у меня кошмарно плохое настроение.

видимо, чтобы его поднять, ученик сначала рисовал в тетрадке что-то, потом сообщил, что это портрет одноклассницы, а потом выдрал листок с этим потретом. и съел. ну, не съел, но хорошо так прожевал и выплюнул.
и сообщил, что на вкус не очень, потому что ни одноклассница не вкусная, ни чернила.

уже не знаю, ржать или начать выкидывать в Сену с балкона всех врагов.

---

смотрели, кстати, вчера третью серию второго сезона ИП.

1. БРИЕНННА ТАКАЯ ПРЕКРАСНАЯ.
 Ионеска и  Miss Madnesss были вынуждены терпеть, пока я орала (во время поединка с Лорасом):
— АААААА, ЭТО БРИЕННА!! ЭТО БРИЕННА!!!! ЭТО ЖЕ БРИЕННА!!!!!!
с вами всё ещё Джая, которая равнодушна к типажу женщина-воин.

2. Санса пусечка, но ПЛЕЧИ и РОСТ но всё равно пусечка.

3. ЛОРАСА И МАРГЕРИ УНЕСИТЕ. Оба ужасные и оба ООСные, причём по-плохому ООСные(((( зато Ренли вдруг местами даже Ренли и не уныл. Не везде уныл, ай мин.

4. Теон мне же не нравится Теон, но но но

5. и без привязки к серии

нервное бу-бу-бу

МЕНЯ ПРОСТО ТОШНИТ ОТ ПЕЙРИНГА СТАННИС/МЕЛИСАНДРА. парочка, от секса которой родилась тень, убившая… да пофиг, кого убившая. сам факт. это такое брррр, что ужас просто.

@темы: ПЛиО

---

завела тайный lesmis дневник — полегчало.
теперь туда притащить весь мой недоарт и, если случатся ещё фики, их тоже.

---

Пятнадцатая глава, в которой многие носят траур, но далеко не все действительно скорбят. если заметите нестыковки с перемещениями Дьегаррона, вы скажите, ага?))) ещё там опечатки, но пока мне их страшно лень исправлять)))


©  astrella

авторы:  Hahnenfeder и  Yves_, а также спасибо Юре за советы
название: Проект «Одинокий»

остальная информация

фэндом: ОЭ
персонажи: канонные
пейринг: канонный основной — алвадик, но также и разные другие, в том числе могущие сквикнуть
жанр: ау, немножко антиутопия, детектив
тип: слэш
рейтинг: R
статус: WIP: 15(19)
саммари: условная середина двадцатого века, Талиг как сверхдержава, которая зашугала остальные страны, Лионель как диктатор. магия из мира никуда не делась, но не торопится обнаруживать себя. а, и ещё есть странноватая психушка, в которой заперт Ричард Окделл и которой руководит Август Штанцлер.

предыдущие главы — по тэгу

обзорам

[L]hahnenfeder[/L] и [L]yves_[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p186816688.htm">продолжают</a> фик «Проект «Одинокий», модерн-AU, алвадик, слэш

Интермедия: Оллария, больница Святой Октавии, 215 слов

Интермедия: Оллария, больница Святой Октавии

Откуда-то из глубины пропасти, откуда-то из самого сердца скал Одинокий в первый раз за долгое время вздохнул. Один, потом второй раз — и каждый вдох с трудом, каждый выдох с болью. Кто-то рядом. Странное чувство для Одинокого. Непривычное и беспокоящее, подобно соринке в глазу. Кто-то светлый, от него веет холодом. Этот готов разрубать, резать самим собой, как мог бы Одинокий связывать.
— Так ты говоришь, что кровь важна?
— Только кровь важна. Остальное слова.
— Когда ты узнал об этом?
— Когда сила, заключённая в его крови, дала приказ разрушить земли предателя.
— Любопытно. Эти землетрясения — не просто несчастное стечение обстоятельств, так?
— Да.
— И ты говорил об этом?
— Кому?
— Другим.
— Других нет. Они погибли. И Пламя угасло.
— Угасло? Его можно разжечь?
— Если Полдень и Полночь посмотрят друг другу в глаза… но от этого родятся лишь искры.
— А пища для огня?
— Жертва. Сожаление. Отказ от чего-то. Но жертва должна быть настоящей. Хотя и тогда вряд ли Пламя вспыхнет.
— Но всё-таки мне важно знать: ты говорил другим о крови? Хотя бы кому-то.
— Других нет.
— Упрямство не изменилось. А если второй, третий, четвёртый раз нарушить эту клятву? Что будет с предателем?
Одинокий молчит, потому что многое находится за пределами его понимания. Светлый, лишённый жалости, вновь беспокоит, будто толкает Одинокого:
— Там услышат? Если предать второй, третий раз — услышат?
Одинокий молчит.

«15. Le Chariot» (Колесница), ок. 11,5 тыс. слов

15. «Le Chariot»

