а потом записали.
это треш, я серьёзно.
и там рейтенг (суть которого выражает эпиграф). в другой дневник не хочу закидывать, т.к. он мрачно-аутичен, что никак не соответствует содержанию данного шидёвра.
Пишет Гость:
15.08.2013 в 01:58
…и все биндюжники вставали (в штанах),
когда в пивную он входил (без штанов).
астарожна: члены и полный бред!!! вчера два часа ехала на велосипеде и не о чем было размышлять. вот они, плоды мозгового безделья
около 1 400 слов треша с участием лезами, штампы и т.д.Это был отвратительно солнечный день. Звонко пели птицы — как они не хрипнут, пернатые гады? — назойливые лучи лезли в лицо, небо выжигало сетчатку глаз своей синевой, люди вокруг орали ничуть не тише птиц и слишком усердно жестикулировали, а каждое движение по немилосердно изумрудной траве лужаек давалось с трудом. Грантеру, конечно, все остальные пили накануне гораздо меньше, хотя поводов у них номинально было больше: кто-то там где-то там вчера сделал что-то там удачное, хотя, как всегда, кому-то там всё же прилетело полицейской дубинкой, но людей зато собралось очень много и кто-то там что-то там где-то там уже с утра написал одобрительное — деталей Грантер, ясное дело, не помнил, он и своё имя сейчас припоминал не без усилия. Единственное, на что хватило сил, — это дойти по траве до тенёчка, бухнуться там и закрыть глаза.
А всё-таки хорошо он вчера выпил. Если всё припомнить — то и пиво, и скотч, да, кажется, именно скотч, а не бренди, и ром даже урвал где-то, а потом и абсент — причём явно с полынью, а не с анисовой бурдой, которую обычно наливают. Да и вообще было неплохо — из угла всё видно и почти ничего не слышно. То есть как — видно, скажем, Комбефера, а не слышно, что за пургу он несёт. Или видно Анжольраса — и, надо сказать, немного слышно даже — и уши у Грантера уже даже успели привять немного (всего от пары слов, в конце концов, к счастью разговорчив Анжольрас не был), когда вдруг Анжольрас прервал свою речь на полуслове и, в упор посмотрев на Гранетра, снял штаны. Вместе с трусами.
Вот так. Одним махом открыл миру триколор. Грантер моргнул — триколор не исчез. Классические синяя, белая и красная полоски горели в паху Анжольраса, причём королевский белый пришёлся как раз на член.
— Я пока не решился выкрасить волосы на голове, — услышал Грантер голос Анжольраса, но глаза на лицо поднять не смог.
— А-а, — понимающе протянул Грантер.
— Как тебе? — снова спросил Анжольрас, а королевский белый его вроде как шевельнулся, приподнимаясь.
Грантер чихнул и оттого проснулся — бабочка села на его нос, пользуясь случаем. Неподалёку расселась вся компания, и Козетта как раз протягивала Курфейраку бутерброд, а Комбефер ей прямо в ухо (Мариус сидел багровый) объяснял, что необязательно именно ей раздавать всем еду, что мужчины и сами могут справиться, что нет необходимости обязывать себя делать что-то исходя из гендерных функций, потому что сами эти функции, за редким исключеним, — фикция. Грантер поморщился и осторожно перевёл взгляд на Анжольраса, тот как раз следил за бабочкой, может, той самой, что только что улетела с носа Грантера, пробудив его от сна о триколоре. Грантер поспешил закрыть глаза, надеясь на продолжение. В конце концов, надо было ответить на вопрос.
Комбефер, в соответствии со своей нудной натурой, обнажался куда медленней. Он делал это, можно сказать, обстоятельно: расстегнул молнию, потом пуговицу, спустил брюки до колен — и всё это не затыкаясь, то есть, буквально, он постоянно что-то кому-то втирал — пришла очередь трусов, в клетку и таких же занудных, как их владелец. Трусы он тоже спустил до колен, явив взгляду Грантера то, что достойно было бы украсить собой страницу соответствующего раздела учебника по биологии. Средний размер, средняя волосатость, здоровый цвет, никаких излишеств. Воплощение приличия, если тут, конечно, такое слово допустимо. Интересно, им пользовались когда-нибудь в иных целях, кроме мочеиспускания?..
