[solitary-cyclist]

Автор:  Hahnenfeder
Бета:  Диана Шипилова
Название: «К контракту надо относиться, как к браку»
Фэндом: стартрек ТОС
Персонажи: Кирк, Спок, Маккой и другие
Тип: джен про чувства, как я и говорила — в антислэшном общетосовском за этот фик меня скорей всего не запинали бы
Размер: ~12000 слов
Саммари: вольная интерпретация сюжета про проданный смех в местных декорациях
Предупреждение: мой любимый жанр — унылое занудство, ООС и вольное обращение со всем подряд
Примечание: вот здесь, во втором драббле, — то, от чего я отталкивалась, но сюжет с тех пор сильно изменился в моей голове)))

часть первая здесь

часть вторая

На мостике они появились спустя полчаса. К тому времени Спок уже успел выговорить Родкригу за стрельбу по арголианам, а Родкриг успел наорать на Спока и команду своего корабля, после чего нервного посла увели. Спок сидел в капитанском кресле и отдавал приказ о том, что полёт продолжится в обычнм режиме на средней скорости.
— Это разумный приказ, мистер Спок, — раздалось от лифта. — Однако это кресло должен занимать я, не так ли?
— Конечно, сэр.
Порядок был восстановлен. Хмурый капитан занял свое кресло, Спок — до времени — своё. Маккой внимательно смотрел на капитана, пытаясь понять, было ли в его безумном рассказе хоть слово правды. Но зачем бы Джиму лгать? А вулканцы… пренебрежение эмоциями может привести к беспринципности, это всякий скажет. Однако Джим обратился к нему не только как к другу, но и как к врачу. Ведь такое вмешательство в психику вполне может быть излечимо, пусть даже вулканцы не знают об этом. Ему, Маккою, нужно только немного подумать и освежить в памяти кое-какие сведения, а потом браться за работу. Но так ли необходимо было изолировать Спока немедленно? Джим считал, что да, но Джим всегда слишком нервно относился к оспариванию своего авторитета.

Когда Спок ушёл к себе, чтобы переодеться в парадную форму для встречи с представителями Федерации, и получил, наконец, возможность остаться наедине с собственными мыслями, он позволил себе вспомнить о странном происшествии на мостике. Звучавший в голове голос капитана, но не просто звучавший голос — улыбающийся, смеющийся капитан, так, как не смеётся больше никто во всей вселенной, так, что Спок физически ощущал тепло этого смеха.
— Это нелогично, — прошептал он, складывая руки замком. — Нелогично.
Нелогичней всего была боль, которую испытывал Спок, думая, что, возможно, больше никогда не почувствует это тепло.

— Это очень странно, Боунс, — пояснял Кирк, когда они с пятью охранниками шли к каюте Спока. — Я видел абсолютно всё, что происходило на мостике. Я отдавал приказы… Самое интересное — я мог улыбаться.
— Это как раз объяснимо, как объяснимы фантомные боли после ампутации конечностей, которую практикуют на отсталых планетах. Но вот остальное… Я расспросил Райли. Его рассказ в точности совпадает с вашим. Спок отдавал именно те команды, о которых говорите вы. И он действительно решился на них не сразу, а когда решился, то, по словам Райли, это выглядело так, словно он выполнял приказ. Словно это было не его решение. Выходит, он вас слышал.
— Это вряд ли. В конце концов, Спок прекрасный офицер и умеет принимать верные решения.
Доктор покачал головой, словно не соглашаясь.
— Кстати, Джим, а своё обязательство Спок выполнил?
Кирк сбился с шага и заметно побледнел:
— Обязательство?
— Да, связанное с вашим вынужденным одиночеством.
— Я не стану это обсуждать в присутствие членов экипажа, доктор Маккой.

Наконец они подошли к дверям каюты Спока. Кирк постучал.
— Откройте немедленно!
— Что случилось, капитан? — донеслось из-за двери.
— Немедленно откройте! Это приказ!
Дверь открылась. На пороге стоял Спок и улыбался. Кровь прилила к лицу капитана.
— Мистер Спок, вы арестованы по подозрению в мятеже.
— Я отказываюсь признавать себя виновным, — холодно заявил Спок, продолжая улыбаться, хотя выглядела его улыбка приклеенной.
— Я помещаю вас под домашний арест, — не моргнув глазом заявил Кирк. — И оставляю охрану. На базу вы высаживаться не будете. Дальнейшие разбирательства последуют после моего возвращения.

Встреча на базе прошла успешно. Договор был подписан, Родкриг, отчаянно треща своими гребнями, рассказал, как старший офицер Спок защитил их от арголиан, и выразил своё бесконечное восхищение умом и рассудительностью вулканца. Генерал Джордан одобрительно кивал, а Кирк, слушая эти излияния, делался всё мрачней, хотя сложно было понять, куда мрачнее. Генерал несколько раз интересовался, почему Спок не явился, но, к счастью, объяснения, что на случай чрезвычайной ситуации — например, нового появления арголиан — Спок необходим на корабле, хватило.

После церемонии был торжественный ужин, который Кирк еле высидел. Он едва слушал, что ему говорили, хмурился, огрызался, чем откровенно злил генерала и Родкрига и неприятно удивлял всех присутствующих.
— Вы прекрасно справились с этой миссией, капитан, — натянуто сказал генерал Джордан на прощание, пожимая руку Кирку.
Похоже, отсутствие улыбки настроило против Кирка не только его собственную команду, но и вышестоящих офицеров. Лишний повод наказать Спока как можно строже, мрачно думал Кирк, не получая отчего-то от этих мыслей никакой радости.