Оллария, больница Святой Октавии

Штанцлер попытался возражать, но кто он такой, чтобы возражать, когда Протектор изъявляет желание проверить, как продвигается проект, проводимый под его личным контролем? Потому, выслушав окрашенное в тона сомнения блеяние Штанцлера, Лионель взял ключи от кабинета, где проходили сеансы с Окделлом.
К сожалению, это был уже другой кабинет, тот, по словам Штанцлера, слишком пострадал при пожаре и восстановлению не подлежал. Часть бумаг, по его же словам, удалось спасти, но далеко не все. Лионель перебирал зашифрованные записи, а потом потребовал ключ к коду.
— Я мог бы, господин Протектор, расшифровать для вас, — угодливо пробормотал Штанцлер.
— Ключ, господин главный врач.
— Я напишу. Однако, к сожалению, наиболее старые бумаги были уничтожены пожаром. Здесь — только за последние две недели.
— Этого будет достаточно, — Лионель улыбнулся, — для отчётности, господин Штанцлер.
Спрятав в карман пиджака листок с ключом, Лионель приказал вызвать Окделла. По сути, встреча с ним была основной целью Лионеля в этот день, начавшийся с известий о землетрясениях в Надоре и со странного поведения Чарльза Давенпорта. Тот ранним утром, когда явился на службу, выглядел словно с похмелья, но Лионель точно знал, что Давенпорт не пьёт. Выслушав его путаный доклад неизвестно о чём, Лионель встретился глазами с осоловелым взглядом Давенпорта и поинтересовался:
— С «кредой» переусердствовали, капитан?
Давенпорт понял сказанное только через полторы секунды, лицо исказилось — он даже не смог привычно скрыть ярость:
— Я не… Никак нет, господин Верховный Протектор!
— Тогда что с вами, капитан? — поинтересовался Лионель, внимательно следя за выражением лица Давенпорта. — Как ваш непосредственный начальник я имею право знать, почему у вас такой вид сегодня.
— Плохо спал ночью, господин Верховный Пртектор! — хрило произнёс Давенпорт.
— Дурные сны, капитан? — приподнял бровь Лионель. — И что же вам снилось?
Такие разговоры обычно приводили Давенпорта в нужное состояние молчаливой ярости, что развлекало Лионеля, но сегодня капитан почему-то не отреагировал: вместо угрюмой замкнутости на лице его отразилось смятение или даже страх, он помедлил, но ответил глухо:
— Камни пили кровь, господин Верховный Протектор.
Этот нелепый ответ положительно оттенили вести о Надоре, в том числе и сообщение о гибели графа Давенпорта. Поздравлять капитана Давенпорта с новым титулом Лионель не стал, решив, что сделает это позже. Но о странном ответе задумался. Давенпорты были кровными вассалами Окделлов, кровными вассалами Дома Скал, а кровные вассалы, по легендам, являлись потомками младших детей Четверых, значит, и в них текла кровь богов.
«Если бы нечто подобное произошло в Эпине, увидел бы я какой-нибудь сон?» — с отстранённым любопытством думал Лионель.
Но потом его мысли приняли иное направление: очевидно, в Давенпорте говорила его кровь, но если она говорила в нём, то, наверняка, и в Окделле. Тогда почему во Дворец до сих пор не явился Штанцлер с подробным докладом о событиях прошлой ночи?
Штанцлер, естественно, подчинился, но потом повернулся к Лионелю и сказал с видом заботливой хлопотуньи:
— Вы хотите с ним поговорить, господин Верховный Протектор? — говоря, Штанцлер как-то весь подался вперёд и голову набок немного склонил.
— Именно. — Лионель заставил себя не поддаваться желанию отступить на шаг от Штанцлера, увеличить расстояние между собой и этой подобострастной сальностью хозяйки борделя: — Я буду говорить с Одиноким. Поэтому, как только вы добьётесь от него этого состояния, вы приостановитесь и пропустите к нему меня.
— Но он же ни с кем не говорит, господин Верховный Протектор, — сокрушённо пожал плечами Штанцлер.
— Выполняйте приказ, — отчеканил Лионель.
Кабинет, где проводили то, что Штанцлер называл «сеансами», отличался от прошлого: тот располагался в подвале и был довольно уныл — бетонные, лишённые обоев стены, плесень на потолке, сырость, миганье ламп дневного света, линялые ширмы с потёками краски; здесь же стены украшали обои в цветочек, кое-где, правда, уже отшедшие от стены, окон не было, но лампы не мигали, а светили ровным желтоватым светом, потолок особой белизной не отличался, но и плесень на нём не жила, ширмы поставили новые. Лионель предпочёл бы разговаривать с Окделлом в прошлом кабинете — место должно соответствовать ситуации, но выбора всё равно не было, как не было времени ремонтировать старый кабинет.
Ричарда Окделла привели довольно быстро. Лионель, стоя за ширмой, жадно вглядывался в абсолютно бледное застывшее лицо — Окделла или уже Одинокого? Неужели, вот так и выглядят… Лионель быстро покачал головой, прогоняя посторонние мысли, и сосредоточился на Окделле. Со времён Дворца герцог изменился невероятно — Лионеля невольно передёрнуло: от этого полутрупа становилось холодно и душно одновременно. Пальцы потянулись было ослабить галстук, но это показалось слабостью — и Лионель отдёрнул руку.
Разговор не затянулся, но Штанцлер, похоже, не верил, что он вообще состоится. Впрочем, возможно, господин главный врач просто притворялся. Он слишком умело притворялся всегда, так, что почти провёл Лионеля. Но благодаря Давенпорту всё открылось, и теперь господин главный врач скоро станет бывшим главным врачом.
Покидая кабинет Одинокого, Лионель бросил топтавшемуся на пороге Штанцлеру:
— Как дела у Карваля?
— О, — охотно заговорил главный врач, — чрезвычайно любопытный образец. Разумеется, мы сумели вытравить воспоминания, но он по-прежнему отказывается подчиняться.
— Вам? — небрежно поинтересовался Лионель, шагая по коридору. Штанцлер бежал за ним, как будто еле поспевая. Однако обычно он отличался чрезвычайным проворством. Наверняка, сегодня ночью что-то произошло, и эта крыса изо всех сил хочет это скрыть. Задать прямой вопрос?.. Однако, решил Лионель, после разговора с Одиноким все вопросы отпадали. Возможно, стоило бы задуматься более глубоко над тем, почему Штанцлер что-то скрывал, но Лионелю не было дело до подковёрной возни крыс.
— Мне, — словно откуда-то издалека отозвался главный врач больницы. — И другим врачам. Не выполнил ни одного приказа. Мы бы заподозрили, что кто-то другой уже подчинил себе его волю… однако вы, господин Верховный Протектор, утверждаете, что это просто такая повышенная сопротивляемость…
— Я не врач, господин Штанцлер, и повторяю только то, что мне сообщили специалисты «циллы», — пожал плечами Лионель.
— Да, конечно, господин Верховный Протектор, — крыса волновалась, крыса была испугана.
Это слово — «крыса» — вдруг подвернулось Лионелю и показалось необычайно удачным, подходящим именно Штанцлеру. Лионель, быстро шагая по коридорам к палате Карваля, начинал понимать, что разговор с Одиноким не прошёл зря именно для него, а точнее для его… зрения, чутья что ли? Что-то изменилось уже от одного разговора, а что же будет, если… Но почему «крыса»? Что крысиного было в рыхлом, с круглым одутловатым лицом, вечно прикидывающемся больным Штанцлере? Крысиное во внешности было скорее у Шабли, но не у Августа Штанцлера. И всё-таки — теперь Лионель это знал — именно он и есть крыса.
Лионель удовлетворённо кивнул и подумал, что, кроме Штанцлера, есть же ещё крысы, так, может быть, стоит оглядеться и здесь, и во Дворце, и по улицам пройти? Лионель с удовольствием представил себе, как он отдаёт приказ «Пегой кобыле» поимённо уничтожить всех крыс. Открыть огонь из сотен «астрапов» — и тогда мир очистится.
Лионель сам не заметил, как стал дышать глубоко и свободно, как вся та тяжесть нужной лишь для одного власти, что пригибала его к земле, исчезла после разговора с Одиноким.
— Господин Верховный Протектор?
Лионель взглянул на хмурого санитара в чёрном. Под мышкой он держал радиоприёмник с торчащей антенной. В спокойном и довольно приятном голосе санитара померещилось что-то знакомое — не просто знакомое даже, а неприятно-знакомое.
Санитар мог бы обратиться к кому-то из бредущих на почтительном расстоянии квадратных охранников, но почему-то спросил прямо у Лионеля:
— Возможно, нужно показать вам дорогу? Господин главный врач сказал, что вы изъявили желание навестить пациента Николя Карваля?
— Благодарю, санитар. Я справлюсь.
Палата Карваля была уже недалеко — подняться на второй этаж, повернуть налево, пройти к двери с новым блестящим номером 8/4, толкнуть дверь, чтобы она отъехала в сторону — и вот он, сидит на кровати, смотрит прямо перед собой.
— Добрый день, Николя. — Лионель помнил условие: обращаться только тем именем, которое использовал во время сеансов подчинения воли. Не таких совершенных, как в здесь, больнице, но специалисты «циллы» и не врачи. Возможно, всей власти Лионеля хватит только на один-единственный значимый приказ, но одного достаточно. О дальнейшей судьбе Карваля он подумает позже.

