[solitary-cyclist]

писательский флэшмоб. я придумала себе доп.условие — постараюсь не повторяться с фэндомами))

условия, ссылка на все темы и дни 1 (шпион, выйди вон), 2 (как творить историю), 3 (отделённые земли), день 4 (выставка), день 5 (хост-клуб), день 6 (шпионы из кэмбриджа)

немного буду жульничать и заданные предметы/явления чаще будут ключевыми словами, а не предметом описания. каждый день — один какой-то фэндом (или оригинальные персонажи/история), или несколько, как получится. кое-где будут драбблики, кое-где просто фрагменты описания.
фэндомы буду указывать)) и делать это всё в ночи, чтоб никто не видел))

более подробные условия и темы

День 1. День заявок от напарников (напарник просит описать как минимум три предмета/вещи/понятия) бульдоги, щепка, зажигалка от  Yves_

фэндом: фильм «Шпион, выйди вон!» с книжкой соответственно расхождения
персонажи: Смайли, Контрол

Бульдоги

операция «Свидетель»

Они стоят на полке, кажется, целую вечность. Всю ту вечность, пока существует великая страна, которую они символизируют, которую они защищают, за которую вцепятся в горло любому. Маленькие, фарфоровые, гордо укрытые фарфоровым же юнион джеком, они, оскалившись, пялятся на каждого из тех, кто сидит в кабинете, наблюдают взлёты и падения.
Они точно знают, что на первый взгляд триумфы от провалов не так-то просто отличить. А ещё — что триумфы часто проходят в тишине, сопровождаясь разве что кратким телефонным звонком и одним-единственным бессмысленным словом — «сапожник» или «портной», например. Но в эту ночь не до сапожников с портными. В эту ночь телефоны трезвонят без перерыва, и в каждом звонке — грохот падения, грохот стрельбы, и криков, и музыки из кафе, и растерянности, и скорби, и пыток, и будущих слёз, и новой стрельбы.
Эти бульдоги точно знают, когда настоящему джентельмену приходит пора уйти с вечеринки. И знают, что нынешний их хозяин скоро уйдёт.

Щепка

кода к финалу

Когда он снова находит щепочку, валяющейся под дверью, он уже знает, кто будет ждать его дома. Прошлое прошло, дело закрыто, и он счастлив.
До самого вечера, когда, не выдержав, Энн говорит:
— Я знаю про Билла, Джордж. Просто ужасно… Как это могло произойти?.. Кто бы мог подумать!..
Тогда он понимает, зачем она вернулась — успокоить задетое самолюбие.

Зажигалка

когда-то в середине пятидесятых

— Новая зажигалка, Джордж? Прошлая была лучше. Та, которую тебе Энн подарила. — Он заходится в кашле, но всё равно затягивается. — Что там было написано?
— «Джорджу от Энн с любовью».
— А, да, да. С любовью. От твоей прелестной жены. Потерял? Стареешь, Джордж? Ты бы никогда не потерял её зажигалку.
Статус друга позволяет не отвечать на неприятные вопросы. Но каждый неотвеченный вопрос ослабляет этот статус, сеет недоверие, отдаляет, чтобы однажды превратить Джорджа в одну из шахматных фигурок, но тут уже ничего не поделаешь.

День 2. День собственных пожеланий (пишем про то, что придет в голову)

в голову мне пришли три фрагмента фика, который я очевидно писать не буду, во-первых, потому что грустно, во-вторых, если не грустно, то возмутительно. привет, считайте это публичным открытием страшной тайны, кого я на самом деле шипперю в этом романе