Земляне вернулись на свой корабль, панассиане на свой, после чего торжественно распрощались. У «Энтерпрайз» была новая миссия, связанная, однако, с уже выполненной, а достойный Родкриг летел к родной планете, чтобы сообщить правителю радостные вести и показать договор.

— Нам необходимо доставить на Арголию наблюдателей от Федерации, которые будут следить за тем, чтобы арголиане не совершали актов агрессии в адрес панассиан.
Наблюдатели-земляне стояли тут же, на мостике, и выглядели как три немного растерянных арголианина.
— Это люди? — недоверчиво уточнил Сулу. — А можно мне такой же капюшон?
— Люди, — с видом специалиста кивнул Чехов, сменивший Райли. — Я слышал, что технологию изменения фенотипа изобрёл один русский учёный ещё пятьдесят лет назад.
Если бы здесь был Спок, мелькнула у капитана мысль, он непременно поправил бы Чехова, сообщив, что эту технологию придумал не русский и вообще не землянин, а сотрудничавший с Землёй вулканец. Но Спок был под домашним арестом у себя в каюте.

— Что мы сделаем со Споком?
— Вы у меня об этом спрашиваете, Джим?
Перед капитаном стоял стаканчик саурского бренди — доктор настоял.
— Да, у вас, Боунс. То, что сделал Спок, является мятежом. Но я не могу провести судебное разбирательство в одиночестве. Нужны ещё два офицера моего ранга или выше.
— И это не раньше, чем мы отвезём наблюдателей, да?
— Верно.
— Вы не хотите держать Спока под замком? — Доктор сделал глоток из своего стаканчика и кивнул Джиму, чтобы тот последовал его примеру. И он последовал. Бренди обжёг горло, в ушах с непривычки зашумело.
— Он хороший офицер, Боунс. Он добился своего и не станет вредить кораблю, это я точно знаю.
— Совсем недавно, Джим, — неодобрительно заявил доктор, — вы точно знали, что Спок не способен вас предать.
Лицо Кирка словно окаменело — и Маккой понял, что ляпнул лишнее.
— Сейчас я уверен, Боунс.
— Тогда делайте то, что уже решили. Отпускайте его.
— Условно, понимаете? Условно, — с сильным волнением в голосе произнёс капитан. — При малейшей попытке мятежа я его запру до самого суда.

Спок его не обманул, по крайней мере, в одном. Преследовавшее Кирка неприятное чувство, похожее на слабый-слабый голод, который почти не ощущаешь, который едва осознаёшь, и всё же никуда от него не можешь деться, — пропало. Теперь его, даже мимолётно, не мучили мысли о неизбежном одиночестве. Но от этого не стало легче. Мысль о предательстве Спока была в сотни раз горше, чем временами накатывающие сожаления о том, что он, Джим Кирк, едва ли уйдёт из флота и обзаведётся семьёй и едва ли сможет когда-нибудь отдохнуть от неизменного груза ответственности. Теперь эти сожаления казались сущей ерундой, а мечты о прогулках по пляжу — наивными и мелочными.

Псевдо-арголиане целыми днями не покидали свои каюты — совершенствовали местный язык, учились двигать капюшонами, да и вообще двигаться не как люди в обличье арголиан, а как арголиане. По просьбе Кирка, Спок иногда заглядывал к ним, чтобы со стороны оценить их успехи. И если не считать кратких разговоров на мостике, это была единственная просьба, с которой он обратился к Споку за последнее время. В воцарившемся между ними молчании было что-то нереальное, невозможное, похожее на дурной сон. Они и раньше нечасто разговаривали, но раньше была сама возможность поговорить, теперь же — когда перед всей Вселенной и в глазах Кирка Спок стал предателем — они больше не могли говорить так, как раньше. И с каждым часом это молчание становилось всё тяжелей. И если бы у Кирка спросили, что он больше хотел бы вернуть — прежнюю верность Спока или улыбку, Кирк бы не размышлял над ответом.

Маккоя посетила отличная, на его взгляд, идея. В конце концов, улыбка — всего лишь механическое проявление определённых чувств, всего лишь форма реакции на внешние события, а Спок с его вулканскими мумбо-юмбо просто заблокировал часть лицевых мышц капитана! И значит, чтобы снять этот блок, нужно просто расслабиться, нужно, чтобы сознание забыло о блоке.
— А что поможет лучше, чем юмористическая литература? Вы же любите старинную земную литературу, не так ли?
— Хм, да.
— Я тут подобрал кое-что, — сказал тогда Маккой, протягивая ему толстую книгу, изданную, судя по всему, не так давно. — Антология юмора за последние четыреста лет.
— Боунс… — неуверенно проговорил Кирк, — я не думаю…
— Джим, просто попробуйте. До Арголии долго лететь… Прочитаете пару-тройку рассказов… ничего же с вами не случится, верно? А вдруг поможет?

Доктор не ошибся. У капитана не случилось ничего, кроме приступа отвращения к юмору. Нелепые легкомысленные историйки сводили с ума своей легкомысленностью. У их героев словно не было других проблем, кроме тех глупых ситуаций, в которые они влипали на каждом шагу. Напыщенная сатира просто раздражала — что может быть смешного в уродливом? До Арголии лететь в самом деле было долго, а Кирк не привык бросать дела незавершёнными, даже если дело — это чтения сборника нелепых историй.