****

Оллария, больница Святой Октавии

Дик проплакал весь день и всю ночь. Он не мог бы наверняка сказать, о чём плакал, если бы его спросили, но его не спрашивали. Несколько раз заходили санитары: сначала Герман — он сделал всё необходимое, оставил поднос с едой и питьём, потому что идти в столовую Дик был не в состоянии, и ушёл, не сказав ни слова, потом пришёл Паоло, он, вопреки обыкновению, тоже оказался молчалив, не шутил и не смеялся — и его, видимо, потрясла смерть Жиля Понси, которого разорвали одурманенные пациенты. Но Паоло перед уходом вдруг шагнул к койке Дика и осторожно погладил того по голове. Дик не поднял головы, но замер, а потом, когда Паоло вышел, снова расплакался.
Он не знал, о чём плакал. Если верить снам, из его близких не пострадал никто, не считать же гибель Наля, о котором Дик не мог скорбеть, потому что верил словам, прозвучавшим во сне: «…это Реджинальд выдал Ричарда «Пегой кобыле». Он так хотел получить Надор…» Говорил дядя Эйвон, он не стал бы лгать в такой ужасный момент. И Дик не мог простить Налю даже теперь, когда того уже не было в живых. Не мог простить — и больницу, и разлуку с семьёй, и то, что он вспомнил теперь о герцоге Алва. Почему-то в последнем тоже был виноват Наль. Но зачем ему был нужен Надор?.. Эта гора камней и старый, промозглый дом. Ни власти, ни богаства, только сомнительное звание протектора Надора… зачем? Ради этого предать кровное родство, предать дружбу? Дик не мог поверить, но Наль предал — и всё.
Но Дик плакал не из-за этого. Он уже почти ослеп от слёз, лицо опухло, подушка была мокрой с обеих сторон, но наволочку, конечно, никто не сменил. Не время менять бельё, а слёзы — высохнут. Воспоминания — не все, только последнего месяца — вернулись слишком резко, он не ждал их. Он не хотел их. Как было бы просто жить со знанием, что Алва — герцог Кэналлоа, бывший первый маршал и предмет обожания толпы женщин, что он метко стреляет и ничего не боится. И — ничего не знает о нём, Ричарде Окделле, и сам он знает Алву только по имени и по сплетням. Как было просто жить с этим знанием, но теперь снова придётся переживать те жуткие часы после нелепой попытки отравления — когда он ждал и ждал смерти, а её не было и не было. Был сон — тяжёлый, мутный, полный неясных, пугающих видений, среди которых самым жутким был Эгмонт с фотографии в доме Алвы, ведущий Дика за руку через футбольное поле в полной темноте. Был сон, а потом пробуждение — от криков, тычков в бок, пощёчин. Пробуждение с криком, криками, мольбами без ответа, мучительной попыткой понять, почему до сих пор жив. Был белый «марагон», куда втолкнули Дика — и он упал на пол, не переставая кричать, в зарешёченное окно он мельком увидел растерянное лицо Пако. Тот не понимал, что происходит — Ричард в последней просьбе протянул руку, но что мог сделать маленький кэналлиец для предателя?
Как просто было бы жить без воспоминаний о том вечере, о других вечерах — и днях тоже. Поездки в Тарнику, стрельба, пожар — и тонкий силуэт Алвы на фоне языков пламени, гитара, песни. Он послушал эра Августа и позволил Алве делать всё, что тот пожелает, — чтобы предать. И это касание рук, это лицо так близко. И в самый последний миг перед непоправимым — поцелуй. Аромат духов и вина, жар, тогда стало очень жарко. И — «или ваше сердце выпрыгнет прямо на меня» — сердце тогда колотилось как ненормальное.
И жить со всем этим было невозможно.
На второй день за Ричардом снова пришёл Паоло, теперь уже чтобы вести Дика в столовую, помог собраться, даже осторожно шутил, потом, мягко поддерживая за руку своей, смуглой и тонкой, потому что Дика покачивало, вывел из палаты.
В столовой пациенты сидели как обычно, как всегда, как заведено. Сидели — кто прямо, глядя в пустую тарелку, кто говоря что-то самим себе, кто говоря что-то соседям, хотя те и не слушали. Дик прошёл к своему месту, взглянув на пациентов только раз, он даже не посмотрел в окно, а просто опустил взгляд на смуглые пальцы Паоло, тот всё также бережно вёл Дика по проходу, потому усадил на стул, постоял рядом ещё мгновение — и его позвали. Дик ощутил, как Паоло легко коснулся его плеча, прежде чем ушёл.
Завтрак проходил в том же бормотании пациентов, что и всегда, бормотании, больше схожем с молчанием, чем с разговором. Не раздавалось только привычных воплей Понси. От этой мысли Дика снова передёрнуло.
За столом для персонала сидел Август Штанцлер. Кто-то говорил, что он и вчера был здесь. Но зачем? Новеньких среди персонала не было. Алвы тоже не было — конечно, он не стал бы возвращаться в больницу после всего, что случилось, даже если бы не попал в тюрьму. Ведь шестнадцать дней ещё не истекли…
Эр Август выглядел ещё хуже, чем обычно — очень бледный, с мешками и желтоватыми кругами под глазами, он едва касался еды, только иногда отпивал из чашки.
Завтрак подходил к концу, санитары зашли, чтобы убрать тарелки, как вдруг один из пациентов, тот самый маленький южанин, отказавшийся от «креды», встал со своего места и быстро, так что его не успели ни остановить, ни даже окрикнуть, подошёл к столу, за которым сидел эр Август.
— По приказу Верховного Протектора, — прозвучал голос южанина.
А затем — пациенты закричали и завыли, санитары бросились к ним, чтобы увести поскорее, по проходу между столами, грохоча, сворачивая стулья, побежал главный санитар Арамона, потому что… эр Август… завалившись на бок, вдруг стал оседать на пол. Его нога, странно задёргавшись, опрокинула стол. Его голова была неестественно повёрнута.
Ричард застыл на своём месте, ничего не чувствуя, ни о чём не успев подумать. Перед ним разверзлась бездонная пропасть, в которую он стал медленно падать.

****

Оллария, дворец Верховного Протектора

Никакая свобода не абсолютна и никакое счастье не длится вечно: в приёмной Лионеля утром следующего дня уже ждал присланный Феншо теньент Салина, чтобы сообщить о войсках Эмиля. Можно было бы удовлетвориться телеграммой, отправленной из ближайшего города, или докладом по телефону, но Лионель не желал рисковать утечкой информации.
Любитель эффектного, генерал Феншо не мог отправить к своему Протектору кого-то малопривлекательного или старого, пусть даже и повыше званием. Альберто Салина был молод и хорош собой, чёрные глаза его сверкали восторгом от возможности лично говорить с Верховным Протектором. Однако новости он принёс дурные.
— Вы, — с расстановкой и как можно спокойнее сказал Лионель, выслушав доклад, — хотите сказать, что потеряли тысячную армию? Грузовики, «фульгаты» — всё исчезло?
— Так точно, господин Верховный Протектор! Мы осмотрели окрестности с воздуха, но безрезультатно, хотя охват осмотра был настолько широкий, что они просто не смогли бы пройти такое расстояние за имевшееся время.
— Разведка?
Теньент Салина на мгновение запнулся.
— Не вернулись разведчики, которые были отправлены в сторону гор. Но мы уже проверили это направление с воздуха же. Безрезультатно.
— Свободны, теньент.
Армия Эмиля пропала — или среди разведчиков Феншо есть такие же предатели, каким оказался Дьегаррон. Второе вероятней, но, если не считать позёрства, Феншо был прекрасным офицером, одним из лучших сейчас. Однако, возможно, ему не хватало некоторой дотошности. Или, возможно, решимости. В конце концов, он не привык воевать против талигойцев.
Лионель рассматривал в окно освещённую сероватым светом этого дня площадку внутреннего двора. Эмиль. Необходимо было подумать о нём так, будто бы они до сих пор братья-близнецы. Будто бы до сих пор могут притвориться один другим. Хотя у Эмиля это никогда не получалось в достаточной степени хорошо. Эмиль не мог не понимать, что означает бунт в армии, поэтому предпочёл пойти на переговоры, схитрил, потянул время, а сейчас где-то выжидает. Ещё некоторое время Эмиль не станет решительно действовать. Он — Лионель прикрыл глаза, тонкая морщинка залегла между бровями на до того очень гладком высоком лбу — изо всех сил попытается предотвратить гражданскую войну. Что ж — Лионель открыл глаза и невольно одной рукой опёрся о подоконник, потому что мыслить как Эмиль стоило слишком больших усилий — пусть потянет время, пусть скрывается, сколько ему угодно. Чем осторожнее он будет, тем больше у Лионеля времени. А когда он окажется на подходе к Олларии, его заметят и уничтожат. Но — губы Лионеля скривила усмешка — Лионелю Савиньяку уже до этого не будет никакого дела.
Оставшись один, Лионель позвонил Селине Арамоне. Оставалось ещё два дела, не терпящих отлагательств. Когда в трубке прозвучало узнаваемое прохладное:
— Слушаю, господин Верховный Протектор, — Лионель задал первый вопрос.
— Нет, господин Верховный Протектор, — ответила Селина, а Лионель тщетно пытался уловить нотки сожаления в её голосе, — о герцоге Алва ничего не удалось узнать, но поиски ведутся.
Лионель подчеркнул у себя в мысленном списке этот пункт и отдал приказ по второму безотлагательному делу.
— Да, господин Верховный Протектор, позвоню немедленно, — бесстрастно отозвалась Селина. — В течение часа он будет доставлен во Дворец.
Теперь оставалось дождаться звонка из больницы Святой Октавии с новостями о безвременной кончине господина главного врача.

