Авторы: Hahnenfeder& Yves_
Название: Спите, девочки, мечтайте, мальчики
Персонажи: те же, а ещё Финн и Азимио
Жанр: missing moment, слегка романс
Рейтинг: PG-13
Размер: мини
Таймлайн: 1x20 (серия-про-леди-Гагу)
Саммари: Об одном и том же разными путями
Диклеймер: все права принадлежат создателям сериала Glee.
Предупреждения: четыре штуки!1. см. жанр!! это самое настоящее предупреждение!
2. это стехи. в смысле это много рефлексии, мало сюжета. стехи!! слышите? стехи!!
3. строго говоря, пейрингов тут два, и оба — односторонние.
4. это опять как бы ПОВы, опять слегка evil!Курт
Спите, девочки, мечтайте, мальчики
читать дальше1. Вантуз
Нет ничего благородного в том, чтобы время от времени воображать своих обидчиков попавшими в дурацкое положение, мысленно наряжать их в нелепейшие наряды и украшать фантастическими причёсками и макияжем, вынуждать их делать самые глупые, а порой и унизительные вещи. Ничего в этом нет благородного, но как же это приятно.
«09.00. Чудесное раннее утро, омрачаемое только мыслями о забившейся канализационной трубе. Согласитесь, гадость, домашний кошмар, локальный Армагеддон? Вода не утекает из раковины, в туалет зайти страшно, отвлечься на что-то более приятное не получается. Но ничего, отважные мужчины с вантузами и в красных комбинезонах уже спешат на помощь. То есть они не очень-то спешат, медленно как-то, с получасовым опозданием. Что не может не вызвать взрыв негодующего отчаянья, которое ещё через десять минут томительного ожидания превратится в отчаянное негодование.
А потом они приходят, эти отважные мужчины с вантузами. Каждый по отдельности едва помещается в дверном проёме, а на лицах их не написано решительно ничего, хотя ситуации подошла бы суровая решимость, но эти двое, одетые в красные комбинезоны, украшенные буквой «М», слишком примитивны для такого сложного чувства, слишком подходят для своей работы — бессмысленно чистить трубы. Но не будем так строги, всё-таки неимоверно полезное дело, которое зависит, к счастью, от силы рук, а не извилин. Итак, они идут. В обуви. По чистому полу. Уже убить хочется, правда? Но мы подождём результата их профессиональной деятельности.
Они возятся около часа, сопровождая свою работу периодическими заискивающими замечаниями вроде:
— Мы тут наследили, сэр, ничего страшного, сэр?
— Мы потом уберём, сэр!
В ответ можно вежливо-снисходительно кивать. Что возьмёшь с сантехников? Достаточно и того, что они работают, а также способны на членораздельную речь.
Но постепенно под потолком ванной собираются тучи, и дело уже не ограничивается грязными разводами на некогда сверкающем кафеле. В трубах раздаётся странное и зловещее бульканье, бурчание, клокотание, сопровождаемое растерянными возгласами обладателей красных комбинезонов, украшенных буквой «М», воздух наполняется отвратительной вонью, а потом происходит самое страшное: из труб вырываются потоки грязной воды. О боже мой, страшно подумать, что это за вода — и вся она, до последней капли, летит в сторону неандертальских сантехников. Они пытаются спастись от вонючих струй, но куда там, эти двое слишком неповоротливы, они орут, захлёбываются, поскальзываются, наконец, и летят на пол… но они заслужили это, несомненно заслужили своим непрофессионализмом, своей непроходимой глупостью, своими…»
Мечтатель редко добирается до развязки этих неблагородных фантазий, засыпая в паре предложений от неё.
2. Тряпки
…своими манерами, тряпками, музыкой тыкают в лицо, а все терпят! Но кто-то же должен наконец разозлиться и прямо сказать, как же всё это уродливо, как всё это бесит!