«Не интересно», — поспешно ответил на собственный вопрос Грантер и открыл глаза. На Комбефера, который переключился на Мариуса, он смотреть теперь избегал, зато на Анжольраса бросил укоризненный взгляд. Нет бы снова триколор приснился… Анжольрас, почувствовав взгляд, повернулся, и Грантер сделал вид, что любуется полосками на брюках Курфейрака. Тот как раз одновременно жевал бутерброд и усиленно заигрывал с проходившими мимо девушками. Впрочем, возможно, и не с ними, а их спутником — насчёт Курфейрака трудно быть уверенным.
Ещё одна попытка — Грантер вздохнул и закрыл глаза. И немедленно выразил надежду, что если объектом заигрываний всё же выступал парень и заигрывания эти окажутся успешными, то сверху будет именно парень, потому что иначе это как в анекдоте про коня. Не до колен, конечно, но Курфейраковы размеры потрясали воображение. Эдакая колбаса, из разряда молочных, по толщине, конечно, не по цвету, цвет-то был, само собой, революционно-красный. И колбаса эта намеревалась в любую минуту перейти в боевое положение.
Грантер вздрогнул и очнулся. Теперь и Курфейрак оказался в чёрном списке вместе с Комбефером.
— …называется «vícia cracca», но народное название гораздо милей. — Это Прувер увлечённо перечислял названия несчастных цветочков, пожертвованных злодеем Мариусом для веночка на голову Козетты. — Его называют мышиный горошек. Мне он напоминает о пасторалях.
Мариус сидел багровый.
— Знаешь, такие наполненные покоем изображения пастухов и пастушек семнадцатого века…
А у Прувера, стеснительно приспустившего штаны, всё было как на греческих статуях.
Грантер всхрапнул и потому проснулся.
Легль отскребал от джинсов Козетты масло и хохотал. Комбефер предлагал полезные советы, как сделать, чтобы не осталось жирных пятен, а Прувер уже протягивал солонку, чтобы, следуя совету Комбефера, посыпать солью пятно.
— Первый раз не на себя уронил, надо же! — недоумённо приговаривал Легль. — Козетта, ты будешь моим талисманом на счастье, давай?.. То есть, нет, я, конечно, не хочу, чтобы мои неудачи посыпались на тебя, не подумай!..
Мариус сидел багровый.
Последним, что видел Грантер, погружаясь в сон, был Анжольрас, навзничь лежащий в солнечном пятне. Волосы его сияли.
Неизвестно откуда взявшиеся на столе перед Леглем свечи создавали вокруг его члена ореол из чёрных курчавых завитков волос. Грантер икнул, потому что Легль оказался негром, блестящим таким, с полированной лысиной. Грантер поперхнулся пивом, потому что Легль был к тому же обрезан — в буквальном и даже кошерном смысле слова обрезан: его конец был голым гораздо больше, чем у остальных. И почему-то казалось, что вид у этого лысого конца был довольный и жизнерадостный. Ну, точно физиономия самого Легля.
Кашлял Грантер так долго, что проснулся. Легль как раз куда-то удалился, чем избавил Грантера от мучений, а Жоли разглагольствовал о том, что мочиться, а тем более справлять иные нужды на природе — крайне негигиенично и вредит чистоте леса.
— Главное, — обеспокоенно проговорила Козетта, — чтобы его пчела никуда не укусила.
Кончики её ушек порозовели, Мариус же по цвету своему уже давно преодолел отметину «свёкла».
— Едва ли пчела перепутает… Легля с цветочком, — задумчиво проговорил Жоли. — Но, на всякий случай, у меня достаточно разных средств от аллергии.
Грантер прикрыл глаза, гоняя от себя видение раздувшегося от пчелиного укуса лысого достоинства Легля. А там, по другую границу сна его уже ждал Жоли с расстёгнутой ширинкой.
— Я только ненадолго, — сообщил Жоли. — Чтобы проветрить, но не простудить при этом.
Грантер понимающе кивнул. Любой бы понимающе кивнул при виде свернувшегося розоватой гусеничкой petit-Жоли, припорошенного чем-то белым.
— Это детская присыпка, — пояснил Жоли, — от потницы. И при растёртостях помогает. Знаешь, когда…
Тут Грантер проснулся от сильного приступа тошноты. Наверное, похмелье не отпускало. Тошнота усилилась, когда на полянке он вдруг заметил бодро скакавших с мячом Фейи и Баореля. Как они могут бегать так беззаботно и не замечать ядрёно-зелёной травищи и назойливого солнца? Да ещё мяч этот — более белых мячей не выпускали никогда, просто глаза режет.
