от нуля до восьмидесяти парашютов
я лопну)) просто работать не могу, пока не выложу тут, что есть)) фик дописан, но окончание пока у беты)) поэтому можно почитать первую половину — это около 6 тысяч слов) или можно подождать до конца. или… ну вы поняли)
Автор: Hahnenfeder
Бета: Диана Шипилова
Название: «К контракту надо относиться, как к браку»
Фэндом: стартрек ТОС
Персонажи: Кирк, Спок, Маккой и другие
Тип: джен про чувства, как я и говорила — в антислэшном общетосовском за этот фик меня скорей всего не запинали бы
Размер: ~12000 слов
Саммари: вольная интерпретация сюжета про проданный смех в местных декорациях
Предупреждение: мой любимый жанр — унылое занудство, ООС и вольное обращение со всем подряд
Примечание: вот здесь, во втором драббле, — то, от чего я отталкивалась, но сюжет с тех пор сильно изменился в моей голове)))
часть перваяСпор затягивался. Родкриг, посол планеты Паннаси, не желал уступать, хотя аргументы мистера Спока были неопровержимы. Разумеется, если паннасиане сейчас уступят и согласятся на сотрудничество с Федерацией, то через каких-то пять лет состояние их экономики не просто вернётся на уровень, который был до вторжения Арголии, но даже улучшится. Но признавать правоту вулканца паннасианец не торопился. И вовсе не потому, что не желал сотрудничать с Федерацией, вовсе нет!
Маккой, которого отправили с десантом, чтобы в случае необходимости оказать первую помощь нервным паннасианцам, откровенно зевал. Его предупреждали, что жители этой планетки легковозбудимы, отличаются резкими скачками настроения, а в истерическом припадке могут себя покалечить, потому что совершенно перестают контролировать острые костяные отростки, которые при необходимости могут выпускать из локтей.
— Они, — прибавил капитан, — считают также, что успокаивать такие припадки вредно. Так что если наш посол выйдет из себя, никто и не подумает немного охладить его. Его просто запрут и будут ждать, пока перебесится или ненароком заколет себя. А мы не можем ждать! И тем более не можем допустить самоубийства!
— Но, Джим, имею ли я право вмешиваться?
— Об этом не беспокойтесь, Боунс, — усмехнулся капитан, — паннасиане довольно снисходительны к чужакам. На ваше вмешательство они посмотрят как на глупость, но не посчитают его оскорбительным.
— И? — поднял бровь Маккой.
— И всерьёз не воспримут. Но к этому времени вы уже сделаете своё дело.
Так что на переговоры Маккой отправился с уверенностью, что встретит там кучку истеричных послов, которые будут орать и биться в припадках, и заранее ворчал про себя, что не подписывался работать ксенопсихологом.
Но Спок — достойный доктор в пятый раз отчаянно зевнул — занудит кого угодно! И какой угодно псих превратится в нудного педанта в его компании. Уже третий час они с послом Родкригом вели софистический спор, в котором ни одна сторона не собиралась уступать. Хотя за что именно сражался идиот-Родкриг, Маккой понять не мог: ведь все его аргументы вели, конечно, к победе в споре, но также вели они и к ухудшению ситуации на планете!
— …с другой стороны, мистер Спок, — гнусаво вещал паннасианец, пощёлкивая двумя высокими гребнями, украшавшими его лоб, — подобные изменения плохо отразятся на гордости нашего народа. Мы будем чувствовать себя проигравшими. Мы будем унижены, понимаете?
— Мне не вполне ясно понятие унижения, господин Родкриг. Если бы вы могли прояснить, как именно это скажется на экономике планеты…
Почему сам капитан не пошёл на переговоры?.. Ах да, жители Паннаси обожают логику, и Джим решил, что от Спока будет больше толку. Да уж, больше. Затраченного времени.
В конце концов Джим, кажется, тоже пришёл к этому выводу. Не слишком терпеливо прождав три с половиной часа, он наконец не выдержал. И Маккой, с облегчением извинившись, покинул зал переговоров, чтобы ответить на вызов капитана.
— Что там происходит, Боунс?
— Наш ушастый друг, Джим, кажется, упражняется в искусстве бесполезных споров.
— А послы?
— Спокойны как слоны, если хочешь знать. Вы верно заметили, эти… слоны обожают спорить! К несчастью, обожают!
Капитан дал отбой и задумался. Они не могут себе позволить задержаться здесь ещё хотя бы на полсуток. Да и Федерация требует немедленных результатов. Если Паннаси присоединится к ним, то у этого сектора есть неплохие шансы, но если не присоединится, то ещё долго будет экономической чёрной дырой, пожирающей ресурсы и не дающей ничего в ответ, в том числе и собственным жителям — собственно, такой чёрной дырой сектор был с того времени, как Арголия вторглась на Паннаси. И как они могут не соглашаться, если даже последнему ослу ясно, что…
Кирк покачал головой и едва заметно улыбнулся: манера выражаться Боунса, похоже, заразна. Впрочем, доктор, конечно, прав: вести бессодержательные споры, когда на карте благополучие всего сектора, — не просто глупо, это преступно. А потому нужно вмешаться.
Маккой зевнул в пятнадцатый раз, когда капитан снова вышел на связь.
— Боунс, скажите мистеру Споку, что я спускаюсь.
Споку, разумеется, эта идея по душе не пришлась, о чём он сообщил Маккою, когда тот отвёл старпома в сторонку, чтобы передать слова капитана.
— Мне кажется, что я уже почти добился от них согласия.
— Ничего подобного, Спок, — ворчливо возразил доктор, — вы только по уши увязли в этом никому не нужном споре!
— Я вовсе не…
Но Маккой слушать не стал, потому что всего в паре шагов от них уже материализовался капитан.
— Джим, — повернулся к нему доктор, — надеюсь, мы скоро улетим отсюда.
— Введите меня в курс дела, мистер Спок. — Капитан коротко кивнул Маккою и сразу же обратился к своему старшему помощнику.
Слушать доклад Спока Маккой не стал, предпочтя вернуться в зал для переговоров.
Паннасианские послы обменивались впечатлениями о Споке.
— Очень приятно, наверное, служить вместе с такой выдающейся личностью, не так ли, доктор? — поинтересовался Краттнег, помощник Родкрига.
Маккой промычал что-то неразборчивое, но, в общем-то, другого ответа и не требовалось: послы отлично беседовали между собой, игнорируя землянина.
Служить на одном корабле с вулканцем — не самое лёгкое дело. Одна только их странная манера сообщать каждому своё ценное мнение о чужих умственных способностях чего стоит! А эти вечные гимны логике! Не слишком ли страстную привязанность к ней обнаруживают те, кто так борется против страсти? Маккой хмыкнул. Нужно будет обязательно поделиться со Споком этой остротой и поглядеть, что у него найдётся возразить.
Единственным на корабле, кого, кажется, ничуть не выбивало из колеи Споково самомнение, был капитан. Он только улыбался, открыто или едва заметно, слушая их со Споком пикировки, время от времени сам становился объектом дурацких замечаний Спока, но задетым никогда себя не чувствовал. Это Джим-то! Такой самолюбивый! Так болезненно относящийся к вопросам, связанным с его авторитетом!
Маккой часто размышлял над этим, пытаясь отыскать причину такой терпеливости или снисходительности капитана — и не мог найти. Да, Джим говорил, что Спок его друг, но дружба эта была, на взгляд доктора, несколько странной. С друзьями разговаривают, делят интересы, вместе развлекаются, вместе сражаются, если так дело повернётся, но редкие и исключительно деловые разговоры Джима с вулканцем не слишком походили на дружеские беседы, да и общих интересов, кроме разве что шахмат, у них не было. И что самое, наверное, важное, даже в незамысловато-приятельских отношениях капитана с Сулу, Скоттом или Чеховым было больше тепла, чем в этой «дружбе» со Споком. Со стороны Спока, во всяком случае. К капитану он относился не лучше и не хуже, чем к другим людям. Конечно, он не позволял себе откровенно критичных высказываний, какие доставались самому Маккою, но и особенного уважения не демонстрировал. Не знай доктор, что вулканцы очень ценят субординацию, он бы, пожалуй, заподозрил, что Спок тайно мечтает занять место капитана.
— Благодарю вас, мистер Спок, за такой подробный доклад, — услышал Маккой голос Джима. — А теперь предоставьте мне закончить переговоры.
На невозмутимом лице Спока мелькнуло что-то вроде — только что-то вроде! — разочарования. И Маккой пошёл в атаку:
— Логикой не всякую войну можно выиграть, не так ли?
— Тем, что вы считаете иронией, тоже, доктор, — холодно ответил Спок.
— Думаю, Джим легко убедит этих любителей софистики.
— Угрозы и силовое давление их не убедят.
— Но Джим не станет угрожать, — фыркнул доктор. — Вы, Спок, спорите на полном серьёзе. Вас хочется переубедить. А Джим сейчас изложит этим упрямцам ваши же аргументы, улыбнётся пошире, и у наших послов сразу возникнет чувство, что если они пойдут на соглашение с Федерацией, вся их жизнь впредь будет такой сияющей, как улыбка нашего капитана. Они щёлкнут своими гребнями и согласятся на всё.
— Вы преувеличиваете, доктор.
— О нет, совсем нет.
— Переговоры с кем бы то ни было и обольщение женщин — совершенно разные ситуации. И то, что работает в одном случае, не сработает в другом.
— Это вы так думаете. Предлагаю пари, кстати.
— Заключать пари нелогично, доктор.
— То есть, вы сомневаетесь в своей правоте?
Спок колебался недолго.
— Хорошо, заключим пари, однако…
— Если я прав и Джим действительно договорится с ними без угроз, то вы открыто признаете, что есть вещи посильней логики. Если же я ошибаюсь, то… хм…
— Следующие полгода вы, доктор, будете заговаривать со мной сугубо по рабочим вопросам.
Тут заколебался Маккой. Но всего на мгновение:
— Да, пойдёт. Пари, Спок!
— Обойдёмся без рукопожатий, доктор.