Бесит современная музыка, вся эта попса с невразумительными кряканьями и коверканьями букв. Бесит эта одежда, тряпки. Их манерность, их распутство, их невыносимая заносчивость, то, как своими манерами, тряпками, музыкой тыкают в лицо всем, а все терпят, потому что у нас ведь цивилизация, конституция, законы, поправки — все эти примочки и подушки, чтобы защитить уродов, фриков, выродков от того, что они заслужили. Пошли бы они все и утопились. Только трупы надо будет выловить поскорей, а то воду отравят своей радиацией. Что за одежда и разве это одежда? Нарост на теле, шелуха, болезнетворная заразная дрянь. Посмешище.
Но. Но, но, но.
Опрокинуться на кровать и закрыть глаза, забыться, не раздеваясь, не снимая форму — в ней чувствуешь себя неизмеримо уверенней, проще, свободнее — и спать. Без снов, без фантазий, без утреннего уже вошедшего в привычку отвращения, без каких-либо мыслей перед сном. Почему в этом идиотском мире фриков нельзя не быть самому с червоточиной, почему нельзя уверенней, проще, свободнее, почему нельзя без этого блестящего-серебристого-белокурого-подведённого-напудренного-надушенного перед глазами? Почему нельзя просто заснуть? И если нельзя, почему нельзя не просыпаться? Хотя бы остаться там, где это надушенное-напудренное-подведённое-белокурое-серебристое-блестящее лезет к тебе, а ты его…
Ко всем чертям. Сволочь.
…ты его прогоняешь от себя, как гниль, как уродство, как извращение, как уверенное в себе извращение, как культивируемое извращение, как всеми веками и цивилизацией выпестованное извращение и мерзость. Моем же мы руки антибактериальным мылом, чтоб уничтожить возможную заразу, в конце концов.
Что бы сказал Азимио?
— Это не гламур, это вода с дерьмом из канализации.
— Точняк, братан, верно подмечено, — и хлопнуть по плечу в знак согласия. Нормальный жест, как принято у приятелей. И посмеяться.
Причём они знают это, они прекрасно осознают, что барахтаются по горло в собственных испражнениях и тянут туда всех остальных. Это как казнь на Востоке, сказал бы Азимио, когда или ты нырнешь в дерьмо, или тебе снесут башку. За нетолерантность. Дети Каина, сказал бы Азимио. А кто хочет остаться без башки? Да кто угодно, если альтернативой — захлебнуться в дерьме.
…мерзость, мерзость, мерзость. Унизительная, грязная, отравляющая каждый день, каждый час, каждое мгновение этой реальности, а другой и нет.
3. Кирпичи
Волшебный вымышленный мир, альтернативная реальность, царство приятных, хотя и не очень-то благородных фантазий, мир, в котором всё происходит так, как должно быть, где нетолерантность посрамлена, наказана и унижена, где каждый час, каждое мгновение — блестящий изящный балетный пируэт Парижских сезонов, сердцевина высокой моды. И всё ради подонков цивилизации. Что же, кто-то должен уделить им должное внимание, чтобы не осталось в них и клочка неосвещённой, неграмотной плоти.
«09.00. Ранний вечер, самое приятное и легкомысленное время суток, не омрачаемое никакими заботами.
Вчерашние… или позавчерашние? Не важно, в этом волшебном мире время считают не так, как в нашем. Так вот, вчерашние мужчины с вантузами сменили свои красные комбинезоны на синие комбинезоны строителей. Букву «М» оставим, пожалуй. Да, кстати, было бы слишком жестоко не отмыть их после недавнего приключения. Так что они вновь благоухают собственными телесными выделениями, а ещё строительной пылью, цементом и летним солнцепёком. Их голубые комбинезончики стали почти серыми, их лица тоже, пот вычертил борозды на их шеях и груди.