фэндом: «Как творить историю»
персонажи: Лео преимущественно
время: постканон

Горячий шоколад

В этом кафе

В этом кафе подавали отвратительный горячий шоколад. Его и назвать-то так нельзя, потому что горячий шоколад — это шоколад и молоко, для любителей — ещё немного корицы, ванили и сахара. Напиток — отличное слово «напиток»! — которым предлагают насладиться здесь, готовят совершенно иначе: высыпают на дно чашки приторно пахнущий коричневый порошок из пакетика, украшенного надписью «Горячий шоколад со вкусом амаретто», и заливают этот порошок кое-как вскипячённой в электрочайнике водой. Может, чтобы показать свою особую симпатию к клиенту, в получившейся коричневатой жиже растворят ещё малюсенький квадратик самого дешёвого шоколада. И принесут на подносе, едва-едва не расплескав, с улыбкой поставят на столик, исчезнут, не дожидаясь благодарности (или возмущений, что более вероятно).
Лео осторожно понюхал, а потом помешал коричневую с сероватыми разводами жидкость — и отодвинул чашку. Когда-нибудь, когда жизнь покажется ему невыносимой, он, пожалуй, попробует. Но время для самоубийства путём дегустации коричневой гадости ещё не пришло. Впереди ещё много работы. Да ещё нужно дождаться анонимного нахала, который позвал его сюда.

Письмо

«Я не маньяк»

На листок вылили кофе, потом не очень-то аккуратно постарались устранить последствия. И приписали от руки: «Простите за пятно, вечно я всё роняю». Остальное было напечатано.
«Я сначала думал, что расскажу вам лично, но, знаете, вы бы просто слушать не стали, может даже, палкой меня прогоните. Или автоматом! Лео, у вас есть автомат?»
В общем, я про ваши исследования хотел написать. Бросьте их, пожалуйста. Во-первых, счастья вам это не принесёт, во-вторых, только хуже сделает. Я вам объясню…»
Лео прочёл три десятка сумбурных и путаных размышлений о смысле истории и о том, какие уроки мы должны извлечь из произведений научной фантастики, пытаясь добраться до сути, но анонимный автор словно боялся до этой сути дойти.
«Давайте я лучше вам лично расскажу. Встретимся в «Жёлтой чашке», там делают горячий шоколад, насколько я знаю. Вы же любите горячий шоколад?
Я не маньяк, честное слово! Просто это очень важно!»

Прохожие

На улицу выходило

На улицу выходило квадратное окошко — в правом верхнем углу пыльная паутина, между стёклами навек упокоились две осы — но зато Лео видел всех, кто входил и выходил в кафе.
Отрава в чашке стыла, испуская отвратительный запах, как и положено отраве. Аноним не торопился. Им, конечно, мог бы оказаться пожилой мужчина в очках, топтавшийся у входа в кафе. Или неопределённого пола подросток в бесформенном свитере. Или два спортсмена с большими сумками, как раз замедлившие шаг. Или мужчина в пёстром полосатом костюме, нырнувший в кафе — да, он мог бы. Или…
Лео прищурился. Конечно, тот странный парень, который ворвался к Лео пару дней назад. Майкл Янг, сосед по почтовому ящику. Сейчас он что-то объяснял своему светловолосому спутнику, азартно размахивая руками, спутник улыбался и согласно кивал. Потом они, мимолётно поцеловавшись, разошлись — один направился в кафе, другой в музыкальный магазин напротив.

День 3. День природы

природа — это почему-то ориджинальный мир отделённых земель. герои там то и дело где-то шляются и много бывают на свежем воздухе. три фрагмента из совсем разных историй.

мир: отделённые земли
персонажи: разные; кто вдруг в курсе — Ронан, Тайверин, Тэверт и девочка-которая-была-Элеттой