Кирк вернулся через десять минут. И по его довольному лицу было ясно, что, во всяком случае, соглашение достигнуто. Но каким способом? Маккой ощутил что-то вроде лёгкого волнения. Если он проиграет, то, как честный человек, должен будет оставить Спока в покое. А ему так не хотелось этого!
— Как вы убедили их, Джим?
— О, аргументация мистера Спока была безупречна. Я использовал её, но просто, — он неопределённо помахал рукой, — добавил немного мёда.
— Давлением?
— Вы улыбались им? — почти хором спросили доктор и старший помощник.
Кирк ухмыльнулся и кивнул Маккою.
В тот же вечер в дневнике капитана появилась запись очень странного характера: «…Спок разочарован тем, как прошли переговоры, хотя по нему этого не скажешь. По его мнению, неоспоримых логических аргументов вполне достаточно для успеха, но сегодняшний день доказал ему, что это не так. Сухое изложение фактов многих не столько убеждает, сколько провоцирует на опровержение, разубеждение, пусть даже себе во вред. Немного человечности, немного эмоций, выраженных в улыбке, располагающих жестах, усиливают убедительность аргументации. К этим же выводам пришёл Спок и именно ими поделился со мной около часа назад. Его беспокоит ущербность его положения по сравнению с положением тех, кто может позволить себе улыбаться. Вулканцы, по его словам, лишены этой способности практически полностью. Конечно, он способен на механическое воспроизведение улыбки, но в ней не будет того, что есть в настоящей улыбке, вызванной симпатией или радостью. Он сказал также, что некие психологические техники вулканцев позволяют перенимать способности других рас, однако вулканцы крайне редко прибегают к подобному перениманию. А затем спросил…»
— Если бы я попросил у вас эту способность улыбаться?
— То есть как это, Спок?
— Как я уже сказал, мы можем перенимать разного рода психические особенности других рас. Хотя и почти не пользуемся этим умением.
Джим озадаченно смотрел на своего офицера по науке. Не мог же он шутить?.. Или мог? Спок выглядел так, как выглядел всегда: невозмутимое лицо, плотно сжатые губы, слегка нахмуренные брови — но это не гримаса недовольства, это выражение постоянной сосредоточенности, отпечаток той постоянной внутренней борьбы, которую вулканец Спок ведёт сам с собой, со своей человеческой половиной.
— И?
— Я мог бы, скажем, взять у вас взаймы способность улыбаться так, как улыбаются те расы, для которых улыбка является естественным выражением чувств.
«…признаться, я не сразу понял, шутит он или говорит всерьёз. Конечно, кто мог бы ждать шуток или розыгрышей от Спока, но… в общем, я засомневался. Однако он быстро убедил меня в абсолютной своей серьёзности, объяснив кое-какие тонкости процедуры, которую предлагал мне. Я сказал, что вопрос слишком странен, чтобы я мог дать на него скорый ответ, и обещал подумать».
Позже, когда вся правда выяснилась, Маккой проклинал собственную ненаблюдательность. Конечно, ему стоило бы поменьше поддевать Спока и донимать его вопросом, когда же он отдаст долг за проигранное пари, и повнимательней присмотреться к необычно-задумчивому Джиму Кирку — и тогда можно было бы избежать многих неприятностей. Но сделанного не вернуть, а несделанного уже не сделать, и нечего плакать над сбежавшим молоком. Именно к такому выводу пришёл в конце концов доктор.
Кирк тогда действительно был очень задумчив. И, как назло, ничто этой задумчивости не мешало — они летели, сопровождаемые кораблём панассиан, на встречу с официальными представителями Федерации. Полёт проходил спокойно — ни одной чрезвычайной или просто нестандартной ситуации, ни один подозрительный корабль не пролетел мимо, ни один член экипажа не начал вести себя странно, ни одна деталь в механизме корабля не сломалась. И это затишье позволило Кирку принять решение, о котором позже он, конечно, не раз пожалел, но в тот момент — момент необыкновенного затишья и расслабленной задумчивости, момент, когда в долгие и скучные часы на мостике в голову начинают лезть мысли, до которых в более опасные часы и дела нет, — то решение казалось самым правильным из всех возможных.
— Послушайте, Спок, я долго думал о вашем предложении…
В его каюте, куда Кирк ещё ни разу не заходил, приглушённый свет и неожиданно живописная обстановка — настолько неожиданно живописная, что Кирк даже сбился на пару мгновений, засмотревшись на развешанную по стенам вулканскую экзотику.
— …долго думал о вашем предложении. Скажу прямо, оно кажется мне довольно странным. Мне казалось, что вы, вулканцы, считаете собственную расу самодостаточной.
— Верно, капитан, — не изменяя своей обычной манере, Спок сосредоточенно смотрел куда-то мимо Кирка. — Однако я служу в Звёздном флоте, который является преимущественно человеческой организацией. Кроме того, многие расы, с которыми мы сталкиваемся, используют стратегии коммуникации, сходные с человеческими. И, — Спок запнулся, — улыбка в этих стратегиях играет одну из самых важных ролей. Что нелогично, но несомненно.
Формулировал Спок исчерпывающе, что всегда восхищало Кирка, даже своё странное желание научиться улыбаться Спок сумел объяснить довольно внятно. И Кирк только поразился самоотверженности своего старшего помощника — приобретать сомнительное с точки зрения собственной культуры и философии умение затем, чтобы лучше отвечать требованиям места службы. Хотя возможно, мелькнула мысль, что желание лучше исполнять свои обязанности — лишь отговорка, и на самом деле улыбка — это желание Спока приблизиться к человеческой половине своей натуры, сделать эту половину более понятной.
— Хорошо, — задумчиво улыбнувшись этой мысли, проговорил Кирк, — я понимаю. Но…
— Я могу предложить вам приобрести кое-какие вулканские способности. Вз… в благодарность.
— Да, — кивнул Кирк. — Именно об этом я и хотел спросить. Дело в том, Спок, что…
Собственному дневнику выговорить это было куда проще: «…определённое безразличие к моему вынужденному одиночеству, ведь семья требует большой ответственности, но я не могу делить время между семьёй и кораблём, приходится выбирать. В данном случае моё чувство долга предписывает мне выбрать корабль. Но не только чувство долга, разумеется. Я слишком привязан к „Энтерпрайз“, к моим обязанностям здесь, к этой миссии. Я не хочу, чтобы сомнения и неизбежные для любого человека мечты о простом семейном счастье отвлекали меня…»
Но объяснять это Споку было неожиданно тяжело. Кирку казалось, что за этими продуманными фразами скрывается какая-то ложь, ложь самому себе, не сосредоточенно глядящему куда-то мимо Споку, а потому неосознанная и вдвойне опасная.
— …отвлекали меня от всего этого.
— Я понимаю.
— Вы ведь могли бы как-нибудь… заблокировать те части моей личности, которые отвечают за всё это?
— Полагаю, да, сэр. Однако вы уверены, что вам нужно именно это?
Кирк пожал плечами, слишком беспечно, на взгляд Спока.
— Но ведь это обратимый процесс? Если что-то пойдёт не так, вы же всегда сможете разблокировать?
— Да.
«Ответ мистера Спока не показался мне подозрительным только потому, что я привык доверять ему. Никогда мне не пришло бы в голову подозревать его в чём-то, в каких-то интригах против меня. Я совершенно доверял Споку. Отчасти потому что слышал о преданности вулканцев, отчасти потому что… просто доверял. Но на самом деле, это его «да» прозвучало подозрительно: слишком отрывисто, слишком быстро. Словно он боялся, что я продолжу расспросы. Но я и не думал продолжать — я полностью верил ему, я считал, что если есть какая-то опасность в том, о чём мы сейчас договаривались, то он непременно известит меня о ней».
В ту минуту, когда в красноватом полумраке каюты Спока Кирк наконец согласился, и Спок склонился над капитаном, чтобы, легко коснувшись его лица кончиками пальцев, изменить его навсегда, — именно тогда Родкриг вышел на связь.
— Слушаю, господин посол, — отозвалась Ухура.
— Мы хотели бы пригласить капитана Кирка разделить с нами ужин в благодарность за то, что его мудрые слова подтолкнули нас к важному решению.
— Капитан не может ответить сейчас, однако я передам ему.
— Благодарю вас, офицер Ухура. Мы с нетерпением ждём ответа капитана Кирка.
Для мистера Скотта эти дни были самыми скучными за все годы службы. Кто бы мог подумать — ничего, совершенно ничего не происходит! Когда такое было, чтобы всё шло по плану и по расписанию? Чтобы ни одной чрезвычайной ситуации? Чтобы ни один бездельник, зазевавшись, не испортил что-нибудь в прекрасно отлаженном механизме «Энтерпрайз»? Нет, это положительно ненормально! И мистер Скотт скучал. В конце концов, чтобы хоть как-то бороться с этой скукой, он решил попросить капитана отправиться — с разрешения господ послов, разумеется, — на корабль панассианцев.
«Поглядеть, как там всё устроено, — пробормотал мистер Скотт. — Просто поглядеть. Любопытно же».
И капитан не заставил себя ждать — он как раз выходил из каюты Спока, когда столкнулся с мистером Скоттом.
— Скотти.
— Добрый день, сэр! — расплылся в улыбке мистер Скотт. — В последнее время у нас как-то тихо, вам не кажется?
— Это вы верно подметили, Скотти, — ответил капитан и странно скривился, словно сама мысль о мирных днях причиняла ему боль.
— Может, вы позволите мне заглянуть к нашим соседям-панассианцам, пока они наши соседи, а? Очень интересной конструкции у них корабль.
— Собираетесь заняться шпионажем, Скотти? — ещё сильней нахмурился капитан. А потом как-то странно оскалился и выпучил глаза, выражая как будто высшую степень неодобрения или даже гнева. Выглядело это и противно, и жалко. Скотту даже неловко сделалось оттого, что он видит капитана в таком состоянии. Но неужели в его желании попасть на корабль панассианцев было что-то дурное? Почему капитан решил, что Скотти собирается шпионить?
— Сэр, что вы! Я не собираюсь шпионить! Но любопытно же! — на всякий случай возразил Скотти. И прибавил: — С вами всё в порядке?
— Да, Скотти, — резко ответил капитан. И ушёл.
«И не будь это капитан Кирк, — подумал мистер Скотт, — я бы решил, что он убежал».