— Присоединяйтесь! — крикнул Баорель сидевшим на траве. И мяч полетел в Курфейрака, который охотно его поймал, перекинул Анжольрасу, а тот, не выходя из задумчивости, бросил его Козетте. Смех её был сравним только что со скрипом вилки о тарелку.
«Делать им нечего», — подумал Грантер, морщась от головной боли. Лучше бы прикрыть глаза.
Мысль была, прямо сказать неразумная, потому что тотчас же взору его явился Баорель, сразу совершенно голый. Хотя кто назвал бы «совершенно голым» человека с такими джунглями в паху? Там ведь просто ничего не разглядишь, как ни приглядывайся!
«Вот это тестостерон, — вяло подумал Грантер. — Теперь ясно, чего он так резво за мячом скачет. А у Фейи, наверное, флаг Польши будет… неинтересно».
— Мариус! Мариус! — крики Курфейрака пробудили Грантера от мыслей о флаге Польши. — Давай к нам!
Не исключено, что Мариус так бы и дальше багровел, но тут Козетта, развернувшись, бросила ему мяч, чем спасла его от удара, который непременно грозил бы на жаре человеку с таким цветом лица. Мариус немедленно побледнел и неловко кинулся ловить мяч — будто это сама Козетта и была.
Грантер закрыл глаза — но лишь на мгновение, потому что предательское воображение тут же начало ему транслировать Мариуса в совершенно не привлекательном для Грантера виде.
— Ну, нет! — вслух произнёс он, но глаза открыть не смог. — Ни за что.
Чья-то рука коснулась его плеча и окончательно очнула Грантера от дрёмоты.
— Мне нужны спички! — выдохнул он и упёрся глазами в ярко-голубой взгляд, выжигавший сетчатку похуже летнего неба. — Срочно! Немедленно!
— Давай, ты пересядешь? — строго сказало небо. — Тень отсюда ушла. Ты перегреешься, если уже не перегрелся.
— Он великолепен, — пробормотал Грантер, когда поднялся, опираясь на руку Анжольраса.
— Прости?
— Королевский белый, — пояснил Грантер, — особенно королевский белый.
URL комментариякогда в пивную он входил (без штанов).
астарожна: члены и полный бред!!! вчера два часа ехала на велосипеде и не о чем было размышлять. вот они, плоды мозгового безделья
около 1 400 слов треша с участием лезами, штампы и т.д.Это был отвратительно солнечный день. Звонко пели птицы — как они не хрипнут, пернатые гады? — назойливые лучи лезли в лицо, небо выжигало сетчатку глаз своей синевой, люди вокруг орали ничуть не тише птиц и слишком усердно жестикулировали, а каждое движение по немилосердно изумрудной траве лужаек давалось с трудом. Грантеру, конечно, все остальные пили накануне гораздо меньше, хотя поводов у них номинально было больше: кто-то там где-то там вчера сделал что-то там удачное, хотя, как всегда, кому-то там всё же прилетело полицейской дубинкой, но людей зато собралось очень много и кто-то там что-то там где-то там уже с утра написал одобрительное — деталей Грантер, ясное дело, не помнил, он и своё имя сейчас припоминал не без усилия. Единственное, на что хватило сил, — это дойти по траве до тенёчка, бухнуться там и закрыть глаза.
А всё-таки хорошо он вчера выпил. Если всё припомнить — то и пиво, и скотч, да, кажется, именно скотч, а не бренди, и ром даже урвал где-то, а потом и абсент — причём явно с полынью, а не с анисовой бурдой, которую обычно наливают. Да и вообще было неплохо — из угла всё видно и почти ничего не слышно. То есть как — видно, скажем, Комбефера, а не слышно, что за пургу он несёт. Или видно Анжольраса — и, надо сказать, немного слышно даже — и уши у Грантера уже даже успели привять немного (всего от пары слов, в конце концов, к счастью разговорчив Анжольрас не был), когда вдруг Анжольрас прервал свою речь на полуслове и, в упор посмотрев на Гранетра, снял штаны. Вместе с трусами.