Пустыня

В Пустыне, но о Равнине

Пещера оказалась лучше, чем ожидал Ронан, но хуже, чем он надеялся. Пол был выстелен соломой, в дальнем углу лежали дрова.
— Это другие тэврин оставили, — пояснила Тайверин. — Такой обычай.
— Тэврин всегда здесь останавливаются?
— Угу, — буркнула она, укладывая дрова для костра. Болтать ей не хотелось, но Ронана разбирало любопытство, одолевшее на сей раз его мрачное настроение:
— Почему именно здесь?
— Ты тэврин или кто, король? Ты жил в замке Тэверта и не нашёл свитка, где об этом написано?
— Я… только раз был в Пустыне и сюда не добирался. И ничего не… читал о ней.
— Всё ещё удивляюсь, что твой брат остался жив, — фыркнула она. Мелкие язычки пламени чуть-чуть разгорались и сразу гасли. — Никогда не получалось…
— Так почему?
— Потому что здесь раньше останавливался Тэверт! А звери Пустыни никогда не нападают на людей там, где побывал Тэверт, ясно? Не мешай.
Ронан отвернулся и подошёл к выходу из пещеры. Он всегда разводил костёр с первой попытки, чем вызывал зависть у Хойна, но помогать этой самодовольной девице он не собирался.
Солнце уже скрылось за тонкой полоской леса, и грязно-белый лёд, укрывавший всё до горизонта, превратился в просто серый. Даже зимний лес на границе не был таким скучным, хотя что может быть интересного в лесу каранской зимой? Голые деревья да жухлая трава под ногами. Но серая пустыня, сходящаяся на горизонте с небом оказалась ещё скучней. И Ронан, вернувшись к будущему костру, прервал молчание:
— Не могли они в мире жить, а?
— Разгорайся же… Кто?
— Леос и Карана. Тут же раньше трава росла, а теперь… не могли не воевать?
По тому, как Тайверин закашлялась, Ронан понял, что опять с чем-то промахнулся.
— Ты думаешь, дело только в войне было? Ты тэврин и думаешь, что Хэйссэ превратил эту равнину в пустыню только из-за войны двух глупых стран?
— А это не так? Я не нашёл другого в книгах.
— Какой же ты недоучка, король. Если разведёшь огонь, я расскажу.

Лес

Белый лес

Тэверту не подходил этот лес. Тому Тэверту, каким он был сейчас, во всяком случае. Тонкие, стройные деревья с гибкими белыми ветвями; многочисленные мелкие озёрца, в которых, словно в круглых зеркалах, отражается небо; птичье пение — нигде больше в Отделённых землях нет таких птиц; мягкая трава такого чистого зелёного цвета, что кажется нарисованной, — и среди всего этого кривоватая хижина, не чета его величественному замку из леса на границе: Тэверт не хотел портить чудесный лес большим сооружением — и не хотел жить нигде больше. И всё же белый лес не подходил ему нынешнему — невысокий юноша с волосами цвета мха чудесно дополнил бы картину, но лысому ворчливому старику не место среди белых деревьев.

Дорога

Где-то в Леосе

Малышка зевнула и потянулась. Ей снова хотелось спать, но сон почему-то казался вредным и даже опасным. Нельзя, нельзя сейчас спать. Она выглянула из трясущейся повозки. Какой-то лес невдалеке, дорога убегает вдаль, птицы в небе, облака. Глаза закрывались. Можно считать птиц или придумывать, на что похожи облака — как с Ронаном и Эри… Эр… Имя ускользало, как и знание о том, кто такие Эрил и Ронан. Лучше считать птиц. Небо такое яркое, солнце такое яркое, так хочется спать. Одна, вторая, третья. Вон там сразу пять птиц. Чёрные точки, тонущие в небесной синеве. А большое облако похоже на корону. Ронан однажды надел корону, пока отец не видит. Роннннн… Имя ускользало. Ещё три птицы. Сколько это всего? Мальчик Йен, друг… чей-то друг, малышка не помнила, чей, хорошо считал, но мальчик Йен такой пугливый. Ещё одна птица. И маленькое облачко, похожее на причёску… похожее на… ещё птица. И ещё одна. И… Глаза закрылись, и она скользнула обратно в повозку в ворох одеял.

День 4. День людей

люди — это, конечно, «выставка», потому что там толпа людей и эту толпу всегда можно расширить=)))) в последнем фрагменте типа спойлеры несуществующего пока финала, если это кого-то может обеспокоить
главное теперь, если что, включить всплывшие детали в основной текст)) говорившего басом Будервинда, например))

итаг:
мир — «выставка»
персонажи: Луиза Риттер, Освальд Локранц и Имре Тирссен, ещё толпа никомунеизвестныхличностей упоминается