— Мистер Спок, — поинтересовался как-то доктор, — как на Вулкане относятся к воровству?
— Моей расе не свойственно это, — ответил Спок, даже не обернувшись. Зато обернулся Кирк, до того внимательно смотревший на главный монитор. Обернулся, сжимая в руках до смерти надоевшую книжку со смешными историями, и впился почти ненавидящим взглядом в спину Спока. Во всяком случае, Кирку проще было назвать одолевавшее его чувство ненавистью, чем попытаться обозначить его более точно.
— Вот как? — поджал губы Маккой. — А как называется заключение договора, когда одна из сторон не знает всех условий, как не воровство?
— Я мог бы назвать вам точный юридический термин, доктор, — холодно заявил Спок, — но вас ведь не это интересует.
— Меня интересует истина, мистер Спок, — объявил Маккой. — Кажется, впервые она интересует меня, а не вас!
— В чём же истина, по-вашему? — Спок по-прежнему не оборачивался.
— Боунс, — не выдержал Кирк. — Не нужно. Прошу вас, не нужно.
Раньше их пикировки доставляли капитану удовольствие, сейчас же только раздражали, тем более этот разговор был не единственным. Маккой был открыто враждебен со Споком, то и дело задевал его, даже прямо оскорблял и не пытался придать этим оскорблениям вид безобидных подколок. А Спок больше не улыбался — и Маккою это должно было показаться подозрительным, но он слишком был увлечён ссорами с вулканцем и не замечал этой странности в его поведении.

— Боунс, прошу вас, не заводите больше этих разговоров со Споком, — не выдержал однажды Кирк. Полёт к Арголии длился уже более пяти земных суток, и ссоры Спока и доктора вот-вот могли перерасти в драку, во всяком случае, последний был к этому весьма близок.
— Должен же ваш старший помощник понести хоть какое-то наказание, Джим! — нервно заявил Маккой.
— Не такое, Боунс, не такое. И если моя дружеская просьба вас не устраивает, я прикажу вам как капитан корабля.
— Хорошо, хорошо, — поджал губы Маккой. — Слушаюсь.

Спок больше не улыбался — и именно Кирк заметил это первым. И не обрадовался. Конечно, в те дни его вообще ничего не радовало, но тут-то — Кирк мог бы позволить себе лёгкое злорадство хотя бы, но и его не было, только мысль, которой он поделился с дневником: «Неужели его приобретение оказалось таким же болезненным и ненужным, как и моё? Впору вспомнить о царе Мидасе, превращавшем в золото всё, чего он касался». Маккой по этому же поводу высказался более определённо:
— Не улыбается? Полагаю, нашего вулканского коллегу мучает что-то вроде вулканских угрызений совести, Джим.

Когда была перевёрнута последняя страница антологии юмора, Кирк с удовольствием вернул книгу Маккою. Попытка провалилась, но у доктора уже была новая идея.
— Конечно, глупо было надеяться, что такой грубый ход сработает… но, Джим, смех, улыбка — это всё-таки всего лишь реакция на внешний раздражитель. Найдите себе такой раздражитель — вернётся и реакция.
— Меня сейчас ничего не смешит.
— Не обязательно смеяться. Я заметил, Джим, что вы в последнее время вообще довольно безразличны. Ничто вас не радует… и не огорчает, верно?
— Не совсем… но в целом да, Боунс, вы правы.
— Найдите что-то, что просто задело бы ваши чувства. Какая-нибудь девушка, например, которую вы любили и до сих пор помните… или найдите новую и влюбитесь.

Это выглядело разумней штудирования бездарного юмора. Но хотя Джим Кирк очаровывался женщинами довольно легко, даже он не мог сделать это осознанно, по внутреннему побуждению. Влюблённость должна приходить нежданно. С другой стороны, были же женщины из прошлого, те, которые не ответили когда-то на чувства Кирка… нужно было просто вспомнить какую-нибудь такую женщину. Была, в конце концов, Дженис Рэнд, будившая в Кирке странную жалость и желание оберегать, очень далёкие от влюблённости, но, кто знает, может, эти чувства можно превратить во что-то иное, что-то большее?
— Что скажете, Боунс?
— Любовь, конечно, может возникнуть из самых разных чувств…
— Я не говорю о любви, Боунс! Я говорю о влюблённости, — возразил Кирк.
— И разница заключается…
— В том, что влюблённость быстрей пройдёт, если огонёк не поддерживать. Я не могу связывать себя с кем-то, вы же понимаете. И мне это больше не нужно, кстати.
— Дженис, Джим, из тех девушек, на которых надо жениться, вы же понимаете?
— Пусть не Дженис! Какая, к чёрту, разница!
Доктор неожиданно расхохотался. Кирк переждал этот приступ веселья без раздражения. Улыбающийся или нет, он понимал, что напряжение за последние дни достигло той точки, после которой или сходят с ума — или смеются. Пусть лучше Боунс смеётся, раз уж самому Джиму это недоступно.

«То, что приносило удовольствие, имеет свойство надоедать, едва только становится обязанностью. Только этим я могу объяснить своё полное равнодушие к женским чарам. Словно Спок отобрал у меня не только страх одиночества, но и желания человеческого тепла и любви». Эту запись капитан стёр, едва договорив. Для официального дневника она была слишком личной, для личного — слишком поверхностной, хотя Кирк и сам бы не сказал, какой вывод, в таком случае, показался бы ему честным и глубоким.