Вот так. Одним махом открыл миру триколор. Грантер моргнул — триколор не исчез. Классические синяя, белая и красная полоски горели в паху Анжольраса, причём королевский белый пришёлся как раз на член.
— Я пока не решился выкрасить волосы на голове, — услышал Грантер голос Анжольраса, но глаза на лицо поднять не смог.
— А-а, — понимающе протянул Грантер.
— Как тебе? — снова спросил Анжольрас, а королевский белый его вроде как шевельнулся, приподнимаясь.
Грантер чихнул и оттого проснулся — бабочка села на его нос, пользуясь случаем. Неподалёку расселась вся компания, и Козетта как раз протягивала Курфейраку бутерброд, а Комбефер ей прямо в ухо (Мариус сидел багровый) объяснял, что необязательно именно ей раздавать всем еду, что мужчины и сами могут справиться, что нет необходимости обязывать себя делать что-то исходя из гендерных функций, потому что сами эти функции, за редким исключеним, — фикция. Грантер поморщился и осторожно перевёл взгляд на Анжольраса, тот как раз следил за бабочкой, может, той самой, что только что улетела с носа Грантера, пробудив его от сна о триколоре. Грантер поспешил закрыть глаза, надеясь на продолжение. В конце концов, надо было ответить на вопрос.
Комбефер, в соответствии со своей нудной натурой, обнажался куда медленней. Он делал это, можно сказать, обстоятельно: расстегнул молнию, потом пуговицу, спустил брюки до колен — и всё это не затыкаясь, то есть, буквально, он постоянно что-то кому-то втирал — пришла очередь трусов, в клетку и таких же занудных, как их владелец. Трусы он тоже спустил до колен, явив взгляду Грантера то, что достойно было бы украсить собой страницу соответствующего раздела учебника по биологии. Средний размер, средняя волосатость, здоровый цвет, никаких излишеств. Воплощение приличия, если тут, конечно, такое слово допустимо. Интересно, им пользовались когда-нибудь в иных целях, кроме мочеиспускания?..
«Не интересно», — поспешно ответил на собственный вопрос Грантер и открыл глаза. На Комбефера, который переключился на Мариуса, он смотреть теперь избегал, зато на Анжольраса бросил укоризненный взгляд. Нет бы снова триколор приснился… Анжольрас, почувствовав взгляд, повернулся, и Грантер сделал вид, что любуется полосками на брюках Курфейрака. Тот как раз одновременно жевал бутерброд и усиленно заигрывал с проходившими мимо девушками. Впрочем, возможно, и не с ними, а их спутником — насчёт Курфейрака трудно быть уверенным.
Ещё одна попытка — Грантер вздохнул и закрыл глаза. И немедленно выразил надежду, что если объектом заигрываний всё же выступал парень и заигрывания эти окажутся успешными, то сверху будет именно парень, потому что иначе это как в анекдоте про коня. Не до колен, конечно, но Курфейраковы размеры потрясали воображение. Эдакая колбаса, из разряда молочных, по толщине, конечно, не по цвету, цвет-то был, само собой, революционно-красный. И колбаса эта намеревалась в любую минуту перейти в боевое положение.
Грантер вздрогнул и очнулся. Теперь и Курфейрак оказался в чёрном списке вместе с Комбефером.
— …называется «vícia cracca», но народное название гораздо милей. — Это Прувер увлечённо перечислял названия несчастных цветочков, пожертвованных злодеем Мариусом для веночка на голову Козетты. — Его называют мышиный горошек. Мне он напоминает о пасторалях.
Мариус сидел багровый.
— Знаешь, такие наполненные покоем изображения пастухов и пастушек семнадцатого века…
А у Прувера, стеснительно приспустившего штаны, всё было как на греческих статуях.
Грантер всхрапнул и потому проснулся.
Легль отскребал от джинсов Козетты масло и хохотал. Комбефер предлагал полезные советы, как сделать, чтобы не осталось жирных пятен, а Прувер уже протягивал солонку, чтобы, следуя совету Комбефера, посыпать солью пятно.
— Первый раз не на себя уронил, надо же! — недоумённо приговаривал Легль. — Козетта, ты будешь моим талисманом на счастье, давай?.. То есть, нет, я, конечно, не хочу, чтобы мои неудачи посыпались на тебя, не подумай!..
Мариус сидел багровый.
Последним, что видел Грантер, погружаясь в сон, был Анжольрас, навзничь лежащий в солнечном пятне. Волосы его сияли.