****
Оллария, дворец Верховного Протектора

Когда за ним приехали, чтобы везти во Дворец (как объяснил санитар Герман, глядя на Дика со смесью сочувствия и озадаченности), Дик решил почему-то, что там его будет ждать эр Август. Эта мысль позволила ему продержаться те минуты, пока машина ехала к Дворцу. Продержаться — без приступов паники, без страха и отчаяния, которые стали его спутниками на все часы после смерти эра Августа. Пусть это был самообман, но самообман, принесший хотя бы временное облегчение. Никогда Дику не приходила в голову мысль, что однажды эр Август может умереть. Он был уже в возрасте, он был болен и слаб, но Дик не задумывался о его возможной смерти. Может быть, потому что сама эта мысль была слишком страшной. Тем более сейчас, когда память вернулась. Дик старался думать только о том, что впереди, во Дворце, его ждёт эр Август, что всё ему примерещилось — и не было ни столовой, ни маленького южанина, ни грохочущего Арамоны. Дурной сон — не более. Зачем эр Август позвал его во Дворец? Дик не мог найти ответ на этот вопрос, но напоминал себе, что скоро всё разрешится и станет понятным, как всегда… Нет, как почти всегда, ведь он так и не нашёл ответ на вопрос, почему не умер тогда, в доме герцога Алвы.
«Марагон» остановился, дверь открылась, и сидевший рядом охранник вытолкнул Дика наружу. Дик посмотрел на лестницу чёрного входа прямо перед собой. На эту лестницу страшно было ступать, но охранник стоял за спиной и ждал. Ричард, вновь подбодрив себя мыслью об эре Августе, поднялся на первую ступень.
Внутри Дворец был пышным и торжественным — привыкший к надорскому дому, большому, конечно, но не настолько, Дик сразу это отметил — даже коридоры больше походили на неширокие улицы, разве что без машин, зато с оживлённым движением прислуги разного рода — от мальчиков-разносчиков корреспонденции и уборщиц до строгих и важных мэтров. Одна горничная ни с того ни с сего уставилась на Дика, будто выходца увидела, потом прижала руку ко рту и исчезла в каком-то боковом ответвлении коридора, завешенном гобеленом. А потом один из мэтров поздоровался с Диком так, будто они были знакомы. Дик поздоровался в ответ, правда, с опозданием и уже в чёрную прямую спину.
Потом перед Диком распахнули дверь, и он оказался в небольшой комнатке лицом к лицу с Верховным Протектором.
— Добрый день, герцог.
— Добрый день, — одними губами произнёс Дик.
Лионель Савиньяк был одет во всё серое — от галстука до костюма, только туфли чёрные. Траур? Но почему? По кому?
— Приношу вам свои соболезнования, — продолжил Протектор.
Дик почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Вот зачем его привезли во Дворец! Эр Август мёртв, и теперь ничто не мешает Савиньяку уничтожить и Ричарда Окделла! И снова от мысли о смерти эра Августа Дик ощутил страх и пустоту, как будто часть его самого отняли.
— П-принимаю. — Он очень хотел, чтобы ответ прозвучал уверенно, бесстрашно. Ни к чему Савиньяку знать о его мыслях и чувствах. Ещё подумает, что Дик струсил!
— Сначала Надор… и ваш кузен… а теперь господин Штанцлер, — продолжил Протектор всё тем же бесстрастным голосом, — это, должно быть, сильно вас потрясло.
Ричард молчал. Сил после двух бессонных ночей и беспрерывных слёз почти не было, и от размеров Дворца кружилась голова, поэтому, несмотря на мысли о близкой смерти и пустоте на месте твёрдой основы, которую приносил ему эр Август, Ричард Окделл понял сейчас со всей ясностью, что ничего, кроме усталого безразличия, он не успытывает сейчас к Лионелю Савиньяку. Не боится, не презирает, не ненавидит. Лионель Савиньяк — убийца тысяч людей, самозванец и узурпатор, тот, кто его преследовал эти два года, как само воплощение смерти, был просто лицемером. Почему именно лицемером? Ричард не знал, но чувствовал, что слово ему пришло единственно верное. Лицемеру нужно было только делать вид, что ж, Ричард Окделл не станет ему в этом помогать. Пускай уж поскорей его расстреляют.
— Но я вижу, вы устали, — так и не дождался ответа Протектор, — вас отведут в специально приготовленную комнату, где вы сможете отдохнуть и привести себя в порядок. Там же вам сообщат, каков отныне будет ваш распорядок дня.
Так ничего и не ответив, даже не кивнув на прощание, Ричард вышел в сопровождении какой-то девушки, видимо, секретарши Лионеля Савиньяка. Пока девушка его вела, что-то по пути объясняя красивым, но совершенно безжизненным голосом, Ричард думал только о том, что его, кажется, в ближайшее время не расстреляют, а значит, придётся жить здесь и мириться с той пустотой, которая осталась на месте эра Августа, видеть кошмары об отце и герцоге Алва. Зачем? На этот вопрос Ричард не мог найти ответа.
Уже в комнате девушка замолчала, по этому молчанию Ричард понял, что она задала какой-то вопрос, но он не расслышал, какой. Девушка ещё постояла немного, потом попрощалась и вышла, а Дик подошёл к постели, опустился на неё, свернулся калачиком — и уснул.
Первый раз за прошедшие несколько дней он спал без кошмаров. Ему вообще ничего не снилось, до следующего утра он просто плыл в беспросветной черноте, тёплой, оберегавшей и дарившей покой.
Новый день начался очень рано: Дик проснулся ещё до рассвета. Он долго лежал на постели и смотрел в потолок, пытаясь вспомнить сны, но снов не было — и Дик чувствовал облегчение.
На стуле возле кровати лежала одежда — вся серая. Видимо, Савиньяк решил, что Дику сейчас положено носить траур. Впрочем, он прав. Очень медленно Дик переоделся из больничной пижамы в траурный костюм. Рубашка оказалась немного велика и с серебряными запонками вместо пуговиц. С ними Дик провозился дольше всего — пальцы после очень долгого сна не слушались. Затем он умылся над прикроватным умывальничком и решил выйти из комнаты. Смутно вспоминались слова вчерашней девушки о том, что завтрак в десять и что за Диком придут, чтобы показать маленькую столовую, где некогда завтракали члены королевской семьи. Может, мелькнула мысль, там будет Катарина? Это немного приободрило Дика. Королева, как он сам, скорбит по эру Августу. С ней можно будет поговорить о нём, с ней можно будет разделить боль от потери. Катарина — не Лионель, её траур не оскорбит памяти эра Августа.
Утро было слишком раннее и, по мнению Дика, коридоры должны были пустовать. Но практически на пороге он столкнулся с невысоким, щуплым человеком, одетым во всё чёрное — как одевались санитары в больницах и учителя.
— О, — залепетал тот, — господин герцог! Простите! Я такой неловкий, да ещё так рано утром… не сразу просыпаешься, не так ли?
— Ничего страшного, — рассеянно ответил Дик, даже не взглянув на незнакомца. Но тот почему-то не ушёл:
— А вы меня не узнаёте, господин герцог?
— Мы с вами не знакомы, — удивлённо сказал Дик, теперь уже внимательно посмотрев на одетого в чёрное мэтра. Его бы он не забыл — худой, в очках, весь какой-то насмерть перепуганный.
Мэтр помолчал немного, почему-то вглядываясь в Дика, потом протянул руку:
— Тогда позвольте представиться, герцог, меня зовут Жерар Шабли, я учитель, как вы можете догадаться.