Они строители, так что в данный момент занимаются своими непосредственными обязанностями: возводят дом. Три этажа, высокие потолки, просторный, светлый — мечта, в общем. Но пока до мечты далеко, пока она находится в руках двух недалёких и не очень-то умелых строителей, которые кладут кирпич за кирпичом, страдают от одышки, потеют, пыхтят, дуреют от дневной жары и время от времени бросают заискивающе униженные взгляды в сторону дивного оазиса, где в тени деревьев и с прохладительным напитком в руках отдыхает будущий хозяин дома мечты.
— Нам на перерыв бы, сэр, — намекают эти двое.
— Не повредило бы отдохнуть, сэр.
— Жарко так, что сдохнем сейчас, сэр.
Но тяжёлая работа им на пользу. Им, их килограммам, их жировым складкам, которые так уродливо обтянуты голубыми комбинезонами. Труд — залог равенства, каждый должен работать, получая справедливое вознаграждение за свои труды. А всякому, кто только взглянул бы на этих двоих в голубых комбинезонах, стало бы ясно, что уж им-то труд необходим. Труд облагораживает, в конце концов, и здесь он является базой для обучающей программы «Толерантность». Нажмите «enter» и первым этапом обучения станет «Тяжёлый совместный труд»…»
Мечтатель редко добирается до развязки своих неблагородных фантазий, в этот раз он увлёкся социализмом и педагогикой и заснул намного раньше, чем стене было позволено обвалиться и засыпать битыми кирпичами и щебнем, заляпать цементом голубые комбинезоны горе-строителей.
4. Перья и латекс
Вопрос на засыпку: от чего может кружится голова и подташнивать всякий раз, когда слышишь кое-чей голос? Правильный ответ: от отвращения. Головокружение, например, как и тошнота, может быть реакцией аллергической. Мало ли на что. Надо сходить к медсестре, пусть выпишет таблетки от аллергии на гомиков. Хотя в нашем мире всякий нормальный на таких таблетках скоро всю жизнь вынужден сидеть будет.
— Не могу дождаться, когда парни тоже обвешаются какими-нибудь голубыми перьями.
— Зассут. А не зассут, я их замурую в их вонючем кабинете, чтоб не видеть никогда больше.
— Да чего их муровать? Я лучше посмотрю и поржу.
— Что в дерьме смешного?
— Смешное, братан, нужно искать даже в дерьме, в этом смысл юмора. А что до нашей педо-компании, то дальше падать всё равно некуда, и они это знают. Не испугаются они.
— Зассут они, братан.
— Ты идеалист в нашем жестоком реальном мире. Они уже успели размалеваться. Тут до перьев — один шаг.
— Разве что на сцене… в коридоре им слабо. Даже им слабо, хочу сказать.
— Споранём? Что хочешь поставлю: к концу недели они все будут ходить в перьях и латексе.
— Ну тебя в жопу.
— Соглашайся, братан, я хочу тебе доказать мою прозорливость.
— Что, мать твою, такое прозорливость?
— Радар гейства в нашем случае, братан, но ты меняешь тему. Давай поспорим.
— Как представлю Пакермана или Хадсона в перьях, так тошнит. Ну что ты привязался?
— А ты что мрачен как тучка во время Великого Потопа? Да ты вообще злой какой-то в последние дни. Переутомился?
— Иди ты со своей тучкой… Давай спорить. На что только?
— Да хоть на пять щелбанов. Мне тут главное интерес, а не выигрыш. Если через неделю все парни из хора не вырядятся в перья, латекс и блёстки, то…
— Получишь от меня десять щелбанов. По полной.
— Идёт, братан. А если вырядятся, то жди щелбанов от меня. И я не буду нежничать.