Неизвестно откуда взявшиеся на столе перед Леглем свечи создавали вокруг его члена ореол из чёрных курчавых завитков волос. Грантер икнул, потому что Легль оказался негром, блестящим таким, с полированной лысиной. Грантер поперхнулся пивом, потому что Легль был к тому же обрезан — в буквальном и даже кошерном смысле слова обрезан: его конец был голым гораздо больше, чем у остальных. И почему-то казалось, что вид у этого лысого конца был довольный и жизнерадостный. Ну, точно физиономия самого Легля.
Кашлял Грантер так долго, что проснулся. Легль как раз куда-то удалился, чем избавил Грантера от мучений, а Жоли разглагольствовал о том, что мочиться, а тем более справлять иные нужды на природе — крайне негигиенично и вредит чистоте леса.
— Главное, — обеспокоенно проговорила Козетта, — чтобы его пчела никуда не укусила.
Кончики её ушек порозовели, Мариус же по цвету своему уже давно преодолел отметину «свёкла».
— Едва ли пчела перепутает… Легля с цветочком, — задумчиво проговорил Жоли. — Но, на всякий случай, у меня достаточно разных средств от аллергии.
Грантер прикрыл глаза, гоняя от себя видение раздувшегося от пчелиного укуса лысого достоинства Легля. А там, по другую границу сна его уже ждал Жоли с расстёгнутой ширинкой.
— Я только ненадолго, — сообщил Жоли. — Чтобы проветрить, но не простудить при этом.
Грантер понимающе кивнул. Любой бы понимающе кивнул при виде свернувшегося розоватой гусеничкой petit-Жоли, припорошенного чем-то белым.
— Это детская присыпка, — пояснил Жоли, — от потницы. И при растёртостях помогает. Знаешь, когда…
Тут Грантер проснулся от сильного приступа тошноты. Наверное, похмелье не отпускало. Тошнота усилилась, когда на полянке он вдруг заметил бодро скакавших с мячом Фейи и Баореля. Как они могут бегать так беззаботно и не замечать ядрёно-зелёной травищи и назойливого солнца? Да ещё мяч этот — более белых мячей не выпускали никогда, просто глаза режет.
— Присоединяйтесь! — крикнул Баорель сидевшим на траве. И мяч полетел в Курфейрака, который охотно его поймал, перекинул Анжольрасу, а тот, не выходя из задумчивости, бросил его Козетте. Смех её был сравним только что со скрипом вилки о тарелку.
«Делать им нечего», — подумал Грантер, морщась от головной боли. Лучше бы прикрыть глаза.
Мысль была, прямо сказать неразумная, потому что тотчас же взору его явился Баорель, сразу совершенно голый. Хотя кто назвал бы «совершенно голым» человека с такими джунглями в паху? Там ведь просто ничего не разглядишь, как ни приглядывайся!
«Вот это тестостерон, — вяло подумал Грантер. — Теперь ясно, чего он так резво за мячом скачет. А у Фейи, наверное, флаг Польши будет… неинтересно».
— Мариус! Мариус! — крики Курфейрака пробудили Грантера от мыслей о флаге Польши. — Давай к нам!
Не исключено, что Мариус так бы и дальше багровел, но тут Козетта, развернувшись, бросила ему мяч, чем спасла его от удара, который непременно грозил бы на жаре человеку с таким цветом лица. Мариус немедленно побледнел и неловко кинулся ловить мяч — будто это сама Козетта и была.
Грантер закрыл глаза — но лишь на мгновение, потому что предательское воображение тут же начало ему транслировать Мариуса в совершенно не привлекательном для Грантера виде.
— Ну, нет! — вслух произнёс он, но глаза открыть не смог. — Ни за что.
Чья-то рука коснулась его плеча и окончательно очнула Грантера от дрёмоты.
— Мне нужны спички! — выдохнул он и упёрся глазами в ярко-голубой взгляд, выжигавший сетчатку похуже летнего неба. — Срочно! Немедленно!
— Давай, ты пересядешь? — строго сказало небо. — Тень отсюда ушла. Ты перегреешься, если уже не перегрелся.
— Он великолепен, — пробормотал Грантер, когда поднялся, опираясь на руку Анжольраса.
— Прости?
— Королевский белый, — пояснил Грантер, — особенно королевский белый.