— Мостик — капитану Кирку, — раздался голос Ухуры. — Мостик — капитану Кирку. Сэр, послы Панасси желают пригласить вас на их корабль. На ужин.
— Надеюсь, ужином будет не сам капитан, — заметил Маккой, стоявший на мостике возле пустующего кресла капитана.
Спок недоумённо посмотрел на доктора.
— Что вы имеете в виду?
— Это шутка, мистер Спок, — засмеялась Ухура.
— Шутка?
— Да, это форма иронии, — раздражённо подтвердил Маккой. — Ваш вулканский разум точно знает, что такое ирония, ведь вы так часто иронизируете.
— Теперь, доктор, когда офицер Ухура сказала мне, что это шутка, я понимаю, в чём её соль.
И Спок улыбнулся. Широко, открыто, заразительно. В первое мгновение, не успев пока осознать, кто именно сейчас улыбается ему, Маккой улыбнулся в ответ, так заразительна была эта улыбка. А потом — словно её стёрли — улыбка пропала. И Спок был как прежде серьёзен и невозмутим.
— Спок, неужели, вы научились ценить мой юмор?
— Боюсь, доктор, это была просто тренировка, — последовал загадочный ответ.
И Спок отвернулся к своей панели управления. А Ухура и Маккой только недоумённо переглянулись.
— Ухура, когда послы Паннаси выходили на связь? — с этим вопросом капитан появился на мостике.
— Буквально десять минут назад.
— Буквально? — скривился Кирк. — Это значит «точно» или «мне было лень засечь точное время»?
— Сэр… — растерялась Ухура.
— Не важно, — отрезал капитан. — Свяжите меня с панассианами.
— Да, сэр.
С Родкригом, по мнению доктора Маккоя, Кирк говорил с таким лицом, словно уже неделю страдал от острейшей зубной боли. И головной заодно. И, чёрт возьми, думал доктор, это было странно! Сначала эта широченная улыбка Спока, теперь хмурое — нет, не просто хмурое, болезненно несчастное! — лицо Джима. Любопытно, о чём они говорили, что теперь так выглядят?
Ответа на мучивший его вопрос доктор тогда не получил, зато получил приглашение на ужин у паннасианских послов. И потому вскоре вшестером — капитан, Спок, доктор, мистер Скотт и два его помощника, офицер Энджисс и младший офицер Трикс, — они отправились на корабль посла Родкрига.
— Очень любопытно у вас тут всё устроено, — заметил мистер Скотт, когда подали аперитивы. Во всяком случае, доктору показалось, что это были аперитивы. Так-то бесцветная прозрачная жидкость в высоких и неудобно узких бокалах с тем же успехом могла бы быть и собственно ужином. Кто разберёт инопланетные обычаи? А про пищевые привычки панассиан Маккой ничего не слышал.
— Вам нравится? — с гордостью поинтересовался Лофпрут, механик-панассианец.
— Я сказал, — хитро ухмыльнулся мистер Скотт, принюхиваясь к бокалу, — что тут всё любопытно устроено. Пока не знаю, нравится ли мне.
Лофпрут щёлкнул гребнем сильней обычного. Маккой знал, что громкое щёлканье значит раздражение и хотел было вмешаться, чтобы как-нибудь сгладить напряжение, но тут заговорил капитан:
— Мистер Скотт считает, что нет корабля лучше, чем «Энтерпрайз», но, возможно, ваш тоже тронет его сердце.
В другое время это, наверное, прозвучало бы успокаивающе, но на сей раз Кирк сопроводил свои слова такой жуткой, похожей на оскал гримасой, что Лофпрут только сильней разозлился.
— Но в этом, капитан, вы, верно, сомневаетесь? По-вашему, земные корабли во всём превосходят панассианские?
— Я не, — по лицу Кирка пробежала судорога, — говорил этого.
— Но намекали.
— Я не…
— Люди не всегда способны здраво оценить собственные достижения, — заговорил Спок, сопровождая свои слова мягкой улыбкой, — но я, как вулканец, уверяю вас: панассианский корабль прекрасен как с точки зрения технической оснащённости, так и с точки зрения внешней эстетики.
— Приятно слышать это от такого мудрого собеседника, — гнусаво сказал Родкриг, а Лофпрут кивнул.
А потом капитан Кирк поразил всех: панически осмотрев собравшихся за столом, он вскочил — и так резко, что прозрачная жидкость из бокала пятном расползлась на тёмно-синей скатерти — и выбежал прочь.
Много позже капитан записал в личный дневник следующее: «Я не ждал от Спока предательства или обмана, и потому был предан и обманут».
Прозрачная жидкость, в самом деле, оказалась аперитивом, да ещё и неплохим. Маккой пил его маленькими глоточками и искренне жалел, что капитан находится в дурном расположении духа, а потому с ним это обсудить было нельзя.
Кирк вернулся почти сразу. Извинился за своё поведение, объяснив его плохим самочувствием, резко отказался от немедленной помощи доктора — и только кивнул, когда помощник Родкрига, пощёлкивая гребнем, налил ему той же прозрачной жидкости, вместо разлитой по столу. Пятна на скатерти уже не было. Мир был восстановлен Споком. Можно было кивнуть переполошившимся было послам, улыбнуться испуганной Энджисс и притвориться, что ничего не произошло. Но Кирк решил обойтись без улыбки.
Ужин занял почти полтора земных часа. Это было слишком, по мнению Кирка, но остальные, похоже, получали удовольствие — как от непривычной расцветки и необычного вкуса еды и напитков, так и от беседы Родкрига и Спока.
Кирк едва дождался возвращения на корабль. Рассуждения Маккоя о необычном составе панассианких напитков его только раздражали, а мысль о неизбежном разговоре со Споком мучила. Кирк не мог понять, намеренно или случайно Спок так подставил его? Ведь если он знал о таком эффекте, если он знал, что он, Кирк, потеряет способность улыбаться, то что же? Выходит, он совершенно сознательно обманул своего капитана, своего друга? Нужно было поговорить со Споком как можно скорей — и всё же Кирк колебался. Больше всего на свете сейчас он боялся узнать, что Спок его обманул.
— …и тогда, мисс Энджисс, мы туда бросаем туда одну-единственную оливку. И коктейль готов.
— Ах, доктор Маккой, поверить не могу, что вы знаете всё это!
— Моё маленькое скромное хобби. А у вас есть хобби, мисс Энджисс?
Разговор этот происходил, когда земляне и Спок шли к транспортаторной панассиан. Маккой увлечённо делился с офицером Энджисс рецептами самых экзотических земных коктейлей, но не выпускал Спока из поля зрения. Положительно, вулканец вёл себя странно на ужине. Он улыбался! Да ещё так естественно, словно улыбался всю жизнь. Но при этом почему-то, стоило улыбке сойти с его лица, как Спок делался совершенно таким, каким был всегда: бесстрастным, замкнутым, холодным, словно и не улыбался всего мгновение назад.
Едва только они вернулись на свой корабль, как капитан сказал Споку, что им срочно нужно поговорить приватно. Выглядел Кирк при этом, на взгляд доктора, довольно странно: словно предстоящий разговор, безусловно важный, очень пугал его. Но что могло пугать Джеймса Кирка? Бросив пару прощальных слов радостно улыбавшейся Энджисс, Маккой отправился в лазарет, твёрдо вознамерившись поговорить с Джимом при первом же удобном случае.
Удобный случай предоставился совсем не сразу. Доктор не знал, что за разговор произошёл между капитаном и его старшим помощником, но разговор этот был тяжёлым.
— Спок. — Капитан хмурился и кривил губы, Спок внимательно смотрел на стену у него за спиной. — Вы знали, какой эффект будет от… того, что вы сделали?
— Боюсь, сэр, что да. Я знал.
— Как? — Кирк побледнел. — Спок, вы сейчас лжёте мне! Потому что этого просто не может быть!
— Нет, я совершенно точно знал, какой будет эффект. Знал, что вы потеряете способность улыбаться. Я могу объяснить механизм.
— Спок! Почему вы не предупредили меня? — всё ещё не веря, спросил Кирк, и голос его звучал в высшей степени растерянно.
— Потому, сэр, — сказал Спок тоном, каким объясняют очевидные вещи, — что вы иначе отказались бы.
— Что? Нет… — Кирк отступил на несколько шагов, слепо шаря рукой за спиной. Наконец он оперся о стол и прошептал: — Вы не могли этого сделать. Не могли… Вы же мой друг.
— Данное понятие переоценено людьми, сэр. Вы мой друг, но я не вкладываю в это слово то, что вкладываете в него вы.
— Но… тогда… — Кирк судорожно вздохнул. — Тогда, офицер Спок, вы — мой старший помощник. И вы… вы причинили мне намеренный вред, а это… это… предательство.
— В чём заключается этот вред, сэр? — бесстрастно спросил Спок.
— Из-за вас я не могу улыбаться! — почти прорычал капитан. И замолчал, потому что прозвучало это нелепо.
Личный дневник капитана в те дни полнился очень странными записями. Пожалуй, если бы Маккою удалось узнать содержание хотя бы половины из них, он порядком удивился бы тому, какие чувства тогда мучили Джима Кирка, и тому, насколько эти чувства не соответствовали на удивление неподвижному лицу капитана. «Словно они со Споком поменялись характерами», — сказал бы Маккой, если бы прослушал те записи. Впрочем, однажды он и так сказал это, а капитан только нахмурился в ответ, хотя прежде улыбнулся бы и поддержал шутку.