Луиза на свадьбе

в чёрном платье

Луиза надела растянутое чёрное платье, чёрную шаль, обула старые, уже протершиеся на швах туфли, спрятала лицо за чёрной вуалью и в таком виде отправилась к ратуше, где нынче заключали брак Эдвард Аккенро и Мальвина Риттер.
«Лишь бы Якоб не догадался, что я там была… лишь бы случайно не увидел и не узнал», — беспокоилась Луиза, но никто в доме не знал, куда поехала хозяйка, а у самой Луизы для мужа была припасена вполне убедительная история, а увидеть Луизу возле ратуши господин Риттер, целые дни проводивший в Архитектурном комитете, мог едва ли.
Трясясь в карете, она в сотый раз прокляла знаменитого дальнего предка Риттеров, выстроившего свой до нелепости огромный дом на самой окраине города. Она без конца вспоминала каждую обиду, причинённую или не причинённую ей и Якобу Мальвиной, до мельчайших подробностей воспроизводила в памяти обстоятельства последнего месяца, когда выяснилось, что неблагодарная воспитанница Якоба невесть каким образом познакомилась с этим Эдвардом из семейки Аккенро, причинившей Риттерам столько неприятностей, но всё не могла успокоиться. От вуали Луизе было душно, чёрное шерстяное платье кололось, туфли упели промокнуть, когда Луиза, сядась в карету, случайно ступила в лужу, да ещё карету трясло неимоверно.
Луизе хотелось увидеть платье Мальвины и счастлива ли она, увидеть, хорош ли её жених, с которым супруга Якоба Риттера ни разу в жизни не встречалась, пусть они и жили в одном городе, да ещё Якоб и Эдвард Аккенро были коллегами.
Наконец карета остановилась. Как и велела Луиза, не у самой ратуши, за квартал до неё, где находились кабинеты трёх самых лучших в городе и беспрестанно соперничавших между собой врачей.
— Ждите тут меня, — неловко сказала она кучеру и торопливо зашагала вверх по улице, даже не взглянув на три огромные таблички, украшавшие здание, где жили все три доктора.
Торжественная церемония была назначена на полдень, во всяком случае, так говорила Милона Фарник, а она вряд ли ошиблась — Эдвард Аккенро не так давно купил дом по соседству с Фарниками и именно туда намеревался въехать со своей женой.
У ратуши столпились люди, собрашиеся поглядеть на свадьбу. Проще всего было бы затеряться среди них — ни молодожёнам, ни их гостям и в голову не пришло бы выискивать в толпе зевак знакомые лица. Но Луиза не решилась пробраться в толпу.
Она стояла немного в стороне, не слишком близко, не слишком далеко, и сходила с ума от любопытсва и унижения. Если бы Якоб видел её здесь, назвал бы старой дурой, завистницей, предательницей, безмозглой коровой и бог весть ещё как. Когда Якоб злился, его ругательства становились особенно грубыми. Но шаль и хорошо продуманная история должны были защитить её.
Стрелки на больших часах подбирались к половине первого, когда наконец тяжёлые двери ратуши распахнулись и показались молодожёны. Луиза впилась взглядом в невесту. На Мальвине было простое, хоть и изящное платье, золотисто-рыжие волосы были убраны в скромную причёску, самым дорогим в её наряде казался букетик белых роз, который Мальвина небрежно сжимала в руке, другой рукой держа мужа за локоть. Эдвард показался Луизе каким-то рассеянным, он словно не понимал, что это его свадьба, что это его жена сейчас рядом с ним, что это его ждёт карета, которая увезёт их с Мальвиной в свадебное путешествие. Впрочем, выглядел он прекрасно. «Хорошо бы мои дочери нашли себе таких красивых мужей», — ощутив укол зависти, подумала Луиза.
Когда Малвина и Эдвард умчались в своей нарядной карете, Луиза побрела к своей, не такой нарядной, но украшенной гербом Риттеров. Теперь она жалела, что вообще явилась сюда. Удовлетворённое любопытсово не принесло ей радости, только усталость и опустошение.