— Приятно познакомиться, — вежливо ответил Дик, пожимая протянутую руку, — Ричард Окделл.
— Давно ли вы во Дворце, герцог? — зачем мэтр об этом спрашивает? Зачем он вообще заинтересовался? Не Лионель ли его приставил к Дику шпионить? Теперь, когда эра Августа не стало, он сам должен думать о своей безопасности. И быть очень внимательным, особенно здесь, во Дворце. Дик ещё острей ощутил пустоту: он ведь не привык заботиться о себе, совсем не привык — до сих пор так или иначе кто-то другой пёкся о нём. И нужно учиться, как можно скорей.
— Меня привезли вчера, — глядя в пол и невольно нахмурившись, сказал Дик.
— Тогда вы совсем не успели освоиться, герцог, — засуетился мэтр, — а я вас задерживаю! Простите, я могу вас проводить, показать этот великолепный комплекс?
— Не стоит волноваться, — быстро покачал головой Дик, — вчера мне немного рассказывали, я бы… предпочёл сам всё найти.
— О, конечно! — как-то слишком быстро согласился мэтр. — Тогда не буду вам мешать, но позвольте дать один совет: особенно здесь интересно с исторической точки зрения старое крыло, в правой части дворцового комплекса. Оно начинается с анфилады: там собраны подарки иностранных гостей, послов, венценосных особ, там же находится основная часть картин, оставшихся с эпохи Франциска Оллара. Это настоящий музей!
— Благодарю, мэтр, — пробормотал Дик, начиная сомневаться, что Жерар Шабли приставлен для шпионажа. Слишком уж он болтлив.
— А также, герцог, — торжественно понизил голос мэтр, — там есть и сохранившиеся работы великого Диамни!
— О, — слабо сказал Дик, — как хорошо.
— Несомненные подлинники! — мэтр восхищённо чертил что-то руками в воздухе. Видимо, величие Диамни.
Отвязавшись от Шабли, Дик всё же пошёл в старое крыло — всё равно нужно было как-то провести часы до завтрака.
С каждым шагом становилось всё интереснее смотреть по сторонам: картины современных художником в простом и строгом стиле, не слишком нравящемся Дику, уступили место огромным пейзажам эпохи королевы Алисы, с чудесными лучистыми красками — Дик узнал в одном из пейзажей Тарнику, пруд, где он любовался утками, затем появились портреты Олларов, Дик останавливался перед каждым и всматривался в тщательно выписанные детали, пока не заболела шея, тогда он пошёл дальше, стараясь не упустить ничего, особенно момент, когда появится обещанный мэтром Диамни Коро. До этого Дик видел только репродукции Коро в книгах, а тут предоставилась такая возможность!
Драгоценные вазы и гальтарские статуи, сложнейшие гобелены с батальными сценами и охотой едва были замечаны Ричардом — он смотрел только на картины. Хотя один гобелен — с нежной белокурой и синеглазой женщиной, которая смотрела на крохотную птицу у себя на руке — задержал взгляд Дика.
Вот он! Великий Диамни! Дик даже отступил и зажмурился в первый момент, потом открыл глаза и стал не просто смотреть или любоваться, стал впитывать в себя эти краски, эту нежную бирюзовость, прозрачный фон, этот золотой, чистейший свет от волос высокого обнажённого мужчины, Ринальди Ракана. Лицо Ринальди было и отрешённым, и суровым одновременно — как это получилось у художника? Дик рассматривал каждую чёрточку, оковы на белых руках, завитки волос, спускающихся на грудь.
Краем глаза Дик заметил какую-то тень возле одной из дверей анфилады. Здесь, в старом крыле, свет был не такой яркий из-за тёмных штор на окнах. Тенью этой мог оказаться кто угодно, тот же Шабли, слишком болтливый, но всё же шпион Лионеля, или светловолосая секретарша. Или горничная. Дик не стал оборачиваться, упрямей взглядевшись в тщательно выписанные складки лёгких гальтарских нарядов.
А потом услышал знакомый голос:
— Доброе утро, герцог. Не ждал, признаться, вас так рано.
Дик застыл. Этот голос, эти интонации. Нужно обернуться, нужно ответить на приветствие, ведь в нём — несмотря ни на что — отзвук тепла, невозможного теперь. Борясь с оцепенением, Дик повернулся. Повернулся, чтобы встретиться глазами с полупрезрительным синим взглядом, чтобы увидеть кошачью усмешку на красивых губах.
— Доброе утро, — ответил незнакомый голос. И слова застряли в горле Дика. Алва обращался не к нему! Но к кому тогда?
Из-за гобелена появился высокий молодой человек с идеально правильным лицом, которое было бы красивым, если бы не брезгливо-холодное выражение.
— Мы здесь не одни, оказывается, — сказал Алва, как будто только заметив Дика.
— Герцог Окделл, — пояснил незнакомец так, словно Дика не было здесь, — только вчера явился во Дворец. Насколько мне известно, теперь он здесь живёт.
— Какое несчастье для герцога Окделла.
— Как я понимаю, герцог, — продолжил незнакомец, — это связано со смертью господина Штанцлера.
— О, — протянул Алва, — тогда не могу более называть это несчастьем.
Тут Дик не выдержал. Его вина перед герцогом Алва могла быть какой угодно, но он всё равно не имел никакого права оскорблять эра Августа… память эра Августа! И — по-прежнему стоя у картины Коро — Дик крикнул:
— Как вы смеете! Как вы смеете так говорить?! Эр Август… был… был единственным, кому было дело до меня! А вы говорите, что… — Дик задохнулся, но, переведя дыхание, продолжил, — говорите, что это не… не несчастье!
Незнакомец бесстрастно молчал, а Алва слушал с совершенно отвратительным выражением вежливой заинтересованности на лице. Когда Дик замолчал, тяжело дыша, Алва произнёс:
— Однако вы ожили, юноша. Как на вас влияет, — он сделал паузу, — творчество Диамни Коро.
— Герцог, — тихо проговорил незнакомец, — не опасно ли это…
— Что вы, герцог, Диамни — великий художник. Он не может быть опасен даже для такого рассудка, каким имеет несчастье обладать герцог Окделл.
И тут Дик догадался, кем был незнакомец.
— Валентин Придд, вы ведь Валентин Придд! Вы же…
— Вот видите, — с удовлетворением констатировал Алва. — Искусство просветляет.
— К вашим услугам, — холодно отозвался Валентин Придд. — Однако я полагал, что мы знакомы, поэтому не представился.
— Я разве что читать мог о вас и вашей семье, — пробормотал Ричард. Ни с кем разговаривать ему не хотелось, но если отвечать Придду, возможно, получится отвлечься от того, что говорит Алва. — Но вы, наверное, тут по делу встретились, я не буду мешать.
— Не будете, — бросил Алва. — И болтать не будете, ясно? Это-то вы можете сделать?
— Я не понимаю…
— Герцог, — тихо сказал Валентин Придд, — у вас хорошо получается забывать ненужную информацию. Забудьте и о том, что вы видели нас здесь.
Ричард растерянно кивнул. Картина потихоньку складывалась у него в голове. Алву судили, а потом он, наверное, сбежал. И теперь скрывается… прямо во Дворце? Но это безумие! Кто угодно мог здесь увидеть его! Кому угодно Шабли мог посоветовать полюбоваться галереей в старом крыле. Но не в такую же рань…
— Я не скажу никому, — твёрдо сказал Ричард. — Но вам лучше быть осторожней.
И оставив обоих герцогов разговаривать, о чём они там собирались говорить, Ричард ушёл из старого крыла. Хуже всего было то, что он так и не успел как следует разглядеть картину Диамни Коро, и уже не разглядит, потому что решил сюда не возвращаться.