За пять часов до прибытия на базу Звёздного флота, где в торжественной обстановке и под музыку посол Панасси Родкриг должен был поставить свою подпись под договором о присоединении Панасси к Федерации, капитан записал следующее: «Хватит ждать. Да, это решение далось мне с огромным трудом, но прошедшие дни доказали, что Спок поставил меня в безвыходное положение. Офицеры выходят из подчинения, я знаю, что между собой они обсуждают странную перемену в моём характере, что многие недовольны этой переменой. С одной стороны, я не намерен поощрять сплетни, с другой же, их можно понять. Невозможность улыбаться странно пагубным образом сказывается на моём характере. Мне всё трудней сдерживаться, когда что-то идёт не так, как я рассчитываю. Сглаживать ситуацию, если она накалилась, также не получается — слишком важную роль в этом играет улыбка. Спок, как ни горько мне это признавать, активно пользуется тем преимуществом, которого лишил меня. Это наводит на мысли, что когда он обманул меня, им руководствовало не только желание добиться моего согласия, но и намного более далёкие планы: полагаю, Спок рассчитывал на такую перемену в моём характере и перемену в собственном характере, чтобы использовать их в своих целях. Каких? Но это очевидно. Полагаю, когда мы прибудем на базу Звёздного флота, он свяжется с командованием и заявит о моей профнепригодности. Если я попытаюсь как-то возразить, само моё поведение и все мои аргументы будут свидетельствовать против меня. Насколько мне известно, среди вышестоящих офицеров нет тех, кто всерьёз верил бы в реальное использование тех практик, которые используются на Вулкане. Большинство офицеров уверены, что это байки для малышей, не больше. Мои собственные слова докажут, что я невменяем. Значит, нужно поступить иначе. И начать действовать, не дожидаясь встречи с командованием. Прежде всего нужно изолировать Спока».
Спок наблюдал за показателями, когда на мостике появился капитан. В последнее время он не так часто приходил сюда — не больше, чем требовал устав, — пользуясь всяким предлогом, чтобы находиться в своей каюте. Наверное, ему так было проще переживать то, что произошло, и будь он, скажем, простым пассажиром, его трудно было бы упрекнуть, но, способный улыбаться или нет, Джеймс Кирк оставался капитаном «Энтерпрайз». А такая мелочь, как умение улыбаться, не должна была влиять на него.
— Спок, мне необходимо обсудить с вами кое-что.
— Слушаю, сэр?
— Боюсь, мы не можем вести этот разговор здесь. Робертс, примите командование.
В лифте они молчали, слушая шелест отлаженного механизма так внимательно, словно ничего увлекательней или прекрасней ещё не изобрели. Кирк старался не смотреть на Спока, хотя это было бесконечно тяжело. Но взглянуть на него было бы ещё тяжелей. Спок также не смотрел на Кирка, размышляя о том, что за последнее время они едва перемолвились парой слов, и что это отчего-то было болезненно осознавать. Разумеется, и до рокового часа, когда Споку пришлось признать, что он намеренно не известил капитана о разрушительных последствиях безобидной, как тому казалось, процедуры, они не так уж много говорили, почти всегда — по делу, часто — в самых опасных ситуациях, когда они могли погибнуть в любое мгновение, — и всё же в этих коротких разговорах было много неосознаваемой тогда радости; ещё бывало, что Кирк вмешивался в его, Спока, утомительные пикировки с Маккоем, — и смягчал надоевшую уже бестактность доброго доктора своими комментариями; и всегда, всегда была сама возможность поговорить, всегда капитан отвечал Споку охотно и радостно, и почти всегда сопровождал свои ответы улыбкой — и этой улыбки Споку сейчас не хватало, пожалуй, сильнее всего.
— Идёмте в мою каюту, мистер Спок.
— Да, сэр.
Капитану об этих мыслях знать не стоило — слишком они были похожи на сожаление или раскаяние. А сделанного не воротишь.
Когда они оказались в каюте капитана, тот достал фазер и навёл его на Спока.
— Прошу прощения, Спок, но вы вынудили меня к этому.
— Я не понимаю, сэр.
— Он настроен на оглушение. Я не собираюсь вас убивать, но мне нужно было увести вас с мостика.
— Почему?
Разбирайся Спок немного лучше в психологии землян, ему показалось бы странным, что рука, в которой капитан держал фазер, слегка дрожала. Едва заметно — но всё же заметно.
— Вы позволили себе много лишнего, я подозреваю вас в заговоре против меня.
— В заговоре, сэр? С кем же я сговорился! — Спок уже привык сопровождать такую иронию лёгкой улыбкой — и автоматически улыбнулся.
— Молчите! — закричал Кирк. Его лицо исказилось и покраснело, руки сильно тряслись. — Не смейте улыбаться мне! Не думаете же вы, Спок, что это на меня подействует?!
— Сэр, я хочу предупредить вас, что я не позволю оглушить себя.
— Прекратите улыбаться, Спок, — прошипел Кирк. — Неужели вы не… не чувствуете… хотя что вы можете чувствовать? Вы же вулканец!
С усилием Спок опустил уголки губ, чтобы придать лицу обычное бесстрастное выражение. Эта прилипшая к нему ироничная улыбка вдруг стала ему противна.
— Не нужно использовать название моей расы как оскорбление, сэр.
Кирк взмахнул рукой с зажатым в ней фазером: он решился выстрелить, но слишком поздно — Спок шагнул вперёд и легко обездвижил и отключил его.
Вернувшись на мостик, Спок сообщил, что капитан временно передал ему командование. Никому и в голову не пришло заподозрить, что что-то идёт не так.
Спок редко пользовался формой дневниковых записей для упорядочения своих мыслей или чувств. Устав его к этому не обязывал, сам же он считал, что высокоразвитому существу ни к чему проговаривать мысли вслух, чтобы оценить их правильность. В анализе собственных чувств Спок — по двум в каком-то смысле взаимоисключающим причинам — тем более не испытывал необходимости. Однако за четыре часа до прибытия на базу Спок оставил в своём личном дневнике загадочную запись: «Иногда присвоение чего-то бесконечно дорогого причиняет более сильную боль, чем просто любование этим при невозможности получить».
А за три часа до прибытия на базу Ухура сообщила:
— Панассианский корабль атакован!
Спок запер дверь каюты Кирка снаружи, забрал фазер и отключил все внутренние коммуникаторы. Оставалось только колотить в дверь и надеяться, что кто-то будет идти мимо. Но, как назло, никто мимо не шёл. Все были на своих местах и заняты делом. Один капитан метался по своей каюте словно лев в клетке. Хотя на льва он сейчас походил меньше всего — покрасневший, злой, со встрёпанными волосами, он был скорее жалок.
— Выпустите меня! Выпустите меня немедленно! — орал он, колотя в дверь. Но никто не отзывался. В конце концов он устал бесплодно стучать в дверь и лёг на кровать, чтобы собраться с мыслями.
А потом заснул.
— Мы немедленно должны вмешаться, сэр! — заявил Сулу.
— Мы не знаем, что это за корабль…
— Арголиане, конечно! Кому ещё придёт в голову нападать на панассиан?
— На корабле нет внешних опознавательных знаков. Ухура, свяжитесь с атакующими.
— Они же сейчас…
— Мистер Сулу, займитесь своим делом.
— Панассиане вышли на связь, — сказала Ухура. — просят помощи.
— Они знают, кто их атаковал?
— Нет, противник не отзывается. Но у них вот-вот откажут защитные щиты.
— Мистер Спок, нужно вызвать капитана! — снова влез Сулу.
— В этом нет необходимости. Ухура, передайте панассианам, что они могут транспортироваться на наш корабль.
— Да, сэр.
— Сэр, — снова заговорил Сулу, — щиты у них еле держатся. Хотя их пилот молодец — хорошо уворачивается.
— Сэр, их транспортатор вышел из строя.
— Мы должны вмешаться!
— И мы вмешаемся, мистер Сулу, — неожиданно раздался голос Кирка. Спок резко обернулся. Но в дверях никого не было. И никто, похоже, не слышал этот голос. — Пара предупредительных выстрелов, и арголиане поймут, что не с теми связались!
Спок растерянно моргнул и едва не отозвался: «Есть, сэр». Сдержаться было сложно — настолько близко звучал голос капитана.
— Сэр! Щиты отказали!
— Райли, наведение, — велел Спок, не вполне сознавая, что говорит. — Стреляйте, но слегка промахнитесь.
— Да, сэр! — ухмыльнулся Райли.
— Другое дело, Спок. Сейчас они передумают выступать. — Капитан рассмеялся, довольный собой и происходящим. Рассмеялся так радостно и тепло, что у Спока сжалось сердце.
Возле арголианского корабля ярко вспыхнуло. Не нужно было смотреть на показатели, чтоб понять: атака немедленно остановилась.
— Сэр, арголиане вышли на связь, — откуда-то издалека прозвучал голос Ухуры.
— Соедините.
На экране появился капитан арголианского корабля — большеглазый, плосконосый, с капюшоном вокруг головы, вроде тех, что бывают у земных кобр.
— Капитан! Мы просим вас не вмешиваться в отношения Арголии и Панасси. Иначе мы будем вынуждены атаковать и вас.
— Панасси сейчас под защитой Федерации, поэтому защищать их корабль является нашей прямой обязанностью.
— Договор пока не заключён.
— Условия были приняты.
— Но подписи пока не поставлены. Уходите.
Неожиданно изображение пропало.
— Сэр, связи нет.
— Переключите.
— Есть, сэр.
И все увидели, как арголианский корабль разлетается на мелкие кусочки под выстрелами панассиан.
«Какого чёрта!» — подумал Кирк, просыпаясь.
— Джим? — Над ним нависал Маккой. — Ваша дверь была заперта, мне это показалось подозрительным.
Вид взрывающегося корабля всё ещё стоял у него перед глазами. Кирк поморгал, прогоняя его.
— Боунс. Что произошло? Нас атаковали?
— Полагаю, да, хотя тем, кто не на мостике не всегда спешат сообщить, что мы вот-вот поджаримся из-за атаки каких-нибудь инопланетян, — поджал губы Маккой.
— Но… сейчас опасность миновала.
Кирк в задумчивости провёл большим пальцем по подбородку.
— Верно. Но что вы забыли здесь, когда там?.. — Маккой не договорил, потому что в это мгновение Кирк вспомнил:
— Спок! Где сейчас Спок?
— На мостике, думаю.
Кирк вскочил с кровати.
— Мы должны изолировать его, Боунс. Он замышляет мятеж!
— Джим, Джим, — доктор даже отступил на несколько шагов, — о чём вы?
— Боунс, — хмуро сказал Кирк, — я сейчас расскажу вам нечто… необычное. Прошу, поверьте мне. Очень важно, чтобы вы поверили.
— Хорошо, Джим, я слушаю.