Спок не привык давать событиям эмоциональные оценки, но если бы он попытался описать путешествие к Арголии с этой точки зрения, то сказал бы, что оно было наполнено тоской и одиночеством. Его положение «заключённого условно» мало чем отличалось от обычного, но для него, конечно, многое переменилось. И дело было не только в отдалении с капитаном. В возможности улыбаться больше не было ничего полезного или привлекательного, и Спок не улыбался. Один или два раза за всё время пути ему привиделся смеющийся Джим — в первый раз, когда сам капитан спал после долгого разговора с Маккоем «за стаканчиком бренди», как пояснил потом сам Маккой.
— Капитан выпил достаточно много, чтобы сознание его отключилось? — осторожно уточнил Спок.
— Да, как ни странно. Я и не думал, что Джим… — Маккой осёкся, размышляя, наверное, можно ли сообщать такие сведения тому, кто сейчас находился на положении преступника. Но больше Споку было и не нужно.
Второй раз — Спок не знал, считать ли его, потому что этот раз вышел очень странным. В полумедитации он играл на ка’тире, перебирая струны безо всякой цели, что, конечно, было глубоко неверно. Музыка — как стремление к порядку и гармонии, а потому нельзя превращать её в импровизацию, в бессмысленный набор звуков, сколь угодно мелодичный. И вот посреди печального пения ка’тиры Спок услышал голос Джима Кирка:
— Мы скоро будем на Арголии, мистер Спок.
— Верно, капитан.
— После этого я свяжусь с командованием Звёздного флота.
— Понимаю, капитан.
Кирк улыбнулся, тепло и открыто — как прежде.
— Но пока ещё есть время, да? Играйте, не останавливайтесь. Я с удовольствием послушаю.
Спок не мог бы сказать, был этот разговор сном или той странной реальностью, которая существует в его собственном сознании — и, может быть, в сознании Джима.

Кирк не помнил этот разговор, потому что в ту ночь спал очень крепко после снотворного, которое прописал ему Маккой.

— Снотворное?
— Спок, не понимаю, почему вы так интересуетесь самочувствием капитана. Поверьте, он доживёт до того часа, когда должен будет давать показания.
Лицо Спока осталось бесстрастным, хотя оскорбление было болезненным. На вопрос доктора он не ответил.

Дженис Рэнд словно чувствовала уязвимость капитана — и в последние перед прибытием на Арголию дни словно взяла его в осаду, окружив такой заботой, какую ни один капитан не получал от своего адъютанта. Маккой не слишком возражал и успокаивал Кирка, которого эта осада порядком раздражала.
— Вы сами говорите, что нужно будет на ней жениться, а я не могу себе это позволить. И не хочу.
— Джим, отпустите себя немного. Вам нужны чувства — позвольте себе их испытать.
— Это слишком расчётливо, Боунс.
— Но вам нравится Дженис?
— Да, но… дело именно в этом.
— Кроме того, Джим, она вам нравится недостаточно, — кивнул Маккой. — Но найдите другую… я слышал, что доктор Ноэль к вам неравнодушна.
— Боунс! Это уже начинает напоминать сплетни!

Разговор на этом прервался, но Маккой не собирался отступать от намеченного плана. Это он недавно намекнул Дженис Ренд, что капитан нуждается в женской опеке. Увы, эта идея сработала не лучше, чем антология юмора. Но Ренд была не единственной привлекательной блондинкой на корабле. А если блондинки Джиму вдруг разонравились, есть и другие расцветки. В этот раз доктор был совершенно уверен в правильности решения — Джиму необходимо пережить сильное эмоциональное потрясение, которое снимет поставленный Споком блок на улыбку и смех. А самые сильные переживания связаны с любовью и влюблённостью. Нужно только найти подходящую девушку.

Офицер Энджисс вертела в руках какой-то чертёж и очевидно мучилась от неловкости.
— Вас прислали настроить компьютер? — раздражённо спросил Кирк.
— Да, сэр.
— Хорошо, тогда работайте. Не буду мешать.
Когда он вернулся, компьютер был отлично настроен, а Энджисс исчезла. Вот и хорошо.

Доктор крайне настойчиво посоветовал Кирку принимать какие-то витамины.
— Очень помогают при больших психологических нагрузках, — раз десять повторил он.
— Хорошо, хорошо, Боунс, — отмахнулся капитан. — Давайте их сюда.
— Я оставил их в изоляторе, — с невиннейшим видом сказал доктор.
В изоляторе дежурила сестра Поуп, эффектная брюнетка с ярко-голубыми глазами.
— Доктор оставил для вас витамины, — сообщила она, поднимаясь из-за стола.
— Спасибо, — резко сказал капитан, забрал пузырёк и ретировался.

Кофе ему стали носить в два раза чаще, и не Ренд, очень огорчённая таким положением вещей, а самые разные девушки — высокие, миниатюрные, блондинки, брюнетки, голубоглазые, зеленоглазые, темноглазые. Половина из них точно не имела никакого отношения к кофе — кого-то Кирк помнил по медотсеку, кого-то — по научному отделу, но ради чего-то каждая жертвовала получасом службы, бросала свои непосредственные обязанности и несла кофе капитану.

От смены девушек уже болела голова. Снова вернулись приступы раздражения, одолевавшие капитана в первые дни без улыбки. Отшучиваться и отмахиваться не получалось хотя бы потому, что далеко не все шутки покажутся смешными, если произнести их с каменным лицом, какому любой вулканец позавидует. А поначалу обижать досаждающих девушек не хотелось, и Кирк вежливо кивал каждой, брал кофе и отворачивался, надеясь, что не напугал её до смерти. Впрочем, на десятой новой девице ему уже было безразлично, напугал он её или нет. И капитан перестал следить за выражением лица.

В конце концов, по кораблю пошёл слух, что на Арголии их ждёт чрезвычайно важная миссия, опасная настолько, что даже бесстрашный капитан «Энтерпрайз» беспокоится о её благополучном исходе и поэтому круглосуточно мрачен. И тайная настолько, что её подробностей, похоже, не знал никто, кроме капитана. Остальные члены команды, включая старших офицеров, если верить этим слухам, пребывали в наивной уверенности, что на Арголию везут наблюдателей. Кто пустил эти слухи, так и не узнали. Но позже доктор высказал предположение, что это была Энджисс. Сам же Кирк подозревал, что не обошлось без богатой фантазии Чехова.