****

Оллария, дворец Верховного Протектора

— Господин Верховный Протектор, — Селина Арамона стояла на пороге кабинета, — приехал полковник Ноймаринен с новостями о Надоре. Новости, что ни день, были всё занимательней, но в этот раз Лионель едва ощутил любопытство: сердце при звуке голоса девицы Арамоны неприятно забилось — день, но, наверное, это было из-за предстоящего неприятного разговора с Катариной Ариго.
— Жду, — коротко ответил Лионель и вернулся за свой стол.
Полковник Ноймаринен, Эрвин Литтенкетте, был на испытании. Сын отца-предателя, он тоже мог оказаться предателем. И то, что сейчас он явился с новостями лично, наводило на определённые размышления. Что помешало ему отправить какого-нибудь заслуживающего доверия и толкового теньента или даже корнета? Не может быть, чтобы новости были настолько секретными. Или настолько дурными.
Подозрения оправдались. Полковник был внешне спокоен и рассказал всё с тем достоинством, которое стоило ожидать от Ноймаринена. Доклад свой он завершил словами:
— Остальные офицеры и солдаты моего отряда не имеют к этому никакого отношения. Они были введены в заблуждение моими словами, господин Верховный Протектор, и полагали, что я действую в соотвествие с вашим тайным приказом. Командование передано полковнику Адельберту. Жду вашего решения, господин Верховный Протектор.
— Сейчас за вами придёт конвой, — сказал Лионель, — и вы отправитесь в Багерлее, чтобы там ожидать маршала Хорхе Дьегаррона. Вместе, а возможно и в компании новых проявивших себя предателей, вы предстанете перед военным трибуналом, который вероятнее всего приговорит вас к расстрелу.
— Так точно, господин Верховный Протектор, — в голосе полковника послышались нотки удивления.
— Желаете знать, почему я не приговорил вас к немедленному расстрелу, хотя ваша вина очевидна? — Лионель хотел бы закончить этот разговор и вернуться к более важным делам, но Ноймаринен имел право услышать ответ. — Вы и маршал Дьегаррон должны пройти всю процедуру до конца, чтобы иметь достаточно времени на раздумье, а, возможно, и раскаяние перед лицами тех, кого предали. Я понятно объяснил?
— Весьма, господин Верховный Протектор.
Без лишних слов Лионель отправил охранника за конвоем. Эрвин Ноймаринен покидал кабинет Верховного Протектора с совершенно спокойным лицом. Как будто он вовсе не жалел — если не о содеянном, то хотя бы о своей погубленной карьере и своей жизни. И Лионель невольно восхитился выдержкой младшего сына герцога Ноймаринена.
Впрочем, долго восхищаться не пришлось: явилась Катарина. В этот день она была в сером пышном платье с редкими жемчужинами по вороту-стойке и неглубокому вырезу. Скромно, потому что траур, изящно, потому что платье Катарины Ариго, не трогает, потому что насквозь лживо.
— Доброе утро, Катарина, — церемонно начал Лионель, перебирая лежавшие перед ним личные бумаги Августа Штанцлера, — присаживайтесь.
Она молча села в кресло напротив рабочего стола Лионеля.
— У меня к вам будет просьба, Катарина, — не дожидаясь ответной вежливости, продолжил Лионель.
— Какая же? — в голосе бывшей королевы послышалась тень иронии. Лионель даже поднял глаза, чтобы убедиться, что он не ошибся, но на вид Катарина была всё той же, с неизменным батистовым платочком, с печальными голубыми глазами.
— Мне нужно, чтобы вы спровоцировали герцога Ричарда Окделла на нападение, — Лионель вновь опустил взгляд на бумаги. Перед этим вы должны получить от него клятву верности вам. Текст я дам.
— Зачем мне нужно делать это? — даже не поднимая глаз, Лионель знал: губки дрожат, в глазах стоят слёзы. — Этот юноша не кажется мне психически устойчивым, я не стану рисковать своей жизнью, провоцируя его!
— Станете и сами это прекрасно знаете, Катарина, — возразил Лионель, — вы помните о том, где ваши дети и что с ними станет в случае вашего отказа подчиняться мне.
Катарина устало вздохнула, а потом посмотрела Лионелю прямо в глаза:
— Господин Верховный Протектор, ваш шантаж, честно слово, делается однообразным. Если герцог Окделл убьёт меня, Карла и девочек всё равно не ждёт ничего хорошего, не так ли? Я отказываюсь.
— Вас будут охранять, Катарина. Вы, возможно, слышали о том паценте больницы Святой Октавии, который избавил мир от Августа Штанцлера? Крайне любопытный экземпляр. Чрезвычайно упорно сопротивляется медицинскому воздействию. Однако весьма покорен мне.
Катарина вздрогнула и побледнела ещё больше:
— Вы мне угрожаете смертью от рук очередного сведённого с ума вами же?
— Что вы, Катарина, я лишь предупредил об опасности, которую собой являет Николя Карваль, — углами губ улыбнулся Лионель, — вы же сами додумали угрозу в моей просьбе.
— Додумала или нет, — теперь задрожал голос, — знайте, что она на меня не подействует. Я в любом случае рискую своей жизнью и благополучием детей.
— Что же изменилось Катарина, если вы так осмелели? — Лионель заинтересованно вгляделся в лицо этой прирождённой актрисы.
— В какой-то момент, Протектор, угрозы перестают действовать, — Катарина опустила глаза на платок в пальцах, видимо, поняв, что немного переиграла, — как если бить долго, тело становится нечувствительным к побоям.
— Вас никогда не били, Катарина, — покачал головой Лионель, — иначе вы знали бы, что к побоям невозможно привыкнуть. Но я не собираюсь вам это доказывать. Вы сделаете то, что я прошу, или все, в том числе ваш брат-предатель, узнают один весьма примечательный факт о вашем происхождении.
Катарина испугалась. Ресницы едва дрогнули, губы слегка сжались. Она была настолько фальшива, настолько привыкла притворяться — а Лионель настолько привык видеть эту фальш, что эти едва заметные проявления искренних чувств были выразительней, чем крики или слёзы у иных женщин.
Но ответила она, конечно, ожидаемо:
— Я не понимаю, о чём вы говорите.
— Понимаете, — покачал головой Лионель. — Мои люди видели, как вы заходили в дом Августа Штанцлера вскоре после того, как узнали о его смерти. У него, наверное, хранилось кое-что очень важное для вас, настолько важное, Катарина, что вы забыли об осторожности. Но мои люди раньше вас узнали о смерти этой крысы… — Лионель осёкся, потому что на лице Катарины мелькнуло удивление. — Я непонятно объясняю?
— Нет, господин Верховный Протектор, понятно. — Она нахмурилась, словно чего-то не понимая и пытаясь понять. — Но странно, что вы назвали его именно так.
— Он и был крысой. Впрочем, не пытайтесь отвлечь меня. Мои люди обыскали его дом раньше и нашли довольно примечательные бумаги. Которые доказывают… о, вы знаете, что они доказывают. Именно ими достойный эр Август держал вас при себе, вовсе не любовью и заботой. Я, признаться, прежде удивлялся, что такую женщину, как вы, может удерживать рядом с ним, пусть даже в роли подруги. Теперь не удивляюсь.
Несколько мгновений она размышляла, а потом твёрдо — и почти убедительно — произнесла:
— Нет. Я не стану вам помогать.
В этот момент в дверь постучали, затем с тихим скрипом она приоткрылась и в кабинет скользнула Селина.
— Господин Верховный Протектор, простите, что прерываю, однако…
Она была одета как обычно очень просто и строго, на лице — никакой косметики, волосы уложены в узел на затылке, но после Катарины Ариго она была словно глоток чистой воды.
— Слушаю, — коротко сказал Лионель.
— Прибыл маршал Дьегаррон.
— Хорошо, я займусь этим вопросом сразу, как отпущу госпожу Оллар.
Когда девица Арамона неслышно затворила за собой дверь, Катарина, вздохнув, проговорила:
— Сложно привыкнуть к этой «госпоже Оллар».
— «Госпожа Капотта» звучит хуже, не так ли?
— Что? — Она просто не успела подготовиться и выпалила первое, что пришло в голову. Но в следующую секунду уже успокоилась: — Простите, о чём вы сейчас?
— О вашем отце. Во всяком случае, о том человеке, который приходится вам отцом, исходя из бумаг покойного господина Штанцлера.
Она молчала дольше, чем мог бы ожидать Лионель от такой интриганки.
— Вы уже готовы согласиться, не так ли? Вы сейчас, наверное, пересчитываете всех своих бедных родственником, которые завалят суды исками, требуя себе ваше имущество, ведь, в общем-то, оно уже не будет вашим, не так ли? И тем более оно не будет принадлежать вашему брату-предателю. А значит, почему бы не воспользоваться случаем и не постараться заполучить себе немного от денег Ариго… Вы, Катарина, хотите участи Робера Эпине?
— Могли бы обойтись без монологов, Лионель, — отстранённо сказала Катарина. — Я поняла вашу мысль ещё до того, как вы её озвучили. Кстати, вы удивили меня. До сих пор я полагала, что, согласно бумагам Штанцлера, именно он был моим отцом. Что ж, я рада, что не он, а мой учитель музыки. Мэтр Капотта был хотя бы не таким скользким. — Она помолчала, оставив, наконец, в покое платок. — Хорошо, я помогу вам, но с одним условием: это будет последнее, в чём я вам помогаю. Как только всё будет позади, вы отпустите меня в Ариго. Меня и моих детей.
Требование было ожидаемым, и Лионель коротко кивнул:
— Как скажете. Думаю, после этого мне ваши услуги более не понадобятся. Возьмите текст, который слово в слово должен будет произнести Окделл. И я вам расскажу, как именно вы его спровоцируете. Слушайте внимательно, Катарина.