Автор: Hahnenfeder
Бета: Диана Шипилова
Название: «К контракту надо относиться, как к браку»
Фэндом: стартрек ТОС
Персонажи: Кирк, Спок, Маккой и другие
Тип: джен про чувства, как я и говорила — в антислэшном общетосовском за этот фик меня скорей всего не запинали бы
Размер: ~12000 слов
Саммари: вольная интерпретация сюжета про проданный смех в местных декорациях
Предупреждение: мой любимый жанр — унылое занудство, ООС и вольное обращение со всем подряд
Примечание: вот здесь, во втором драббле, — то, от чего я отталкивалась, но сюжет с тех пор сильно изменился в моей голове)))
часть перваяСпор затягивался. Родкриг, посол планеты Паннаси, не желал уступать, хотя аргументы мистера Спока были неопровержимы. Разумеется, если паннасиане сейчас уступят и согласятся на сотрудничество с Федерацией, то через каких-то пять лет состояние их экономики не просто вернётся на уровень, который был до вторжения Арголии, но даже улучшится. Но признавать правоту вулканца паннасианец не торопился. И вовсе не потому, что не желал сотрудничать с Федерацией, вовсе нет!
Маккой, которого отправили с десантом, чтобы в случае необходимости оказать первую помощь нервным паннасианцам, откровенно зевал. Его предупреждали, что жители этой планетки легковозбудимы, отличаются резкими скачками настроения, а в истерическом припадке могут себя покалечить, потому что совершенно перестают контролировать острые костяные отростки, которые при необходимости могут выпускать из локтей.
— Они, — прибавил капитан, — считают также, что успокаивать такие припадки вредно. Так что если наш посол выйдет из себя, никто и не подумает немного охладить его. Его просто запрут и будут ждать, пока перебесится или ненароком заколет себя. А мы не можем ждать! И тем более не можем допустить самоубийства!
— Но, Джим, имею ли я право вмешиваться?
— Об этом не беспокойтесь, Боунс, — усмехнулся капитан, — паннасиане довольно снисходительны к чужакам. На ваше вмешательство они посмотрят как на глупость, но не посчитают его оскорбительным.
— И? — поднял бровь Маккой.
— И всерьёз не воспримут. Но к этому времени вы уже сделаете своё дело.
Так что на переговоры Маккой отправился с уверенностью, что встретит там кучку истеричных послов, которые будут орать и биться в припадках, и заранее ворчал про себя, что не подписывался работать ксенопсихологом.
Но Спок — достойный доктор в пятый раз отчаянно зевнул — занудит кого угодно! И какой угодно псих превратится в нудного педанта в его компании. Уже третий час они с послом Родкригом вели софистический спор, в котором ни одна сторона не собиралась уступать. Хотя за что именно сражался идиот-Родкриг, Маккой понять не мог: ведь все его аргументы вели, конечно, к победе в споре, но также вели они и к ухудшению ситуации на планете!
— …с другой стороны, мистер Спок, — гнусаво вещал паннасианец, пощёлкивая двумя высокими гребнями, украшавшими его лоб, — подобные изменения плохо отразятся на гордости нашего народа. Мы будем чувствовать себя проигравшими. Мы будем унижены, понимаете?
— Мне не вполне ясно понятие унижения, господин Родкриг. Если бы вы могли прояснить, как именно это скажется на экономике планеты…
Почему сам капитан не пошёл на переговоры?.. Ах да, жители Паннаси обожают логику, и Джим решил, что от Спока будет больше толку. Да уж, больше. Затраченного времени.
В конце концов Джим, кажется, тоже пришёл к этому выводу. Не слишком терпеливо прождав три с половиной часа, он наконец не выдержал. И Маккой, с облегчением извинившись, покинул зал переговоров, чтобы ответить на вызов капитана.
— Что там происходит, Боунс?
— Наш ушастый друг, Джим, кажется, упражняется в искусстве бесполезных споров.
— А послы?
— Спокойны как слоны, если хочешь знать. Вы верно заметили, эти… слоны обожают спорить! К несчастью, обожают!
Капитан дал отбой и задумался. Они не могут себе позволить задержаться здесь ещё хотя бы на полсуток. Да и Федерация требует немедленных результатов. Если Паннаси присоединится к ним, то у этого сектора есть неплохие шансы, но если не присоединится, то ещё долго будет экономической чёрной дырой, пожирающей ресурсы и не дающей ничего в ответ, в том числе и собственным жителям — собственно, такой чёрной дырой сектор был с того времени, как Арголия вторглась на Паннаси. И как они могут не соглашаться, если даже последнему ослу ясно, что…
Кирк покачал головой и едва заметно улыбнулся: манера выражаться Боунса, похоже, заразна. Впрочем, доктор, конечно, прав: вести бессодержательные споры, когда на карте благополучие всего сектора, — не просто глупо, это преступно. А потому нужно вмешаться.
Маккой зевнул в пятнадцатый раз, когда капитан снова вышел на связь.
— Боунс, скажите мистеру Споку, что я спускаюсь.
Споку, разумеется, эта идея по душе не пришлась, о чём он сообщил Маккою, когда тот отвёл старпома в сторонку, чтобы передать слова капитана.
— Мне кажется, что я уже почти добился от них согласия.
— Ничего подобного, Спок, — ворчливо возразил доктор, — вы только по уши увязли в этом никому не нужном споре!
— Я вовсе не…
Но Маккой слушать не стал, потому что всего в паре шагов от них уже материализовался капитан.
— Джим, — повернулся к нему доктор, — надеюсь, мы скоро улетим отсюда.
— Введите меня в курс дела, мистер Спок. — Капитан коротко кивнул Маккою и сразу же обратился к своему старшему помощнику.
Слушать доклад Спока Маккой не стал, предпочтя вернуться в зал для переговоров.
Паннасианские послы обменивались впечатлениями о Споке.
— Очень приятно, наверное, служить вместе с такой выдающейся личностью, не так ли, доктор? — поинтересовался Краттнег, помощник Родкрига.
Маккой промычал что-то неразборчивое, но, в общем-то, другого ответа и не требовалось: послы отлично беседовали между собой, игнорируя землянина.
Служить на одном корабле с вулканцем — не самое лёгкое дело. Одна только их странная манера сообщать каждому своё ценное мнение о чужих умственных способностях чего стоит! А эти вечные гимны логике! Не слишком ли страстную привязанность к ней обнаруживают те, кто так борется против страсти? Маккой хмыкнул. Нужно будет обязательно поделиться со Споком этой остротой и поглядеть, что у него найдётся возразить.
Единственным на корабле, кого, кажется, ничуть не выбивало из колеи Споково самомнение, был капитан. Он только улыбался, открыто или едва заметно, слушая их со Споком пикировки, время от времени сам становился объектом дурацких замечаний Спока, но задетым никогда себя не чувствовал. Это Джим-то! Такой самолюбивый! Так болезненно относящийся к вопросам, связанным с его авторитетом!
Маккой часто размышлял над этим, пытаясь отыскать причину такой терпеливости или снисходительности капитана — и не мог найти. Да, Джим говорил, что Спок его друг, но дружба эта была, на взгляд доктора, несколько странной. С друзьями разговаривают, делят интересы, вместе развлекаются, вместе сражаются, если так дело повернётся, но редкие и исключительно деловые разговоры Джима с вулканцем не слишком походили на дружеские беседы, да и общих интересов, кроме разве что шахмат, у них не было. И что самое, наверное, важное, даже в незамысловато-приятельских отношениях капитана с Сулу, Скоттом или Чеховым было больше тепла, чем в этой «дружбе» со Споком. Со стороны Спока, во всяком случае. К капитану он относился не лучше и не хуже, чем к другим людям. Конечно, он не позволял себе откровенно критичных высказываний, какие доставались самому Маккою, но и особенного уважения не демонстрировал. Не знай доктор, что вулканцы очень ценят субординацию, он бы, пожалуй, заподозрил, что Спок тайно мечтает занять место капитана.
— Благодарю вас, мистер Спок, за такой подробный доклад, — услышал Маккой голос Джима. — А теперь предоставьте мне закончить переговоры.
На невозмутимом лице Спока мелькнуло что-то вроде — только что-то вроде! — разочарования. И Маккой пошёл в атаку:
— Логикой не всякую войну можно выиграть, не так ли?
— Тем, что вы считаете иронией, тоже, доктор, — холодно ответил Спок.
— Думаю, Джим легко убедит этих любителей софистики.
— Угрозы и силовое давление их не убедят.
— Но Джим не станет угрожать, — фыркнул доктор. — Вы, Спок, спорите на полном серьёзе. Вас хочется переубедить. А Джим сейчас изложит этим упрямцам ваши же аргументы, улыбнётся пошире, и у наших послов сразу возникнет чувство, что если они пойдут на соглашение с Федерацией, вся их жизнь впредь будет такой сияющей, как улыбка нашего капитана. Они щёлкнут своими гребнями и согласятся на всё.
— Вы преувеличиваете, доктор.
— О нет, совсем нет.
— Переговоры с кем бы то ни было и обольщение женщин — совершенно разные ситуации. И то, что работает в одном случае, не сработает в другом.
— Это вы так думаете. Предлагаю пари, кстати.
— Заключать пари нелогично, доктор.
— То есть, вы сомневаетесь в своей правоте?
Спок колебался недолго.
— Хорошо, заключим пари, однако…
— Если я прав и Джим действительно договорится с ними без угроз, то вы открыто признаете, что есть вещи посильней логики. Если же я ошибаюсь, то… хм…
— Следующие полгода вы, доктор, будете заговаривать со мной сугубо по рабочим вопросам.
Тут заколебался Маккой. Но всего на мгновение:
— Да, пойдёт. Пари, Спок!
— Обойдёмся без рукопожатий, доктор.
Кирк вернулся через десять минут. И по его довольному лицу было ясно, что, во всяком случае, соглашение достигнуто. Но каким способом? Маккой ощутил что-то вроде лёгкого волнения. Если он проиграет, то, как честный человек, должен будет оставить Спока в покое. А ему так не хотелось этого!
— Как вы убедили их, Джим?
