчас у моего друга в Амстердаме, Августа, — ответил герр Велленвольф, почему-то улыбнувшись, словно слова Августы обрадовали или успокоили его. — Вы знаете, где этот город?
— Нет, мне все равно, — пожала плечами Августа. Ей это было не важно. Главное, что мальчик сейчас не у своих ужасных теток. — Но почему вы не отослали мальчика к его дяде? Он ведь так его любит.
Герр Велленвольф со стуком опустил чашку на стол.
— К кому?
В голосе его было такое изумление, что Августа слегка смешалась.
— К дяде, — осторожно повторила она. — К герру Велленвольфу.
Августу Велленвольфу? — уточнил хозяин, привставая за столом.
— Я... — Августа просто опешила. Она никогда не слышала имени золотисто-желтого господина, но его вполне могли бы звать и Августом. — Я не знаю... Он никогда не...
— Светлые волосы, не очень высокий, одет как клоун? — резко перебил ее герр Велленвольф.
И тут Августа разозлилась.
— Может, и как клоун, — взвилась она, — но о сыне вашем побольше вашего заботился! И всегда мне рассказывал, как фрау Катрина и фрау Теодора...
Герр Велленвольф внезапно побледнел и снова сел.
— Августа... — медленно проговорил он, — идите. Договорим потом.
Но больше к этому разговору они не возвращались.

9.
Близился конец лета, мягкие комки пыли уже собирались по углам дома номер 198 по Линденштрассе. Августа сама убирала их мокрой тряпкой, потому что с прошлого года горничных уже не приглашали. Письма герра Велленвольфа герру Райзену становились все толще, письма Людвигу отсылались все реже. Августа надеялась, что мальчик скоро ненадолго вернется домой, но дни шли, приближая август, но Людвига все не было.
Зато однажды ночью, кажется, совершенно неожиданно для хозяина, явился золотисто-желтый господин. Он постучал в окошко расположенной на первом этаже спальни Августы и попросил впустить через черный ход. Она так и сделала, изо всех сил стараясь не шуметь.
— Людвига нет дома, — заметила она, когда золотисто-желтый герр Велленвольф остановился у двери кухни.
— Я знаю, — печально кивнул он. На сей раз он был одет в свободную, с широкими рукавами рубашку в красновато-коричневых мелких цветочках и в тон цветочкам брюки. На шее у него был повязан шелковый бордовый платок, видимо, оттенявший цветочки. — Именно об этом я и хотел поговорить с Йозефом.
— Но хозяин сейчас спит, — удивилась Августа.
Герр Велленвольф вздохнул:
— Чем больше, фрау Августа, я причиню неприятностей Йозефу, тем лучше. Он их заслужил.
С этими словами он удалился на хозяйскую половину. Августа слышала, как скрипят ступеньки, как хлопает дверь. Она слышала даже, как этот герр Велленвольф кричит что-то хозяину... Но подслушивать было нехорошо, и Августа пошла спать.
Наутро хозяин вызвал ее к себе в кабинет. Наверное, решила она, увольнять. Разумеется, Августа огорчилась. Она так много лет служила этому дому, многое видела, многое понимала. Она старалась помогать его обитателям по мере своих сил. Она была, наконец, очень привязана и к хозяину, и к его сыну.
— Августа, — сказал герр Велленвольф, когда она вошла, — в скором времени я вынужден буду уехать. Скорее всего я сдам этот дом другим хозяевам.
Августа кивнула. Отвечать сил у нее не было. Другие хозяева — это еще хуже, чем увольнение. Герр Велленвольф хотел сказать еще что-то — что наверняка еще сильней расстроило бы Августу, но тут дверь распахнулась. И вошел...
— Август!
Герр Велленвольф даже из-за стола вскочил, а Августа вскрикнула — ночной гость выглядел гораздо более странно, чем обычно: светлые волосы его растрепались, а вместо очередной пестрой рубашки и брюк новомодного покроя на нем был чудовищно пестрый и длинный, совершенно не по размеру шелковый халат, то и дело сползающий с плеч, а полы его распахивались при каждом движении. Судя по всему, кроме халата на нем ничего больше надето не было. Августа даже покраснела и отвернулась. Кто ж так ходит?!