Картины для господина Локранца

От господина Моргана

— От господина Моргана, — повторил здоровенный детина, осторожно державший завёрнутую в бумагу картину. Такая осторожность в исполнении такой грубой на вид личности показалась Освальду Локранцу поразительной, что, впрочем, ничуть не уменьшило его раздражения.
— Понял я, понял, — бросил господин Локранц. — Там ставьте, раз принесли. Там, да-да.
Детина послушно поставил, поклонился и ушёл.
«Где только Морган берёт таких посыльных?.. — рассеянно вздохнул господин Локранц. — Интересно, они только по поручениям бегают или и для картин позируют?.. Ах, толку-то, даже греческие красавцы не сделают картины Моргана лучше… как были аляповатой и вульгарной мазнёй, так и остались… как сложно будет подыскать пару добрых слов для них, когда выставка откроется! Впрочем, когда ещё она откроется…»
Ремонт выставочного павильона затагивался до невозможности. Эдвард Аккенро сто раз уже обещал, что закончат в срок, что его управляющий ремонтными работами просто волшебник и не просрочит ни часа, но господина Локранца мучили сомнения и в волшебников он не верил.
«Не вызовет же он ангелов, в самом деле», — нервно усмехался Освальд Локранц, выслушав заверения господина Аккенро. Ангелы были темой будущей вставки, и весь город дружно шутил об этом.
— Моё имя Будервинд. — Незнакомый бас отвлёк художественного распорядителя выставки от мрачных мыслей. — Я картину принёс. Сюда ведь?
— Сюда-сюда. В угол ставьте, — заученно повторил господин Локранц. — Да вы осторожней с рамой. Вы художник?
— Я… художник, да, художник я.
Господин Локранц вздохнул. Сколько он жил здесь, никогда не знал, что в городе столько художников.
— Спасибо за участие. Приходите посмотреть на свою картину. Всем участникам вход бесплатный.
Господин Аккенро ещё предлагал бесплатные мороженое или кофе для участников, но мэр Хорн отказался выделять на это средства.
Будервинд столкнулся в дверях с тощим и на удивление краснолицым господином, в котором Освальд Локранц узнал Аррельса, ещё одного местного художника, успевшего, нарвавне с Морганом, прославиться на всю страну. Впрочем, Аррельс свою славу заслуживал.
— О, я вас очень ждал, господин Аррельс, — сорвался со своего кресла Локранц. — Даже беспокоился, что вы обойдёте вниманием выставку…
— Что вы, такая тема… очень подходит Рождеству.
Распрощавшись с Аррельсом, Освальд Локранц принялся проверять список художников, подавших предварительные заявки. Там нашлись и этот басивший Будервинд, и некто Труг, явившийся рано утром, когда господин Локранц пил кофе и не был готов принимать посетителей, и расфуфыренный племянник мэра Хорна Дуфин Хорн, притащивший накануне ужасную мазню, и увлечённая искусством девица Гермиона Боззо, приходившаяся дальней роднёй кухарке Локранца, и некто Саддерниг-Лофс, чью фамилию господин Локранц слышал впервые в жизни, и ещё почти четверь сотни художников. Конечно, Морган и Аррельс не подавали предварительных заявок, совершенно учверенные, что их картины и так примут на выставку, а если для них места не окажется, откажут парочке третьестепенных любителей и освободят место для двух мэтров. До выставки оставалась целая неделя, а в листке предварительной записи участников оставалось невычеркнутым одно-единственное имя — Ф. Никке. И это имя, как, скажем, и Саддеринг-Лофс, было господину художественному распорядителю выставки незнакомо.

Как Имре Тирссену не спалось

Рождественская ночь

Рождественской ночью Имре Тирссен спал не очень хорошо. Конечно, ему мешал фейерверк, который в этот раз устроили с особенным размахом: над городом грохотало почти три четверти часа. Даже во сне дворника не оставляло беспокойство, что от этих ракет может случиться пожар. А потом, словно в ответ на беспокойство, раздался звон пожарного колокола, перекрывший грохот фейерверков. Ещё ему мешали веселящаяся в парке молодёжь из семей поскромнее. Все более или менее уважаемые жители города были на рождественском балу у мэра, а те, кто попроще и кого на бал не позвали, собрались в парке, потому что, по распоряжению Эдварда Аккенро, всю ночь в одном из павильонов парка играл небольшой оркестрик, и молодёжь могла там протанцевать хоть до утра. После полуночи музыкатны начали уставать и всё чаще не попадали в ноты, мешая спокойным снам Имре Тирссена. Под утро, когда оркестр смолк, фейерверки отгрохотали, а о колоколе осталось смутное воспоминание, кому-то вздумалось попеть рождественские гимны прямо под дверью каморки дворника. В другой день он бы вышел и погонял любителя сольных упражнений метлой, но на Рождество всякий веселится как может.
А на рассвете дворника окончательно разбудил требовательный стук в дверь.
— Пустите, господин Тирссен, — услышал он уже знакомый голос одного из тех двух рыжих мальчишек, сыновей Якоба Риттера, — нам нужно спрятаться.
Дворник осторожно поднялся с кровати и проковылял к двери.
— Кому это вам? — подозрительно спросил он.
— Нам с Иветтой. Она сбежала из дома, понимаете.
Имре Тирссен вспомнил девочку, дочку Эдварда Аккенро.
— Это парк её отца.
— Да, поэтому тут её искать не будут.
Рождественское утро у Имре Тирссена вышло очень весёлым, даже слишком, для его-то лет.