окончание в комментариях

Вопрос: м?

1. читаю/буду читать))		28	(75.68%)
2. бгг, Штанцлер		9	(24.32%)
Всего:		37

@темы: Ричард О., мои фики, ОЭ, проект «одинокий»

---

меня ПУГАЮД люди, которые считают, что из Станниса получился бы хороший правитель
НЕЕЕЕЕт, не получился бы.
и это я вообще-то люблю Станниса. правда. входит в пятёр шестёрку любимых героев.
но НЕЕЕЕЕЕЕТ.

а ещё словила на анонимном Вестеросе:
— Станнис хотя бы советов слушается! У Дэни даже этого не получается!
СРАВНИЛИ.

или вот ещё.
Станнис убил брата, но, например, Тирион убил отца!!ёадин
СРАВНИЛИ ЕЩЁ РАЗ.

ещё раз: мне очень, очень нравится Станнис. но мне он нравится со всеми его недостатками, которые я не собираюсь задвигать за второй план, потому что без них в нём не было бы того, за что он мне и нравится: что вопреки своей откровенной ужасности он часто поступает так правильно, как мало кто из героев. ну, тут спасибо Давосу. и тому, что Станнис его слушает. то, что Станнис держится на грани, — самое интересное в нём. а если он внезапно кругом не так уж плох… то что в нём тогда интересного?) хорошие люди у Мартина мне совсем другие нравятся))

@темы: ПЛиО

---

начали главу с говорящим названием «Смерть»

и там !!внезапно а) настоящее время б) ПЕРВОЕ ЛИЦО.
короче, я не знаю, как вы это будете читать))

---

меня грызёт идей завести глубоко тайный дневничок, придумать дуристический ник и не менее дуристическое название, взять аватарки с эээ разными персонажами и сливать туда всё, что я по каким-то неведомым причинам не могу писать сюда.

если кто-то вдруг захочет читать этот дневник *ну, вы понимаете, о чём он будет*, вы тут отметьтесь

---

вчера мне не спалось и я долго рассказывала себе следующую историю
история, конечно, куда лучше вписалась бы мир «Вавилона-5», нооо там я не нашла подходящих рас и вообще мир «Вавилона-5» я не люблю. Ну, или можно было отползти в сторону от идеализма оригинального «Стар трека», но это просто нунафиг)))

тэги, да. watch out))

бггг, там многа

была одна планетка-колония где-нибудь на окраинах. и всё, чем можно было там заработать себе на жизнь, это работа в местном исследовательском центре, где разрабатывали зерно вроде того, вокруг которого на самом деле вертится сюжет в траблах с трибблами)) и там работал некто В. работал кем-то низквалифицированным, но хорошо, ну, по возможности. потом исследования подошли к концу, зерно было признано годным к распространению, правда, по офигенным ценам, потому что исследованиями занимался очень жадный тип и проводил он их не ради людей, а ради обогащения. половину работников поувольняли, т.к. в них пропала необходимость. уволили и В. работы не было, тра-ля-ля, вы уже догадалаись, что он сделал. пролез в лаборатории, чтобы стырить немного, всего несколько граммов, этого зерна, потому что этих нескольких граммов хватило бы всем. нооо у нас же жадный владелец, который просто так не позволит. В. поймали, отправили не в тюрьму, в психушку на излечение от преступных наклонностей. а там, конечно, служит суровый и неподкупный инспектор Ж., который к тому же ещё вулканец!

про Ж. отдельная история. он рос на Вулкане, но мать у него ромуланка. никаких ужасов, у родителей всё было по взаимному согласию, но мать потом умерла, отец тоже как-то умер, короче, воспитывали Ж. в каком-нибудь приюте и старательно давили все ромуланские порывы. впрочем, он тоже этим успешно занимался. он бы пошёл в Гол для большей успешности, но как-то не сложилось.

так вот. Ж. служит в этой психушке, потому что сам изъявил желание работать в каком-нибудь интернациональном заведении, где его собственное интернациональное происхождение было сглажено. но вообще-то он считает, что психушки для преступников — это слишком мягко, что их не лечить надо, а как прежде на очень и очень многих планетах делали — отправлять на принуд.работы. но кто ж его послушает! вот он и молчит в тряпку о своих идеях.

В., как вы уже догадались, несколько раз порывался сбежать, а потому его лечение серьёзно так затянулось. и — пусть без рабского труда, но — общество убийц на пользу ему не пошло. Ж. эти попытки озадачивали и, пожалуй что, раздражали, хотя он себе этого не сообщал. зачем попытки бежать из места, где прилично содержат? где никто не умирает с голоду? где… ну и т.д.

впрочем, к концу всё подходит, В. признали здоровым и выпустили из места заключения, вписав, правда, в его документы, что он там отбывал — и сколько именно лет отбывал. очевидно, что все дери перед В. закрылись: даже убийц столько не держат! значит, он совершил что-то ещё более страшное. потом случилась какая-то история, аналогичная понятно какой, но её я не придумала.