— О, Йозеф, ты уже вызвал фрау Августу! — радостно воскликнул он. — Вот и отлично. Ты уже сказал, что она едет с нами?
Фройляйн, Август, — внезапно поправил его герр Велленвольф. — И я как раз хотел спросить, когда ты влетел.
Августа покраснела еще сильней. Что за день такой!
— О, простите, фройляйн... — не смутившись, улыбнулся он, а затем поморщился: — Знаю я. Выбрал, наверное, самый мрачный тон... и фройляйн Августа уже уверена, что ты ее увольняешь... Ох, Йозеф, с ума сойти с тобой!
17.07.2008 в 16:00

от нуля до восьмидесяти парашютов
10.
Августа не знала, почему ее так назвали. Слишком много сил у нее отнимала нелюбовь к пыльному и скучному августу, чтоб хотя бы задуматься над тем, что заставило ее ныне покойную матушку, далекую от романтики, назвать дочь именем последнего месяца лета. Тетка, матушкина младшая сестра, назвала двух своих дочерей в честь бабки и прабабки. Бабка назвала своих дочерей (матушку, соответственно, и тетку) в честь собственных бабок. Имена в семье часто повторялись, а вот Августы не было ни одной. Прежде Августа только ворчала: "Приспичило же матушке..." А теперь, трясясь в поезде и вздрагивая каждый раз, как он начинал тормозить или наоборот набирал скорость, и слушая до ужаса словоохотливого младшего герра Велленвольфа, она не уставала удивляться:
— Мне так нравилось это имя, фройляйн! Я все детство думал: вырасту, обязательно назову себя Августом!.. А когда я узнал, что кухарку, которую фрау Крейцмар отдает в дом к Йозефу, Августой зовут, я сразу понял, что эта кухарка — достойнейшая женщина. И не ошибся, ведь так, Йозеф?
Старший герр Велленвольф только качал головой, не отрывая взгляда от книги, но Августе казалось, что он улыбается.
— А как меня отец назвал, я уже и не помню. Выкинул то имя из головы сразу, как из дома сбежал. Вы не смотрите так, фройляйн Августа, вы бы тоже на моем месте сбежали! Бил меня папаша просто нещадно!
— Бил? — поразилась Августа, даже позабыв держаться за подлокотник сиденья. — Как же... Герр Вильгельм вас бил? Или он вас кому-то на воспитание отдал?
На несколько секунд воцарилось молчание, затем оба герра Велленвольфа одновременно спросили:
— Какой герр Вильгельм?!
И Августа пустилась в объяснения. Герр Йозеф выглядел при этом озадаченным и почему-то смущенным, а герр Август почему-то все время смеялся. Августа, уже понимая, что городит совершеннейшую чушь, не могла остановиться. Она все говорила и говорила, рассказывая про сплетни, которые старалась не слушать все эти годы, про собственные выводы, про то, как вечно гоняла горничных, чтоб те не распускали языки, как краснела за сестер покойной фрау Велленвольф... Под конец герр Август вытащил из кармана кружевной платочек и принялся вытирать выступившие от смеха слезы.
— Хотел бы я знать, — заявил он, — эта Уве Линденбаум и в самом деле сразу с двумя...
— Нет, — отрезал Йозеф. — За одного из них, во всяком случае, я ручаюсь.
Герр Август снова расхохотался, и в нем, и в его смехе (если выражаться фигурально, конечно) не было ни пыли, ни жары, ни духоты. Ничего, что Августа привыкла считать обычными приметами этого месяца и что так раздражало ее в себе. Возможно, ей стоило бы поискать в августе какие-то другие черты. Возможно, она даже немного изменит свое мнение о последнем месяце лета — не сейчас, конечно, а потом, когда получше узнает новое место и когда привыкнет к новому дому. А сейчас поезд снова набирал скорость, и следовало получше держаться за подлокотник, иначе произойти могло все, что угодно.