День 5. День домашних животных

получилось не только про домашних, но ничего, я и так читер))
домашние животные — это внезапно хост-клуб!)))

фэндом: хост-клуб
персонажи: Тамаки, Кёя, Харухи и остальные
вы знаете про мой отп в этом мульте, но тут джен всё равно)) нувыпонели))

Зверушки

вредные

Такие вредные девушки попадаются иногда! У неё чудесные чёрные волосы, такие гладкие и блестящие, словно шёлковый платок на голову накинут; у неё огромные ясные глаза небесного цвета, в которых согласен утонуть сам президент Клуба свиданий (пока, конечно, не подойдёт очередь следующей, о чём, конечно, известит покашливание Кёи); у неё чистая нежная кожа — тоже как шёлк, только белый. И такой ужасный характер! Вот и сейчас — Тамаки держит за руку непокорную принцессу, что-то шепчет, улыбается, а девушка косится в сторону и ядовито так замечает:
— Клубу свиданий не повредил был котёнок или щенок.
— Почему? — слегка теряется Тамаки, но героически удерживает на лице ослепительную улыбку.
— Тогда, может, Кёя-сэмпай перестанет смотреть на всех вас как на домашних зверушек?
Улыбка сползает с лица Тамаки, а исподтишка наблюдающий за сценой Хани хихикает.

Антуанетта

Тамаки скучно

Тамаки скучно одному гулять с Антуанеттой. Обычно жертвой его настойчивых просьб составить компанию становится Кёя, кто же ещё? Хотя мог бы и Харухи позвать, но он же влюблён и нерешителен.
— …а сейчас я брошу палку, смотри, и Антуанетта её принесёт!
Тамаки размахивается — и палка летит прямо в речку, по берегу которой они гуляют. Антуанетта только виляет хвостом и умильно глядит на хозяина. В воду она не полезет.
— Ой, сейчас… я найду другую палку. Смотри! Антуанетта, апорт!
Палка летит невесть куда, а золотистая псина усердней вертит хвостом. Палка её не интересует, а вот за самим Тамаки она бы побегала.
— Ой… Антуанетта! Апорт! Апорт!
Он машет руками в сторону, куда улетела палка, подпрыгивает, снова машет руками, как маленькая золотистая юла. Но Антуанетте нет дела, она весело скачет вокруг, ей и без палки хорошо. Отчаявшись, Тамаки добывает новую палку, швыряет её подальше и, выкрикивая: «Антуанетта, за мной!» — убегает. Через минуту он, счастливый и запыхавшийся, притащит палку назад.
Кёя, слегка щурясь за очками (словно от сильного солнца), наблюдает за ним, пытаясь не чувствовать себя слишком счастливым.

Занятная игра

кем бы вы

— Кем были бы вы, Тамаки-сэмпай?
— О, принцесса, я с удовольствием выслушаю твоё мнение.
— Мне кажется, — она краснеет, — мне кажется… вы… вы… ах, вы были бы львом! Молодым львом! Таким царственным и юным.
И все восхищённо вздыхают.

— Хани-сэмпай похож на милого пушистого котёнка. Знаете, с такой золотистой шёрсткой.
— Мне нравится, когда меня чешут между ушками, — доверительно-кокетливо сообщает Хани.
И все восхищённо вздыхают.