Компьютер снова начал барахлить. Кирк снова вызвал механика — и снова явилась Энджисс. Она была хорошим специалистом — плохих Скотти у себя держать не стал бы, — но слишком смущалась. И чтобы не мешать ей работать, Кирк снова ушёл из каюты. С плохо скрываемым облегчением.
Но перед тем как уйти, спросил:
— Почему ко мне направили именно вас? Приказ мистера Скотта?
— Да, сэр, — сказала она, слегка покраснев. В оттенках женского смущения Кирк разбирался неплохо — и отлично чуял, когда за ним скрывался флирт. И мог сказать наверняка, что офицер Энджисс и не думала флиртовать. Она врала.
— Уверены, офицер? — Раньше капитан бы улыбнулся, но теперь приходилось обходиться без улыбки и даже без попыток — слишком жуткие гримасы выходили в результате.
— Сэр… — Энджисс опустила глаза.
— Если сейчас вы скажете мне правду, никаких санкций не последует.
— Хорошо. Если честно… это всё доктор Маккой…

Вызвать доктора для личной беседы оказалось не так-то просто: то у него был тяжёлый пациент, то срочное исследование для псевдо-арголиан, то ещё десяток неотложных дел. И пока Маккой прятался от, как ему казалось, разозлённого капитана, произошло кое-что, настолько озадачившее Кирка, что проблема с девушками отступила на второй… нет, на десятый план. Хотя разговор он всё равно начал именно так, как ожидал Маккой. Произошло это незадолго до прибытия на Арголию, и времени было не слишком много — на долгий разговор могло и не хватить, но Кирк уже не мог откладывать.
— Батарея девушек, полагаю, ваших рук дело, Боунс?
— Ну… как сказать, Джим.
— Честно, Боунс, говорите честно.
— Я предложил одной-двум получше позаботиться о вас… например, принести кофе… но, кажется, моё предложение разошлось по всему кораблю.
— Боунс!
Доктор даже не пытался выглядеть раскаивающимся. Даже наоборот, он как будто гордился этим.
— Боунс, ваш план всё равно не сработал.
— Разве? Сегодня вы выглядите не таким мрачным. Вы не заметили? Чьи глаза растопили ваше сердце, Джим?
Капитана эти слова не обрадовали. Он покачал головой и сказал:
— Никто моё сердце не топил, Боунс. И, если честно, поговорить я хотел о другом.

Объяснить свою проблему оказалось не так-то просто, хотя на первый взгляд в ней не было ничего, что всерьёз могло бы смутить. Но не так-то просто говорить о чувствах, тем более когда они настолько глубокие — и в то же время настолько смутные и мучительные.
— …и в этот раз тоже — совершенно ясный сон: будто Спок играет на вулканской лире, а я слушаю… и улыбаюсь. И, Боунс, понимаете, меня охватывает чувство такого счастья… как никогда в жизни. Мне казалось, я проснусь с улыбкой. Может… даже оно так и было. Я же не видел себя. Но с тех пор что-то изменилось. То есть я, конечно, не улыбаюсь, но мне как будто стало легче.
Маккой промычал что-то невнятное, а Кирк, помолчав, продолжил:
— В общем, таких снов было всего три — тогда, когда напали арголиане, и вот эти два. Не будете же вы и теперь утверждать, что это фантомные боли! Они были бы намного чаще, а не трижды за всё время.
— Любопытно… — Маккой нахмурился. — Очень любопытно. Джим, дайте мне полчаса на размышления, возможно, я объясню вам, что происходит.

Размышлять доктор не стал, а пошёл прямиком на мостик, чтобы отозвать Спока для очень важного разговора. Спок раньше, конечно же, отпустил бы какое-нибудь очень язвительное замечание по поводу склонности землян к бесполезной болтовне, но в этот раз он молча кивнул и пошёл с доктором. Возможно, именно так в его представлении должен вести себя заключённый, но Маккою казалось, что дело не только в статусе. «Всё-таки вулканская совесть существует», — решил он.

— Всего через полчаса мы будем на Арголии, а потом капитан доложит о вашем поступке командованию, Спок. Вы это понимаете?
— Да.
— И вас будут судить.
— Да.
— И, я думаю, признают виновным.
— Верно, доктор, но я не понимаю, зачем вы…
— Спок! — разозлился Маккой. — Мне, признаться, безразличны ваши чувства. И ваша карьера тоже, кстати. Особенно после того, что вы сделали. Но мне небезразличен Джим. А Джим сам не свой из-за всего этого. И я не только про то… что вы сделали.
— Доктор, что вам от меня нужно?
Маккой похмурился, покривил губы, посверкал глазами. И объяснил.