Нежности тоже оставим гомикам, им без нежностей, наверное, трудно, беднягам. Вон как Главный Гомик это показывает, разве что вслух не просит. А если попросит, то желающее ему помочь найдутся, а его, Дейва, среди них не будет. Он отсидится где-нибудь, пока мир отправится сходить с ума, как ему, миру, угодно. Дейв не допустит для себя такой слабости, не станет поддаваться соблазну. Соблазну? Какому, к чёрту, соблазну? Что вообще может быть соблазнительного в смазливом парне, который вечно наматывает сопли на кулак и считает себя девчонкой? Губки пухлые, глазки блестят, походка плавная. Отлично, всё-таки надо к медсестре, пока не перешёл к размышлениям о чём-то повыше ног. И пусть Азимио выиграет своё пари, пусть Дейв получит десять раз за свои фантазии. Так ему, Дейву, и надо.
5. Пупырышки
Запомните, девочки: никогда не плачьте в подушку, даже если ваши сокровенные мечты пошли прахом, когда они растоптаны тяжёлыми ботинками, на которые налипла грязь невежества, зашоренности и ханжеской трусости. Днём от слёз краснеют глаза, но вечером, а особенно ночью, перед сном, глаза не просто краснеют, они опухают, веки становятся похожими на надувные подушки, и утром ничего с этим нельзя поделать, покрасневшие глаза остаются позорным клеймом ночной слабости. Не плачьте перед сном, даже когда ваши старания не оценены, когда над ними посмеялись, когда их оскорбили, когда самые лучшие ваши побуждения привели лишь к разочарованию в людях. И ещё, девочки, запомните: все мужчины — козлы, поэтому нечего из-за них рыдать. Лучше помечтайте перед сном о чём-нибудь приятном. Например, о раскаянии и исправлении ваших обидчиков. Будем прозорливы, девочки: наши обидчики когда-нибудь исправятся или пострадают от собственного ханжества. А пока не надо с ними нежничать. Игнорируйте их! Гордость только красит нас.
«09.00. Это будет приятный и многообещающий вечер. Намного более приятный, чем прежние, потому что сегодня их трое. На них нет ни красных, ни голубых комбинезонов, собственно, на них надеты только красные плавки из латекса, украшенные неизменной буквой «М». Ну и фигуры! Надо быть гениальным стилистом, чтоб подобрать им подходящие наряды — и не какие-нибудь скучные униформы, а что-нибудь креативное.
Хо-о-о-олодно.
В открытое окно задувает лёгкий вечерний ветерок, и его нежные прикосновения заставляют этих троих ёжиться. По их коже расползаются пупырышки, едва заметные волоски встают дыбом, а ведь сквозняк не такой уж сильный. Кое-кто уже начал похлопывать себя по рукам и подпрыгивать на месте. Удивительно: ведь как минимум у двоих жировой слой такой толстый, что они могли бы ходить голыми зимой без риска замёрзнуть, но, конечно, рискуя травмировать чувство прекрасного у окружающих. Третьему, наверное, приходится хуже всего, но пусть потерпит — он заслужил.
— Так нам дадут одежду, сэр?
Не будем торопиться. Не так-то просто подобрать вам подходящие наряды.
— Очень холодно, сэр.
— Мы простынем… сэр.
Этот третий неубедительно как-то заискивает, он недостаточно уважителен, не очень унижен. Наверное, с непривычки, он-то тут в первый раз. Что ж, его можно будет одеть последним. Потерпит, не хрустальный. А пока стоит задуматься над первыми двумя, потому что их голые тела в табуированных зонах, слава небесам, прикрытые полосками красного латекса, внушают ужас и отвращение даже профессионалу.
Чёрный пойдёт первым. У нас здесь торжество толерантности, надо показывать хороший пример, а то обучающая программа на втором этапе «Преодолеваем трудности вместе» пройдёт с меньшим у…»
Мечтатель редко добирается до развязки своих неблагородных фантазий, иногда он засыпает внезапно, в слезах и мечтах о возмездии, в одежде и даже не сняв часы на цепочке, уткнувшись в подушку, на стильной кушетке, посреди стильной комнаты, где каждая мелочь тщательно подобрана для того, чтобы произвести впечатление, чтобы увлечь, поразить и, чего уж таить те самые растоптанные в прах мечты, очаровать. Но очаровывать не получается, никогда не получалось, и, наверное, пора уже оставить эти мечты в пыли и грязи, где им самое место.