— Ах, не могу, не могу, не могу догадаться, на кого вы похожи! — шепчет девочка. — На двух прелестных ярких колибри? На тигрят?..
— Тигрята? Каору, мы бы играли целыми днями.
— Я гонялся бы за твоим хвостом.
— А я за твоим.
— О-о-о, — вздыхает девочка.
— А если бы ты меня поранил?
— Нет, ни за что!..
— А сейчас, — от переполняющих её чувств она едва дышит, — вы похожи на двух нежных оленят!..
И все восхищённо вздыхают.

— Пантера?
— Леопард? — спорят две девочки.
— Пантера и есть чёрный леопард.
— Ах, точно! Тогда пантера! Чёрная, гибкая, сильная.
— Можно я потрогаю мускулы Мори-сэмпая?
— Ах!..
Нежный пальчик несмело тыкается в рельефное плечо. И все восхищённо вздыхают.

— Эта игра так нравится всем посетительницам, — недоуменно говорит Харухи. — А вам?
— Мне тоже, — Кёя совершенно серьёзен. — Потому что первой версией было переодевание в животных. Это было бы слишком затратно.
— Не представляю Тамаки с гривой, — едва заметно ухмыляется Харухи. — Кстати, ваша очередь. На кого рассчитываете? На касатку?
Кёя угрожающе сверкает очками, словно подтверждая её предположение.

Игра «На какое животное я похож» удалась.

День 6. День того, что лежит на столе

очень хорошо склалась тема с продолжением текущего безумия)) поэтому сегодня день шпионов, тех, которые «из кэмбриджа». и ещё немного — киношки 1989 (что ли) года про тех же, которая произвела на меня неизгладимое впечатление.

фэндом: сериал!! «шпионы из кэмбриджа» и кино «блант»
персонажи: да собственно все четверо так или иначе
драбблы по сериалу и по фильму, но для впечатлительных привешу сюда вечную отговорку РПСников: всё враки))

Что лежит на столе?

Дональд изучает

Дональд изучает пепельницу с отбитым краем, полную окурков. Её, очевидно, усердно наполняли с самого утра и ни разу не опустошали. Впрочем, здесь это никого не заботит. Парни, девушки увлечённо пляшут под весёлую музыку, Ким вертит в руке портсигар, высматривая девушку посимпатичней. Лампа в грязном абажуре тускло горит. Зачем вообще эти лампы на столиках? Сигаретный дым, три разбитых лампочки на потолке, трещины в полировке на столиках, второсортная музыка. Ким улыбается чему-то, играя портсигаром; Дональд хотел бы злиться на окружающую пошлость, или скучать, или отобрать портсигар, чтоб закурить, но мысли об отце не дают покоя. Скоро всё изменится, думает Дональд, не сводя глаз с полной окурков пепельницы, очень скоро. Ему нужно быть готовым, говорит он себе. Портсигар Кима блестит в тусклом желтоватом свете.
Потом Дональд поднимет взгляд, чтоб обнаружить, что за ними наблюдают. Тогда-то всё и начнёт необратимо меняться.

Что ещё есть на столе?

полировка

Миссис Филби тщательно протирает полировку стола, зорко следит, чтоб ни единой трещины или даже царапины не появилось на сияющей поверхности. На белой скатерти самый придирчивый взгляд не отыщет и крохотного пятнышка. На бокалах никогда не бывает разводов от воды, а фарфор тарелок и чашек всегда матово-бел. Обычно Ким гордится женой, но иногда его пугает такая самозабвенная любовь к чистоте. А потому, когда однажды он возвращается домой и обнаруживает, что прямо на столе, прямо на его сияющей полировке, среди опрокинутых чашек, окурков и осколков от разбитого блюдца, болтая в воздухе ногами, сидит Гай, Ким чувствует, что их с Эйлин идеальный американский дом стал немного более домашним.

Чего не хватает?

Две настольных лампы

Две настольных лампы, пресс-папье, стопка писчей бумаги, вечное перо и чернильница, ещё лупа, записная книжка, пара книг, газета. Только то, чем он пользуется каждый день, остальное спрятано в ящики. На самом же столе ничего лишнего, никаких статуэточек, ненужных украшений; ничего, что просто так занимало бы место, требуя лишь постоянного внимания от метёлочки, которой стряхивают пыль. Ни одной фотографии, их просто не осталось. А та ужасная репродукция Пуссена была бы глупой данью сентиментальности, потому и её тоже нет на столе.