— О, аргументация мистера Спока была безупречна. Я использовал её, но просто, — он неопределённо помахал рукой, — добавил немного мёда.
— Давлением?
— Вы улыбались им? — почти хором спросили доктор и старший помощник.
Кирк ухмыльнулся и кивнул Маккою.
В тот же вечер в дневнике капитана появилась запись очень странного характера: «…Спок разочарован тем, как прошли переговоры, хотя по нему этого не скажешь. По его мнению, неоспоримых логических аргументов вполне достаточно для успеха, но сегодняшний день доказал ему, что это не так. Сухое изложение фактов многих не столько убеждает, сколько провоцирует на опровержение, разубеждение, пусть даже себе во вред. Немного человечности, немного эмоций, выраженных в улыбке, располагающих жестах, усиливают убедительность аргументации. К этим же выводам пришёл Спок и именно ими поделился со мной около часа назад. Его беспокоит ущербность его положения по сравнению с положением тех, кто может позволить себе улыбаться. Вулканцы, по его словам, лишены этой способности практически полностью. Конечно, он способен на механическое воспроизведение улыбки, но в ней не будет того, что есть в настоящей улыбке, вызванной симпатией или радостью. Он сказал также, что некие психологические техники вулканцев позволяют перенимать способности других рас, однако вулканцы крайне редко прибегают к подобному перениманию. А затем спросил…»
— Если бы я попросил у вас эту способность улыбаться?
— То есть как это, Спок?
— Как я уже сказал, мы можем перенимать разного рода психические особенности других рас. Хотя и почти не пользуемся этим умением.
Джим озадаченно смотрел на своего офицера по науке. Не мог же он шутить?.. Или мог? Спок выглядел так, как выглядел всегда: невозмутимое лицо, плотно сжатые губы, слегка нахмуренные брови — но это не гримаса недовольства, это выражение постоянной сосредоточенности, отпечаток той постоянной внутренней борьбы, которую вулканец Спок ведёт сам с собой, со своей человеческой половиной.
— И?
— Я мог бы, скажем, взять у вас взаймы способность улыбаться так, как улыбаются те расы, для которых улыбка является естественным выражением чувств.
«…признаться, я не сразу понял, шутит он или говорит всерьёз. Конечно, кто мог бы ждать шуток или розыгрышей от Спока, но… в общем, я засомневался. Однако он быстро убедил меня в абсолютной своей серьёзности, объяснив кое-какие тонкости процедуры, которую предлагал мне. Я сказал, что вопрос слишком странен, чтобы я мог дать на него скорый ответ, и обещал подумать».
Позже, когда вся правда выяснилась, Маккой проклинал собственную ненаблюдательность. Конечно, ему стоило бы поменьше поддевать Спока и донимать его вопросом, когда же он отдаст долг за проигранное пари, и повнимательней присмотреться к необычно-задумчивому Джиму Кирку — и тогда можно было бы избежать многих неприятностей. Но сделанного не вернуть, а несделанного уже не сделать, и нечего плакать над сбежавшим молоком. Именно к такому выводу пришёл в конце концов доктор.
Кирк тогда действительно был очень задумчив. И, как назло, ничто этой задумчивости не мешало — они летели, сопровождаемые кораблём панассиан, на встречу с официальными представителями Федерации. Полёт проходил спокойно — ни одной чрезвычайной или просто нестандартной ситуации, ни один подозрительный корабль не пролетел мимо, ни один член экипажа не начал вести себя странно, ни одна деталь в механизме корабля не сломалась. И это затишье позволило Кирку принять решение, о котором позже он, конечно, не раз пожалел, но в тот момент — момент необыкновенного затишья и расслабленной задумчивости, момент, когда в долгие и скучные часы на мостике в голову начинают лезть мысли, до которых в более опасные часы и дела нет, — то решение казалось самым правильным из всех возможных.
— Послушайте, Спок, я долго думал о вашем предложении…
В его каюте, куда Кирк ещё ни разу не заходил, приглушённый свет и неожиданно живописная обстановка — настолько неожиданно живописная, что Кирк даже сбился на пару мгновений, засмотревшись на развешанную по стенам вулканскую экзотику.
— …долго думал о вашем предложении. Скажу прямо, оно кажется мне довольно странным. Мне казалось, что вы, вулканцы, считаете собственную расу самодостаточной.
— Верно, капитан, — не изменяя своей обычной манере, Спок сосредоточенно смотрел куда-то мимо Кирка. — Однако я служу в Звёздном флоте, который является преимущественно человеческой организацией. Кроме того, многие расы, с которыми мы сталкиваемся, используют стратегии коммуникации, сходные с человеческими. И, — Спок запнулся, — улыбка в этих стратегиях играет одну из самых важных ролей. Что нелогично, но несомненно.
Формулировал Спок исчерпывающе, что всегда восхищало Кирка, даже своё странное желание научиться улыбаться Спок сумел объяснить довольно внятно. И Кирк только поразился самоотверженности своего старшего помощника — приобретать сомнительное с точки зрения собственной культуры и философии умение затем, чтобы лучше отвечать требованиям места службы. Хотя возможно, мелькнула мысль, что желание лучше исполнять свои обязанности — лишь отговорка, и на самом деле улыбка — это желание Спока приблизиться к человеческой половине своей натуры, сделать эту половину более понятной.
— Хорошо, — задумчиво улыбнувшись этой мысли, проговорил Кирк, — я понимаю. Но…
— Я могу предложить вам приобрести кое-какие вулканские способности. Вз… в благодарность.
— Да, — кивнул Кирк. — Именно об этом я и хотел спросить. Дело в том, Спок, что…
Собственному дневнику выговорить это было куда проще: «…определённое безразличие к моему вынужденному одиночеству, ведь семья требует большой ответственности, но я не могу делить время между семьёй и кораблём, приходится выбирать. В данном случае моё чувство долга предписывает мне выбрать корабль. Но не только чувство долга, разумеется. Я слишком привязан к „Энтерпрайз“, к моим обязанностям здесь, к этой миссии. Я не хочу, чтобы сомнения и неизбежные для любого человека мечты о простом семейном счастье отвлекали меня…»
Но объяснять это Споку было неожиданно тяжело. Кирку казалось, что за этими продуманными фразами скрывается какая-то ложь, ложь самому себе, не сосредоточенно глядящему куда-то мимо Споку, а потому неосознанная и вдвойне опасная.
— …отвлекали меня от всего этого.
— Я понимаю.
— Вы ведь могли бы как-нибудь… заблокировать те части моей личности, которые отвечают за всё это?
— Полагаю, да, сэр. Однако вы уверены, что вам нужно именно это?
Кирк пожал плечами, слишком беспечно, на взгляд Спока.
— Но ведь это обратимый процесс? Если что-то пойдёт не так, вы же всегда сможете разблокировать?
— Да.
«Ответ мистера Спока не показался мне подозрительным только потому, что я привык доверять ему. Никогда мне не пришло бы в голову подозревать его в чём-то, в каких-то интригах против меня. Я совершенно доверял Споку. Отчасти потому что слышал о преданности вулканцев, отчасти потому что… просто доверял. Но на самом деле, это его «да» прозвучало подозрительно: слишком отрывисто, слишком быстро. Словно он боялся, что я продолжу расспросы. Но я и не думал продолжать — я полностью верил ему, я считал, что если есть какая-то опасность в том, о чём мы сейчас договаривались, то он непременно известит меня о ней».
В ту минуту, когда в красноватом полумраке каюты Спока Кирк наконец согласился, и Спок склонился над капитаном, чтобы, легко коснувшись его лица кончиками пальцев, изменить его навсегда, — именно тогда Родкриг вышел на связь.
— Слушаю, господин посол, — отозвалась Ухура.
— Мы хотели бы пригласить капитана Кирка разделить с нами ужин в благодарность за то, что его мудрые слова подтолкнули нас к важному решению.
— Капитан не может ответить сейчас, однако я передам ему.
— Благодарю вас, офицер Ухура. Мы с нетерпением ждём ответа капитана Кирка.
Для мистера Скотта эти дни были самыми скучными за все годы службы. Кто бы мог подумать — ничего, совершенно ничего не происходит! Когда такое было, чтобы всё шло по плану и по расписанию? Чтобы ни одной чрезвычайной ситуации? Чтобы ни один бездельник, зазевавшись, не испортил что-нибудь в прекрасно отлаженном механизме «Энтерпрайз»? Нет, это положительно ненормально! И мистер Скотт скучал. В конце концов, чтобы хоть как-то бороться с этой скукой, он решил попросить капитана отправиться — с разрешения господ послов, разумеется, — на корабль панассианцев.
«Поглядеть, как там всё устроено, — пробормотал мистер Скотт. — Просто поглядеть. Любопытно же».
И капитан не заставил себя ждать — он как раз выходил из каюты Спока, когда столкнулся с мистером Скоттом.
— Скотти.
— Добрый день, сэр! — расплылся в улыбке мистер Скотт. — В последнее время у нас как-то тихо, вам не кажется?
— Это вы верно подметили, Скотти, — ответил капитан и странно скривился, словно сама мысль о мирных днях причиняла ему боль.
— Может, вы позволите мне заглянуть к нашим соседям-панассианцам, пока они наши соседи, а? Очень интересной конструкции у них корабль.
— Собираетесь заняться шпионажем, Скотти? — ещё сильней нахмурился капитан. А потом как-то странно оскалился и выпучил глаза, выражая как будто высшую степень неодобрения или даже гнева. Выглядело это и противно, и жалко. Скотту даже неловко сделалось оттого, что он видит капитана в таком состоянии. Но неужели в его желании попасть на корабль панассианцев было что-то дурное? Почему капитан решил, что Скотти собирается шпионить?
— Сэр, что вы! Я не собираюсь шпионить! Но любопытно же! — на всякий случай возразил Скотти. И прибавил: — С вами всё в порядке?
— Да, Скотти, — резко ответил капитан. И ушёл.
«И не будь это капитан Кирк, — подумал мистер Скотт, — я бы решил, что он убежал».
— Мостик — капитану Кирку, — раздался голос Ухуры. — Мостик — капитану Кирку. Сэр, послы Панасси желают пригласить вас на их корабль. На ужин.