Позже он думал, что мог бы говорить и повежливей, подбирать слова помягче. Но тогда, с глазу на глаз с непрошибаемо сдержанным Споком, он просто не мог себе позволить хоть какую-то недоговорённость, прикрытую вежливостью, да и не хотел позволять. А потому он просто выложил все свои соображения, не испытывая уколов совести за словечки вроде «ваше вулканское мумбо-юмбо» и «чёртова непредусмотрительность». Но его собеседник ни единым движением лица не показал, что хотя бы одно из оскорблений достигло цели — и оскорбило.
— …ведь вы и подумать не могли о таких последствиях, да?
— Я прекрасно понимал, что капитан потеряет способность улыбаться.
— Да я не об этом! Тут-то дело ясное — ваши прекрасные сородичи случайно научились запирать смех, избавляться от него и обрадовались, что это навсегда. Потом они выяснили, что они и отнимать его могут у других. И тоже обрадовались. И не попытались даже узнать, как с этим бороться.
— Вулканцы не…
Но доктор не собирался так быстро сдаваться.
— Дослушайте меня, потому что вы болван, несмотря на ваши острые уши, Спок. Вы поставили в психике Джима какой-то блок, который можно сломать… а лучше аккуратно разобрать. И всё вернётся на свои места. Но вы же создали какую-то связь между вами, когда забрали его способность улыбаться. Это никак вашим вулканским мумбо-юмбо не противоречит? У вас же такое бывает?
— Верно, но…
— Да молчите. И теперь, похоже, подсознание Джима считает вас своей частью. Отрезанной конечностью, если хотите.
— Доктор, вы не совсем…
— Молчите. И пытается дотянуться по тому каналу, который вы же сами построили. Потому-то…
— Доктор, вы не понимаете…
— Чего, — не сдержавшись, рявкнул Маккой, — я не понимаю?!
— Принципа связи двух разумов.
И доктор мог поклясться, что в этот момент Спок выглядел слегка испуганным. Или смущённым, чёрт разберёт этих вулканцев.
— Да? Тогда объясните мне, где я ошибся! Кстати, вы сами тоже пришли к этому выводу! Не зря же вы выспрашивали у меня…
— Доктор, — в очередной раз перебил его Спок. — Вы не понимаете. Связь между двумя разумами не может возникнуть случайно и между теми, кто, скажем, недостаточно близок. И тем более, — Спок как будто сбился на долю секунды, — она не возникнет из-за той процедуры, которую провёл я.
— Тогда откуда? Объясните мне. Потому что пока мои выводы кажутся мне вполне, — доктор выдержал паузу и следующее слово произнёс с нажимом, — логичными. А ваши отговорки — просто отговорками.
— Доктор, я не…

Договорить они не успели, потому что их обоих вызвали на мостик, а затем в транспортаторную, где собрались даже те, кто не имел отношения к отправке арголиан: любопытство людей везде одинаково, а в исследовательских миссиях обычно собираются самые любопытные.
Корабль должен был заходить на орбиту Арголии, объяснил капитан, в особом режиме, который не позволил бы отследить с планеты присутствие «Энтерпрайз».
Режим был экспериментальным — и доктору стоило присутствовать при отправке, хотя мистер Скотт и Спок были вполне уверены в успехе процесса.
.
— Желаю вам удачи, джентльмены, — завершил свою речь капитан.
Псевдо-арголиане кивнули, и старший из них произнёс что-то на местном наречии, а Ухура радостно отозвалась.
Это прощание вышло бы, на взгляд капитана, вполне достойным и приятным обеим сторонам, если бы не неотвязная мысль, что сразу после отбытия с орбиты Арголии, ему, Кирку, придётся отправить командованию запрос о судебном разбирательстве.
Спок, казалось, вовсе не думал об этом, поглощённый вычислениями. Кирк иногда поглядывал в его сторону, но что прочтёшь на лице вулканца? Когда-то — совсем недавно — ему казалось, что он хорошо знает Спока и может легко читать на его лице. Но не теперь.
Псевдо-арголиане стали на транспортатор. Кирк дал знак Скотти, чтобы тот начал отправку.
— Есть, сэр. Всё будет по первому классу, — донёсся до капитана — словно откуда-то издалека — полный радостного предвкушения голос мистера Скотта. Спок ничего не сказал, следя за показаниями приборов.

Скоро всё закончится, говорил себе Кирк. Совсем немного — и Спока не будет на корабле. Едва ли его приговорят к чему-то серьёзному, хорошо бы вообще поверили в историю, которую расскажут Маккой и Кирк, но если поверят, то Спока, пожалуй, понизят в должности и отправят на куда менее интересное место службы, где он сможет в полной мере пользоваться теми коммуникативными преимуществами, которые дарует улыбка. На его место пришлют кого-то другого, кто, скорей всего, не станет так дорог капитану, но кто, оставалось надеяться, не предаст его. Может даже, новым офицером будет какая-нибудь привлекательная и умная женщина, кто-то вроде Кэрол Маркус, и доктор, конечно, попытается свести их — и, может, из этой затеи что-то всё-таки получится. И, может, Кирк вернёт себе способность улыбаться. От этой мысли почему-то не стало легче, наоборот — у Кирка кололо сердце и что-то будто неприятно сжималось.

Маккой хотел бы переговорить с Кирком сразу, едва они ушли с орбиты Арголии, но тот ушёл на мостик, чтобы доложить о Споке, так быстро, словно боялся, что передумает при малейшем промедлении.
— Боунс, вы мне тоже нужны. Подтвердите мои слова.
— Джим, мне хотелось бы…
— Потом.

Уже на мостике, прежде чем отправить столь мучивший его запрос, Кирк велел отвести Спока в каюту и держать там под стражей до самого их прибытия на звёздную базу, которую укажет командование.
— Вы временно отстранены, мистер Спок.
Доктор мог поклясться, что голос капитана в тот момент дрогнул. И также он мог поклясться, что под арест Джим отослал Спока чтобы наверняка не передумать.
И только потом вышел на связь.

Позже доктор признался, что ничего более тягостного не видел в жизни, а ведь у него хватало неприятных воспоминаний. Последние дни Джим, вообще-то говоря, не выглядел счастливым, но теперь с его лица словно пропали все чувства, в том числе и горе, и отчаяние — они словно выгорели под воздействием чего-то более тяжёлого, настолько тяжёлого, что ни проговорить, ни прочувствовать по-настоящему полно это было невозможно.