День 7. День диких животных

это, конечно же, «Гарри Поттер»! где ещё есть столько дикой, но симпатишной живности?)) первый — фрагмент, который мог бы стать фиком, но мне неохота, остальные два типа драбблы.

фэндом: ГП
персонажи: Джордж Уизли, Хагрид, кое-кто ещё иииии зверушки!

Хагрид в лесу
Без палочки по лесу не очень-то походишь, говорили Хагриду в школе. Но он не слушал — какая опасность может угрожать ему в Запретном лесу? Кентавров он трогать не собирался, гиппогрифы не тронут, если с ними вежливым быть, драконов, мантикор или оборотней уже сто лет как там не бывало, единороги безобидные, а обычные хищники, даже медведи, перепугаются одного вида Хагрида.
Каждый свободный вечер он выбирался в лес. Снег никак не хотел таять, но морозы прошли. Вот-вот поднимется тёплый ветер и сдует посервший снег. Скорей бы, думал Хагрид, тогда поиски станут намного легче.
Забираясь в самую глушь, Хагрид старался шуметь посильней, потому что искал Арагога. Он отказывался верить, что акромантул погиб. Ему, как и самому Хагриду, в лесу ничто не грозило, разве что голод, но нет, не может быть. Конечно же, Арагог отыскал бы себе добычу, даже зимой. Лишь бы он не съел единорога, ведь всякий, кто прольёт кровь этих существ, будет проклят навек. Арагог, конечно, хищник, но не дурак вроде этих гиппогрифов. Он догадается не есть единорога, наверняка догадается.

Джордж в лесу тоже побывал
Джордж поторопился исчезнуть, едва его оставили в покое. Он выбрался из замка и побежал к лесу, потому что просто не знал, что ещё делать, а плакать не получалось. Он бежал, захлёбываясь утренним туманом, сыростью раннего весеннего утра, собственным горем и тишиной. Он хотел бежать так, не останавливаясь, пока не задохнётся.
Но потом появились они.
Чёрные, похожие на скелеты, вытянувшись длинной цепочкой, сложив кожистые крылья, они брели к замку. Джордж резко — он едва не полетел на землю! — остановился. От удивления, от неожиданности. Или потому что в этих чёрных скелетах, шагающих сквозь туман, было что-то… умиротворяющее.
Вдруг от цепочки отделился один из них — совсем маленький, наверное, детёныш, или просто недоросток. Расправив крылья, подпрыгивая высоко над землёй, чёрно-призрачный жеребёнок поскакал к Джорджу. Поравнявшись, он остановился, совсем близко, так, что мог бы лизнуть Джорджу лицо, и теперь глядел прямо на него, не моргая. В прозрачных глазах Джордж видел собственное отражение: рыжие волосы прилипли ко лбу, глаза покраснели, лицо в синяках и царапинах.
Джордж осторожно тронул нос жеребёнка. Тот оказался влажным и прохладным, как у обычной собаки.
И тогда отражение — рыжие волосы, лицо в синяках и царапинах — легко кивнуло Джорджу и улыбнулось, а потом растаяло, и больше в прозрачных глазах зверя никто не отражался.

Не с кем поговорить

скука

«Очень скучно, так скучно, так скучно, бесконечная, засасывающая, сводящая с ума скука. Скучно, скучно, скучно ползать, скучно есть крыс, скучно знать каждый переход замка, скучно спать, устроившись у статуи господина, скучно, а он ни слова не скажет. Он ушёл, оставил его связанным скукой, этой бесконечной, засасывающей, сводящей с ума скукой… и не с кем поговорить, можно лишь есть крыс и спать у статуи хозяина».
«Скучно? Расскажи мне, почему тебе скучно и не с кем говорить? Ты призрак? Ты полтергейст?»
«Нет, я змей, великий змей, крысы боятся меня, взгляд мой обращает в камень, пауки от меня бегут, и мне скучно».
«Поговори со мной, змей».
«Ты слышишь? Ты хозяин?»
«Не старый. Может, новый. И мне тоже скучно».