— Надеюсь, ужином будет не сам капитан, — заметил Маккой, стоявший на мостике возле пустующего кресла капитана.
Спок недоумённо посмотрел на доктора.
— Что вы имеете в виду?
— Это шутка, мистер Спок, — засмеялась Ухура.
— Шутка?
— Да, это форма иронии, — раздражённо подтвердил Маккой. — Ваш вулканский разум точно знает, что такое ирония, ведь вы так часто иронизируете.
— Теперь, доктор, когда офицер Ухура сказала мне, что это шутка, я понимаю, в чём её соль.
И Спок улыбнулся. Широко, открыто, заразительно. В первое мгновение, не успев пока осознать, кто именно сейчас улыбается ему, Маккой улыбнулся в ответ, так заразительна была эта улыбка. А потом — словно её стёрли — улыбка пропала. И Спок был как прежде серьёзен и невозмутим.
— Спок, неужели, вы научились ценить мой юмор?
— Боюсь, доктор, это была просто тренировка, — последовал загадочный ответ.
И Спок отвернулся к своей панели управления. А Ухура и Маккой только недоумённо переглянулись.
— Ухура, когда послы Паннаси выходили на связь? — с этим вопросом капитан появился на мостике.
— Буквально десять минут назад.
— Буквально? — скривился Кирк. — Это значит «точно» или «мне было лень засечь точное время»?
— Сэр… — растерялась Ухура.
— Не важно, — отрезал капитан. — Свяжите меня с панассианами.
— Да, сэр.
С Родкригом, по мнению доктора Маккоя, Кирк говорил с таким лицом, словно уже неделю страдал от острейшей зубной боли. И головной заодно. И, чёрт возьми, думал доктор, это было странно! Сначала эта широченная улыбка Спока, теперь хмурое — нет, не просто хмурое, болезненно несчастное! — лицо Джима. Любопытно, о чём они говорили, что теперь так выглядят?
Ответа на мучивший его вопрос доктор тогда не получил, зато получил приглашение на ужин у паннасианских послов. И потому вскоре вшестером — капитан, Спок, доктор, мистер Скотт и два его помощника, офицер Энджисс и младший офицер Трикс, — они отправились на корабль посла Родкрига.
— Очень любопытно у вас тут всё устроено, — заметил мистер Скотт, когда подали аперитивы. Во всяком случае, доктору показалось, что это были аперитивы. Так-то бесцветная прозрачная жидкость в высоких и неудобно узких бокалах с тем же успехом могла бы быть и собственно ужином. Кто разберёт инопланетные обычаи? А про пищевые привычки панассиан Маккой ничего не слышал.
— Вам нравится? — с гордостью поинтересовался Лофпрут, механик-панассианец.
— Я сказал, — хитро ухмыльнулся мистер Скотт, принюхиваясь к бокалу, — что тут всё любопытно устроено. Пока не знаю, нравится ли мне.
Лофпрут щёлкнул гребнем сильней обычного. Маккой знал, что громкое щёлканье значит раздражение и хотел было вмешаться, чтобы как-нибудь сгладить напряжение, но тут заговорил капитан:
— Мистер Скотт считает, что нет корабля лучше, чем «Энтерпрайз», но, возможно, ваш тоже тронет его сердце.
В другое время это, наверное, прозвучало бы успокаивающе, но на сей раз Кирк сопроводил свои слова такой жуткой, похожей на оскал гримасой, что Лофпрут только сильней разозлился.
— Но в этом, капитан, вы, верно, сомневаетесь? По-вашему, земные корабли во всём превосходят панассианские?
— Я не, — по лицу Кирка пробежала судорога, — говорил этого.
— Но намекали.
— Я не…
— Люди не всегда способны здраво оценить собственные достижения, — заговорил Спок, сопровождая свои слова мягкой улыбкой, — но я, как вулканец, уверяю вас: панассианский корабль прекрасен как с точки зрения технической оснащённости, так и с точки зрения внешней эстетики.
— Приятно слышать это от такого мудрого собеседника, — гнусаво сказал Родкриг, а Лофпрут кивнул.
А потом капитан Кирк поразил всех: панически осмотрев собравшихся за столом, он вскочил — и так резко, что прозрачная жидкость из бокала пятном расползлась на тёмно-синей скатерти — и выбежал прочь.
Много позже капитан записал в личный дневник следующее: «Я не ждал от Спока предательства или обмана, и потому был предан и обманут».
Прозрачная жидкость, в самом деле, оказалась аперитивом, да ещё и неплохим. Маккой пил его маленькими глоточками и искренне жалел, что капитан находится в дурном расположении духа, а потому с ним это обсудить было нельзя.
Кирк вернулся почти сразу. Извинился за своё поведение, объяснив его плохим самочувствием, резко отказался от немедленной помощи доктора — и только кивнул, когда помощник Родкрига, пощёлкивая гребнем, налил ему той же прозрачной жидкости, вместо разлитой по столу. Пятна на скатерти уже не было. Мир был восстановлен Споком. Можно было кивнуть переполошившимся было послам, улыбнуться испуганной Энджисс и притвориться, что ничего не произошло. Но Кирк решил обойтись без улыбки.
Ужин занял почти полтора земных часа. Это было слишком, по мнению Кирка, но остальные, похоже, получали удовольствие — как от непривычной расцветки и необычного вкуса еды и напитков, так и от беседы Родкрига и Спока.
Кирк едва дождался возвращения на корабль. Рассуждения Маккоя о необычном составе панассианких напитков его только раздражали, а мысль о неизбежном разговоре со Споком мучила. Кирк не мог понять, намеренно или случайно Спок так подставил его? Ведь если он знал о таком эффекте, если он знал, что он, Кирк, потеряет способность улыбаться, то что же? Выходит, он совершенно сознательно обманул своего капитана, своего друга? Нужно было поговорить со Споком как можно скорей — и всё же Кирк колебался. Больше всего на свете сейчас он боялся узнать, что Спок его обманул.
— …и тогда, мисс Энджисс, мы туда бросаем туда одну-единственную оливку. И коктейль готов.
— Ах, доктор Маккой, поверить не могу, что вы знаете всё это!
— Моё маленькое скромное хобби. А у вас есть хобби, мисс Энджисс?
Разговор этот происходил, когда земляне и Спок шли к транспортаторной панассиан. Маккой увлечённо делился с офицером Энджисс рецептами самых экзотических земных коктейлей, но не выпускал Спока из поля зрения. Положительно, вулканец вёл себя странно на ужине. Он улыбался! Да ещё так естественно, словно улыбался всю жизнь. Но при этом почему-то, стоило улыбке сойти с его лица, как Спок делался совершенно таким, каким был всегда: бесстрастным, замкнутым, холодным, словно и не улыбался всего мгновение назад.
Едва только они вернулись на свой корабль, как капитан сказал Споку, что им срочно нужно поговорить приватно. Выглядел Кирк при этом, на взгляд доктора, довольно странно: словно предстоящий разговор, безусловно важный, очень пугал его. Но что могло пугать Джеймса Кирка? Бросив пару прощальных слов радостно улыбавшейся Энджисс, Маккой отправился в лазарет, твёрдо вознамерившись поговорить с Джимом при первом же удобном случае.
Удобный случай предоставился совсем не сразу. Доктор не знал, что за разговор произошёл между капитаном и его старшим помощником, но разговор этот был тяжёлым.
— Спок. — Капитан хмурился и кривил губы, Спок внимательно смотрел на стену у него за спиной. — Вы знали, какой эффект будет от… того, что вы сделали?
— Боюсь, сэр, что да. Я знал.
— Как? — Кирк побледнел. — Спок, вы сейчас лжёте мне! Потому что этого просто не может быть!
— Нет, я совершенно точно знал, какой будет эффект. Знал, что вы потеряете способность улыбаться. Я могу объяснить механизм.
— Спок! Почему вы не предупредили меня? — всё ещё не веря, спросил Кирк, и голос его звучал в высшей степени растерянно.
— Потому, сэр, — сказал Спок тоном, каким объясняют очевидные вещи, — что вы иначе отказались бы.
— Что? Нет… — Кирк отступил на несколько шагов, слепо шаря рукой за спиной. Наконец он оперся о стол и прошептал: — Вы не могли этого сделать. Не могли… Вы же мой друг.
— Данное понятие переоценено людьми, сэр. Вы мой друг, но я не вкладываю в это слово то, что вкладываете в него вы.
— Но… тогда… — Кирк судорожно вздохнул. — Тогда, офицер Спок, вы — мой старший помощник. И вы… вы причинили мне намеренный вред, а это… это… предательство.
— В чём заключается этот вред, сэр? — бесстрастно спросил Спок.
— Из-за вас я не могу улыбаться! — почти прорычал капитан. И замолчал, потому что прозвучало это нелепо.
Личный дневник капитана в те дни полнился очень странными записями. Пожалуй, если бы Маккою удалось узнать содержание хотя бы половины из них, он порядком удивился бы тому, какие чувства тогда мучили Джима Кирка, и тому, насколько эти чувства не соответствовали на удивление неподвижному лицу капитана. «Словно они со Споком поменялись характерами», — сказал бы Маккой, если бы прослушал те записи. Впрочем, однажды он и так сказал это, а капитан только нахмурился в ответ, хотя прежде улыбнулся бы и поддержал шутку.
За пять часов до прибытия на базу Звёздного флота, где в торжественной обстановке и под музыку посол Панасси Родкриг должен был поставить свою подпись под договором о присоединении Панасси к Федерации, капитан записал следующее: «Хватит ждать. Да, это решение далось мне с огромным трудом, но прошедшие дни доказали, что Спок поставил меня в безвыходное положение. Офицеры выходят из подчинения, я знаю, что между собой они обсуждают странную перемену в моём характере, что многие недовольны этой переменой. С одной стороны, я не намерен поощрять сплетни, с другой же, их можно понять. Невозможность улыбаться странно пагубным образом сказывается на моём характере. Мне всё трудней сдерживаться, когда что-то идёт не так, как я рассчитываю. Сглаживать ситуацию, если она накалилась, также не получается — слишком важную роль в этом играет улыбка. Спок, как ни горько мне это признавать, активно пользуется тем преимуществом, которого лишил меня. Это наводит на мысли, что когда он обманул меня, им руководствовало не только желание добиться моего согласия, но и намного более далёкие планы: полагаю, Спок рассчитывал на такую перемену в моём характере и перемену в собственном характере, чтобы использовать их в своих целях. Каких? Но это очевидно. Полагаю, когда мы прибудем на базу Звёздного флота, он свяжется с командованием и заявит о моей профнепригодности. Если я попытаюсь как-то возразить, само моё поведение и все мои аргументы будут свидетельствовать против меня. Насколько мне известно, среди вышестоящих офицеров нет тех, кто всерьёз верил бы в реальное использование тех практик, которые используются на Вулкане. Большинство офицеров уверены, что это байки для малышей, не больше. Мои собственные слова докажут, что я невменяем. Значит, нужно поступить иначе. И начать действовать, не дожидаясь встречи с командованием. Прежде всего нужно изолировать Спока».