— Как долго нам ждать ответа, Ухура?
— Около трёх часов, капитан. Точнее сказать невозможно из-за вероятных помех в эфире. — В её голосе звучало сочувствие, а в глазах блестели слёзы. Но не она одна была подавлена — каких-то пятнадцать минут назад все радовались удачному эксперименту, а сейчас на мостике не нашлось бы ни одного улыбающегося лица.
— Хорошо. Сразу известите меня. Я буду в каюте мистера Спока.
Вот этого Маккой не ожидал. Что Джим забыл у Спока? Зачем он только сильней себя мучает? Но спросить у Кирка он не решился. Да и делиться с ним своими соображениями по поводу той связи, которую Спок по незнанию создал между собой и Джимом, доктор не торопился. Лучше дождаться времени, когда Спока не будет на корабле. Может, тогда эта связь сама собой разорвётся.

Кирк, словно оглушённый, замер на пороге каюты Спока. Его сюда привели пустые формальности — оказалось, что Споку нужно подписать протокол и ещё несколько документов, которые подтвердили бы, что он осведомлён об обвинениях и согласен проследовать на ближайшую звёздную базу, чтобы опровергнуть или подтвердить их. Но он был благодарен этим формальностям за возможность поговорить со Споком, хотя от этого было ещё больней.
В каюте Спока царил прежний полумрак. Здесь тише, чем где-либо ещё на корабле, подумал Кирк. Тише и как будто спокойнее. Здесь красноватый свет, а стены украшены какими-то неизвестными вулканскими сувенирами, предназначение которых Кирку неизвестно. Здесь всё говорит о характере хозяина. И тишина, и красноватый свет, и тепло… Кирк поморгал, прогоняя наваждение и эти не слишком уместные мысли. Ведь очень скоро эта каюта станет такой же, как десятки других. Новый обитатель поставит на полку пару книг и, может, повесит на стену зеркало, а в шкафчик спрячет бутылку саурского бренди — вот и вся индивидуальность.

— Капитан, — сидевший за столом Спок заговорил первым.
— Мистер Спок, — Кирк шагнул вперёд, — прежде чем вы покинете корабль, мне нужно, чтобы вы подписали кое-что. Это просто формальности.
— Хорошо.
— Вот, посмотрите. Эти документы.
В каюте было слишком жарко. И пока Спок внимательно читал документы, Кирк вспотел. Он то и дело проводил тыльной стороной ладони по лбу, смахивая капли. Но это не очень помогало, потому что, вытирая пот со лба, он вдруг вспомнил, что чувствовал этот сухой жар в том видении, где Спок играл на лире, а он, Джим, улыбался. Не могло же его подсознание так дотошно воспроизвести атмосферу каюты Спока? Или могло? Кирк решил, что позже спросит у Боунса, что бы это значило.
Это мимолётное размышление отвлекло его от постоянных мыслей о совсем уже скором суде — и неизбежном расставании со Споком. Конечно, приговор будет справедливым и не слишком суровым, конечно, Спок заслужил это.
Мысли бегали по кругу, путаясь и повторяясь. Чтоб отвлечься, Кирк сказал:
— Поторопитесь, мистер Спок.
— Насколько я понимаю, у меня есть более двух часов, сэр. Не вижу причины торопиться.
— Верно, но не буду же я ждать вас…
— Вы и не обязаны.
Да, он мог уйти. Но он не хотел уходить! Боль в сердце, вовсе не проходившая в последние часы, была целительной и дарила непонятное облегчение. Как будто она была намного лучше, чем прежнее безразличие и глухая раздражительность, мучившие Кирка сразу после странной сделки со Споком. Наверное, об этом говорил Боунс, когда предлагал влюбиться. Сильные эмоции словно пытались пробить какую-то заслонку, которую поставил Спок.
— Я… подожду, — севшим голосом проговорил Кирк.
— Как вам угодно. — Спок вернулся к чтению.

Минуты текли бесконечно. Кирк рассматривал висевшую на стене лиру и считал на ней струны. Он помнил, как она звучала, помнил, как пальцы Спока перебирали эти струны, помнил переполнявшее его чувство счастья — и улыбку, и собственные слова: «Играйте, не останавливайтесь. Я с удовольствием послушаю».

— Капитан, — голос Спока выдернул Кирка из глубокой задумчивости, — всё…
Он осёкся. На мгновение на его лице отразилась озадаченность, но всего на мгновение.
— Да, мистер Спок?
— Всё подписано.
— У вас никаких возражений?
— Нет. Всё верно.
— Хорошо.

Повисло молчание. Нужно было уходить, но Кирк не хотел уходить и лихорадочно придумывал повод. Теперь он понимал, что доктор не ошибся, что сильные эмоции вернут всё на свои места, но искать эти эмоции нужно никак не у красавиц с кофе, а здесь, в каюте Спока, глядя на Спока и думая, что всего через — Кирк глянул на часы — два часа (или меньше) «Энтерпрайз» полетит куда-то, где будет суд. И где Спока непременно понизят в должности за то, что он сделал.
Сердце снова сжалось.
«Новый круг, — подумал Кирк с горечью. — Буду считать, сколько раз я об этом подумал».

— Капитан… — Спок встал из-за стола и снял со стены лиру.
— Да?
— Я понимаю, что уже поздно об этом говорить, но я бы хотел кое-что сообщить вам.

Спок осторожно положил ка’тиру на стол. Каких-то две минуты назад он сомневался, стоит ли рассказывать Кирку о тех наблюдениях, которые подметил, пусть и с совершенно неверными выводами, доктор. Но потом Кирк улыбнулся каким-то своим мыслям. Неуверенно, криво — и горько. Но улыбнулся. И Спок понял, что нужно делать.

— Сообщить? — В голосе капитана прозвучало облегчение. Он будто ждал чего-то подобного.
— Да. Это имеет непосредственное отношение к тому, почему я должен буду предстать перед судом.
— Хорошо, мистер Спок. Я слушаю.