6. Резинка
«Он нацепил красное резиновое платье или у меня глюки?»
Мир как будто оглох на этих словах Азимио. Оглох, и звуки не торопились возвращаться. Значит, это правда. До чего же мерзкой бывает правда, до чего поразительно, впечатляюще тошнотворной. И всё встало на места — вот, что самое дрянное-то. Эти сплетни о внезапной любви их родителей, о том, что эти двое спят теперь в одной комнате, взгляды, тряпки, размалёванные лица, всё верно — любовники никак не могут отлипнуть друг от друга, сладкая парочка. Тошнит от всей этой гнуси. Всё встало на места.
— Ты же выиграл, братан, только Хадсон платье нацепил, — сказал Азимио в раздевалке. — Отвешивай давай обещанные щелбаны и успокойся.
— Я не беспокоюсь, отвали. Будут тебе щелбаны, когда захочу.
— В общем-то я тебя понимаю, — завёл волынку Азимио, — не каждый день увидишь квотербека в красном латексе. Он был похож на гондон, честно говоря. И, знаешь, они с этим Хаммелом составляют очаровательную парочку, ещё немного и они начнут обжиматься по углам. Я сейчас расплачусь от умиления.
— Я захотел щелбаны. Подставляй лоб.
Раз. За все эти тряпки, кошачьи вопли озабоченных извращенцев, которым место головой в унитазе.
Два. Чтобы не высовывались, не мозолили глаза собственным уродством.
Три. Всеми этими блёстками, ужимками, мяуканьем. Их слышно по всей школе. И видно, хоть глаза закрывай, но ведь не будешь разгуливать с закрытыми глазами, когда даже запах…
Четыре. Эти то ли духи, то ли-что-там-ещё-за-сладкая-дрянь чувствуешь повсюду, им наполнена школа, будто обоняние издевается, аутоиммунное дерьмо. Собственное тело бунтует против себя.
Пять. Выбить всю дурь не представляется возможным. Мечта неосуществима, расслабься, за них весь мир. Все хотят их, все прутся, все подстраиваются, подставляются под фриков.
Шесть. Вон и Финн Хадсон — сначала просто пел в компании этого педика, а теперь спит с ним. Интересно, с ним сладко спать?
Семь. Вот снова! Ты только послушай себя! Это что — зависть? Прости-господи-ревность?
Восемь. Не можешь отвязаться от мыслей, прекратить прокручивать в голове блёстки, ужимки, улыбки — кому угодно, только бы очаровать, увлечь, только бы не тронули.
Девять. Трону. Пусть только даст повод. Пусть только снова наденет эти тряпки. Пусть только заговорит, ответит. Сорву тряпки, раздену догола — а там посмотрим, что он из себя представляет, вдруг девчонка всё-таки, и тогда можно не беспокоиться, что сам заразился, что это то самое, аутоиммунное, что ты сам…
— Эй, братан, откуда такое остервенение? У меня синяк останется на моём гладком чёрном лбу.
— Десять. — Дейв щёлкнул пальцами в воздухе. — Слабак.
— Да ты озверел просто. Я ж не эта сладкая парочка, так чего ты меня лупасишь почём зря? Остынь, завтра им навешаем, если хочешь.
— Не хочу я ничего.
Скоро лето. За каникулы излечишься, так проще, когда источник заразы далеко. Или переболеешь вдали от посторонних глаз, чтобы никто и никогда не узнал, что тебе грезится среди бела дня, о чём ты думаешь, когда открываешь глаза, каким снам обязана испачканная простынь. Всему этому может быть и менее унизительное объяснение. Какое-нибудь, мало ли, переутомление, например. В любом случае, за лето излечишься, забудешь, выблюешь всё это, смоешь так, чтобы чисто было. И там, куда ты смоешь все эти заразные мысли, им самое место.