Спок наблюдал за показателями, когда на мостике появился капитан. В последнее время он не так часто приходил сюда — не больше, чем требовал устав, — пользуясь всяким предлогом, чтобы находиться в своей каюте. Наверное, ему так было проще переживать то, что произошло, и будь он, скажем, простым пассажиром, его трудно было бы упрекнуть, но, способный улыбаться или нет, Джеймс Кирк оставался капитаном «Энтерпрайз». А такая мелочь, как умение улыбаться, не должна была влиять на него.
— Спок, мне необходимо обсудить с вами кое-что.
— Слушаю, сэр?
— Боюсь, мы не можем вести этот разговор здесь. Робертс, примите командование.
В лифте они молчали, слушая шелест отлаженного механизма так внимательно, словно ничего увлекательней или прекрасней ещё не изобрели. Кирк старался не смотреть на Спока, хотя это было бесконечно тяжело. Но взглянуть на него было бы ещё тяжелей. Спок также не смотрел на Кирка, размышляя о том, что за последнее время они едва перемолвились парой слов, и что это отчего-то было болезненно осознавать. Разумеется, и до рокового часа, когда Споку пришлось признать, что он намеренно не известил капитана о разрушительных последствиях безобидной, как тому казалось, процедуры, они не так уж много говорили, почти всегда — по делу, часто — в самых опасных ситуациях, когда они могли погибнуть в любое мгновение, — и всё же в этих коротких разговорах было много неосознаваемой тогда радости; ещё бывало, что Кирк вмешивался в его, Спока, утомительные пикировки с Маккоем, — и смягчал надоевшую уже бестактность доброго доктора своими комментариями; и всегда, всегда была сама возможность поговорить, всегда капитан отвечал Споку охотно и радостно, и почти всегда сопровождал свои ответы улыбкой — и этой улыбки Споку сейчас не хватало, пожалуй, сильнее всего.
— Идёмте в мою каюту, мистер Спок.
— Да, сэр.
Капитану об этих мыслях знать не стоило — слишком они были похожи на сожаление или раскаяние. А сделанного не воротишь.
Когда они оказались в каюте капитана, тот достал фазер и навёл его на Спока.
— Прошу прощения, Спок, но вы вынудили меня к этому.
— Я не понимаю, сэр.
— Он настроен на оглушение. Я не собираюсь вас убивать, но мне нужно было увести вас с мостика.
— Почему?
Разбирайся Спок немного лучше в психологии землян, ему показалось бы странным, что рука, в которой капитан держал фазер, слегка дрожала. Едва заметно — но всё же заметно.
— Вы позволили себе много лишнего, я подозреваю вас в заговоре против меня.
— В заговоре, сэр? С кем же я сговорился! — Спок уже привык сопровождать такую иронию лёгкой улыбкой — и автоматически улыбнулся.
— Молчите! — закричал Кирк. Его лицо исказилось и покраснело, руки сильно тряслись. — Не смейте улыбаться мне! Не думаете же вы, Спок, что это на меня подействует?!
— Сэр, я хочу предупредить вас, что я не позволю оглушить себя.
— Прекратите улыбаться, Спок, — прошипел Кирк. — Неужели вы не… не чувствуете… хотя что вы можете чувствовать? Вы же вулканец!
С усилием Спок опустил уголки губ, чтобы придать лицу обычное бесстрастное выражение. Эта прилипшая к нему ироничная улыбка вдруг стала ему противна.
— Не нужно использовать название моей расы как оскорбление, сэр.
Кирк взмахнул рукой с зажатым в ней фазером: он решился выстрелить, но слишком поздно — Спок шагнул вперёд и легко обездвижил и отключил его.
Вернувшись на мостик, Спок сообщил, что капитан временно передал ему командование. Никому и в голову не пришло заподозрить, что что-то идёт не так.
Спок редко пользовался формой дневниковых записей для упорядочения своих мыслей или чувств. Устав его к этому не обязывал, сам же он считал, что высокоразвитому существу ни к чему проговаривать мысли вслух, чтобы оценить их правильность. В анализе собственных чувств Спок — по двум в каком-то смысле взаимоисключающим причинам — тем более не испытывал необходимости. Однако за четыре часа до прибытия на базу Спок оставил в своём личном дневнике загадочную запись: «Иногда присвоение чего-то бесконечно дорогого причиняет более сильную боль, чем просто любование этим при невозможности получить».
А за три часа до прибытия на базу Ухура сообщила:
— Панассианский корабль атакован!
Спок запер дверь каюты Кирка снаружи, забрал фазер и отключил все внутренние коммуникаторы. Оставалось только колотить в дверь и надеяться, что кто-то будет идти мимо. Но, как назло, никто мимо не шёл. Все были на своих местах и заняты делом. Один капитан метался по своей каюте словно лев в клетке. Хотя на льва он сейчас походил меньше всего — покрасневший, злой, со встрёпанными волосами, он был скорее жалок.
— Выпустите меня! Выпустите меня немедленно! — орал он, колотя в дверь. Но никто не отзывался. В конце концов он устал бесплодно стучать в дверь и лёг на кровать, чтобы собраться с мыслями.
А потом заснул.
— Мы немедленно должны вмешаться, сэр! — заявил Сулу.
— Мы не знаем, что это за корабль…
— Арголиане, конечно! Кому ещё придёт в голову нападать на панассиан?
— На корабле нет внешних опознавательных знаков. Ухура, свяжитесь с атакующими.
— Они же сейчас…
— Мистер Сулу, займитесь своим делом.
— Панассиане вышли на связь, — сказала Ухура. — просят помощи.
— Они знают, кто их атаковал?
— Нет, противник не отзывается. Но у них вот-вот откажут защитные щиты.
— Мистер Спок, нужно вызвать капитана! — снова влез Сулу.
— В этом нет необходимости. Ухура, передайте панассианам, что они могут транспортироваться на наш корабль.
— Да, сэр.
— Сэр, — снова заговорил Сулу, — щиты у них еле держатся. Хотя их пилот молодец — хорошо уворачивается.
— Сэр, их транспортатор вышел из строя.
— Мы должны вмешаться!
— И мы вмешаемся, мистер Сулу, — неожиданно раздался голос Кирка. Спок резко обернулся. Но в дверях никого не было. И никто, похоже, не слышал этот голос. — Пара предупредительных выстрелов, и арголиане поймут, что не с теми связались!
Спок растерянно моргнул и едва не отозвался: «Есть, сэр». Сдержаться было сложно — настолько близко звучал голос капитана.
— Сэр! Щиты отказали!
— Райли, наведение, — велел Спок, не вполне сознавая, что говорит. — Стреляйте, но слегка промахнитесь.
— Да, сэр! — ухмыльнулся Райли.
— Другое дело, Спок. Сейчас они передумают выступать. — Капитан рассмеялся, довольный собой и происходящим. Рассмеялся так радостно и тепло, что у Спока сжалось сердце.
Возле арголианского корабля ярко вспыхнуло. Не нужно было смотреть на показатели, чтоб понять: атака немедленно остановилась.
— Сэр, арголиане вышли на связь, — откуда-то издалека прозвучал голос Ухуры.
— Соедините.
На экране появился капитан арголианского корабля — большеглазый, плосконосый, с капюшоном вокруг головы, вроде тех, что бывают у земных кобр.
— Капитан! Мы просим вас не вмешиваться в отношения Арголии и Панасси. Иначе мы будем вынуждены атаковать и вас.
— Панасси сейчас под защитой Федерации, поэтому защищать их корабль является нашей прямой обязанностью.
— Договор пока не заключён.
— Условия были приняты.
— Но подписи пока не поставлены. Уходите.
Неожиданно изображение пропало.
— Сэр, связи нет.
— Переключите.
— Есть, сэр.
И все увидели, как арголианский корабль разлетается на мелкие кусочки под выстрелами панассиан.
«Какого чёрта!» — подумал Кирк, просыпаясь.
— Джим? — Над ним нависал Маккой. — Ваша дверь была заперта, мне это показалось подозрительным.
Вид взрывающегося корабля всё ещё стоял у него перед глазами. Кирк поморгал, прогоняя его.
— Боунс. Что произошло? Нас атаковали?
— Полагаю, да, хотя тем, кто не на мостике не всегда спешат сообщить, что мы вот-вот поджаримся из-за атаки каких-нибудь инопланетян, — поджал губы Маккой.
— Но… сейчас опасность миновала.
Кирк в задумчивости провёл большим пальцем по подбородку.
— Верно. Но что вы забыли здесь, когда там?.. — Маккой не договорил, потому что в это мгновение Кирк вспомнил:
— Спок! Где сейчас Спок?
— На мостике, думаю.
Кирк вскочил с кровати.
— Мы должны изолировать его, Боунс. Он замышляет мятеж!
— Джим, Джим, — доктор даже отступил на несколько шагов, — о чём вы?
— Боунс, — хмуро сказал Кирк, — я сейчас расскажу вам нечто… необычное. Прошу, поверьте мне. Очень важно, чтобы вы поверили.
— Хорошо, Джим, я слушаю.
@темы: мои фики, in love&space
-
-
26.10.2012 в 20:00ИЛИ
просто завтра после работы ворвусь и прочитаю все что есть
-
-
26.10.2012 в 20:01-
-
26.10.2012 в 20:03ураааа)))))