Рассказывать об этом Споку было тяжело — примерно так же тяжело, как Кирку было говорить доктору о видении с вулканской лирой и переполнявшим счастьем. Слишком личной была эта тема для всякого вулканца, слишком тщательно скрываемой от других.

— Связь разумов?
— Да, капитан. Доктор решил, что она возникает произвольно или случайно, но это неверно. Её можно создать. Если же она возникает сама собой, это означает большую близость тех, между кем она появилась.
— Я не понимаю
— Мне кажется, нечто подобное… хотя и не в полной мере возникло…
— Когда вы забрали мою способность улыбаться?
— Нет. Я имею в виду, возникло между нами. Скорее всего, намного раньше, но проявила себя эта связь только теперь. В чём-то доктор прав: ваше сознание рассматривает меня как отделённую от него часть. И пытается до этой части дотянуться, в том числе, чтобы вернуть способность улыбаться.
— Но, Спок, я не понимаю… почему?
— Вы считали меня своим другом, верно? Для вас это глубокое и серьёзное чувство, верно?
— Да, но…
— Я также считал вас своим другом.
— Но разве… — начал Кирк.
Спок даже не стал слушать:
— Нет.
— Нет?.. — Кирк неверяще смотрел на него. Казалось, ещё мгновение — и он расплывётся в самой сияющей из своих улыбок. — Спок… но тогда… почему?..
Спок помолчал, формулируя ответ:
— Я недооценивал силу этого чувства.

Снова повисло молчание. Спок смотрел куда-то за спину капитану, а тот оглушённо глядел прямо перед собой. Может, это сон? Или бред, вызванный сильной усталостью и нервным перенапряжением? Но Спок только что сказал, что недооценивал силу собственных чувств… силу привязанности к нему, к Джиму Кирку.
— А ваша лира? — почти прошептал Кирк, чтобы прервать молчание.
— А, я знаю, что вы видели, как я играю на лире. Вы улыбались. И я подумал, что могу играть для вас, чтобы, возможно, исправить причинённый вред.
— Тогда… играйте.

Мелодия текла едва-едва, как медленная сонная речушка, густо заросшая водорослями. Спок видел такие на других планетах, потому что на его родной не было таких речек. Словно речка, текла мелодия и рассыпала солнечные блики, смывая тоску и безнадёжность последних дней. Но этого было недостаточно. Осторожно Спок поглядывал на лицо капитана, надеясь, что один из этих бликов отразится и на его лице и станет улыбкой. Но Кирк слушал, замерев и будто не дыша. И лицо его было неподвижно.

Позже в личном дневнике капитана появилась запись: «Боунс был прав. Удивительно, как часто он делает выводы, основываясь на каких-то крохах информации, — и не ошибается. Наверное, это одна из граней его врачебного дара. Когда Спок сказал мне о том, что его привязанность ко мне глубже не только, чем он демонстрировал, но даже глубже, чем он сознавал, я почувствовал, как будто в моей душе рухнула стена, исчез блок, который мешал мне всё это время. Нет, я не смог улыбнуться, но, кажется, только потому что не попытался. Даже не подумал об этом. Слишком сильным было потрясение, чтобы выразить его через улыбку».

Ответ пришёл через два часа и тридцать две минуты. Ухура отозвалась сразу же и, не медля, связалась с капитаном.
— Я немедленно поднимусь на мостик, — сказал Кирк.

Туда же явился и Маккой, переживший не самые приятные два с половиной часа своей жизни. Выглядел он в высшей степени встревоженным и то и дело беспокойно смотрел на Кирка, гадая, что же они делали так долго в каюте Спока.
— Джим, всё в по…
— Не сейчас, Боунс. Но вы были правы.

Всё было кончено в каких-то пятнадцать минут, хотя объяснение вышло нелёгким. И Кирк поспешил обратно в каюту Спока. Доктор зачем-то поплёлся за ним. На всякий случай, просто чтобы проследить, но Кирк, погружённый в свои мысли, его будто и не заметил. Если бы Маккой видел его не со спины, то заметил бы, что на лице капитана блуждает едва заметная улыбка — как у человека, который задумал очень смешную шутку.

— Спок, — сказал Кирк, когда дверь за ним закрылась.
— Да, капитан?
Лира уже вернулась на своё обычное место, а Спок стоял посреди комнаты, скрестив руки, и ждал.
— Идёмте.
— Куда, позвольте спросить? Разве я не должен провести остаток полёта здесь?
— Но разве, мистер Спок, нам с вами не нужно летать вместе ещё как минимум четыре года? — сказал Кирк. И, странно всхлипнув, расхохотался.
— Не понимаю.
— Вы исправили причинённый вред, Спок. Я доложил об этом. И потом… я сказал, что вы проявляете все признаки раскаяния. — Кирк ухмыльнулся. — А когда генерал Эванс засомневался, я прибавил: насколько вы вообще способны их проявлять. Тогда он мне поверил. И вопрос был решён.
Спок очень медленно кивнул, словно свыкаясь с так резко изменившимся положением. Кирк же — неожиданно даже для себя — без единого слова шагнул вперёд и крепко обнял Спока.

Маккой прождал под дверью каюты Спока целых десять минут, а потом постучал. Дверь открылась сразу же. На пороге стоял ухмыляющийся Джим, а за ним маячил как всегда бесстрастный Спок. Но что-то в бесстрастности вулканца неуловимо изменилось. «Она словно стала менее бесстрастной», — определил это для себя доктор, сразу понявший, что в ближайшие дни его ждёт очень увлекательное дело: донести до каждой хорошенькой девушки на корабле — а это значит, просто до каждой, потому что все девушки хорошенькие — что капитану больше не нужны особая забота и дополнительный кофе.