а через пару лет Ж. переводят на работу на одну планетку, которая из выдыхающейся колонии превратилась в весьма процветающую. про планетку отдельно. там изначально добывали дилитий. многие годы добывали, шахты потихоньку начали истощаться, но в лихорадке никто этого не заметил. мечтавшие о лёгком обогащении туда стекались и стекались. почти случайно попал туда и наш знакомый В. застолбил себе участок… и!!! нет, не наткнулся на новые залежи дилития, его действительно очень мало осталось. наткнулся на богатейшие залежи чёрного хрусталя, про который все, конечно, знали, что он есть на этой планете, но всерьёз не принимали — кому нужны какие-то стекляшки? а В., как человек практичный, понял, что женщины всех рас будут очень рады украшениям из этих элегантно выглядящих «стекляшек».

В. быстро разбогател, богатела и планета, потому что В. сообразил запатентовать производство украшений из чёрного хрусталя, руководил добычей и вообще трудился на благо всем, а не только себе — и другим не позволял трудиться только себе на благо.

и вот в это-то время на эту планетку переводят Ж. он, конечно, и думать уже забыл о пациенте В. а тут такая встреча. аналог истории с телегой придумайте уже сами, а я сразу к делу.

у В. работала молодая (ВНЕЗАПНО) клингонка. когда-то с ней жестоко обошёлся ей жених и она, как гордая клингонская женщина, удалилась от всех. дочку от этого негодного жениха она тоже оставила кому-то под присмотр, сама же, как могла (и тут уж точно «как могла», потому что могла так себе), трудилась на фабрике В.

уволили её, конечно, не из-за дочки. дочка была поводом. уволили, потому что очень уж сильна ненависть к клингонам, и тут просто надо было к чему-то прикопаться. публичной женщины из неё не вышло, кое-как она перебивалась, чем могла, слала деньги для дочки. но тут же гордость ещё! короче, кто-то как-то её жестоко унизил, она и ответила. за рукоприкладство её привели в отделение к Ж. а там ещё В. оказался, который пришёл по какому-то незначительному делу. Ж. что-то так разволновался (он же В. уже подозревает!), что практически вслух оповестил общественность о своих тайных идеях — ну, что преступников надо свободы лишать и работать заставлять, а не в удобных палатах держать и кормить бесплатно. В., конечно, приложил все усилия, чтобы помочь несчастной женщине. и поначалу это даже как-то сработало. ей в самом деле стало лучше и т.д.

что случилось дальше, вы тоже в курсе. после этих драматичных событий В. пропал без следа, чем страшно разозлил Ж. в этой злости Ж. себе также отчитываться не стал, впрочем. планетка после исчезновения В. стала снова беднеть, потому что все слишком усердно стали делить то, что после В. осталось. ну, это дело известное.

спустя много лет особо внимательные жители одной планеты-гиганта могли бы наблюдать любопытное зрелище: по улицам крайне редко прогуливался не по возрасту совершенно седой мужчина и молодая клингонская девица, зовущая его отцом. если бы это зрелище увидал однажды Ж., он бы, конечно, выводы сделал, но он в это время работал где-то ещё. впрочем, про В. он вспоминал часто. как про свой провал. или как про своё торжество. тут уж как посмотреть. главное, что вспоминал. иногда ему даже казалось, что он слышит голос В., но это казалось.

тем временем социально активная молодёжь самых разных рас проявляла всё большее недовольство тем, как идут дела в их квадранте. и так активно проявляла, что стражи закона забеспокоились и отправили Ж. следить за наиболее ретивыми молодыми людьми.

дальше аналогии заканчиваются. т.е. эта молодежь начала забастовку, туда прислали офицеров «звёздного флота», чтобы разрулить ситуацию. но, конечно, никто не по кому их фазеров не стрелял. прилетел, скажем, капитан Кирк. или Пикард. и разрулил ситуацию ко всеобщей радости — настояв, например, чтобы федерация всерьёз занялась этими планетами, а не смотрела сквозь пальцы, как там плохо живут наиболее бедные слои населения. всё, в общем-то, кончилось благополучно. бастующих погладили по квадратным головам и немедленно приступили к необходимым преобразованиям, и к этой работе подключили и самих бастующих, конечно. только один из забастовщиков, Г., который Р., отказывался уходить. он сидел на выстроенной из остатков звездолётов баррикаде и вещал, что всё бесполезно и ничего хорошего от нововведений не будет, чем веселил население, но надо ж было разобрать баррикаду, а он уходить отказывался, да ещё и отстреливался! а самого подстрелить (режим оглушение!) не получалось. уйти его уговорил их идейный вдохновитель, А., который явился к баррикаде и спросил:
— можно я к тебе сейчас поднимусь и мы с тобой всё обсудим?
Г., который Р., согласился. и о чём-то они договорились.

Ж. был в совершенно растрёпанных чувствах. сначала он столкнулся с В., который его, конечно же, спас от психических бастующих, грозивших его убить всего-то за то, что он исполнял свой долг! потом закон совершенно неожиданно оказался на стороне преступников! ужас, короче. Ж. разволновался так, что понял: надо отправляться в Гол. колинар ему поможет, а если не поможет, всегда можно прыгнуть в пропасть, благо пропастей на Вулкане хватает. уже сами эти мысли должны были выдать его неестественное состояние, не слишком подходящее для Гола, но Ж. рефлексировать не привык.

приёмная дочка В. благополучно вышла замуж, В. остался один. и, наверное, он бы так и умер в одиночестве, но тут к нему явился очень, очень злой Ж. с самой нелогичной претензией, которая только может быть:
— не смейте постоянно думать о том, как вы одиноки и скоро умрёте!
— откуда вам знать, о чём я думаю?
на этот вопрос Ж. отвечать не стал, потому что для вулканцев подобные факты были слишком личными. ну и потом началась уже какая-то другая история.

@темы: in love&space, фандом, о котором не говорят

---

кто, кто до сих пор ждёт эпик? завтра или послезавтра будет новая глава, которая получилась 11,5 тысяч слов))) самое ужасное, что если не 16, то 17-18 точно будут ЕЩЁ БОЛЬШЕ)) там потому что происходит ВСЁ. ONE DAY MOOOOORE

а потом соавторы разразятся потоком драбблов сиквелльного характера))

не в обз.

@темы: проект «одинокий»

---

очень понравился демотиватор, на котором изображён Турин Турамбар и подпись:

«Это Турин Турамбар. Расскажи ему о своих фейлах».

очень, ну очень бодрит

Вопрос: вам нравится Турин?

1. да		13	(28.26%)
2. нет		16	(34.78%)
3. чо??		17	(36.96%)
Всего:		46

---

xn--80ajjakjohkleh.xn--p1ai/t/
ещё одна типология

---

но в любом случае пьём за здоровье или за что хотите Повелителя Скал

хотя его жизнь была короткой и ужасной

но зато вот Юра с утра шутит о том, как в рамках нашего эпика Дика поздравлял бы Арамона: точно в соответствие с правилами поздравления с днём рождения, которые он сам же и сочинил и запротоколировал)))

обзорам

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p186680394.htm">поздравляет с днём рождения Ричарда Окделла.

@темы: Ричард О., ОЭ, проект «одинокий»

---

на фесте в честь дня рождения Р.О. меня пока нет (если успеем, то буду, но если успеем, ах, печаль), но увы.
но!
хочу порекомендовать фик Попутчики от Terence Fletcher.
это модерн-АУ, роад-стори и невероятная прелесть))
там прямо все любимые мимими-мотивы — и про еду, и про поспать, и всё, всё остальное. ничего лучше на день рождения и не придумать, честное слово)))

также хочу порекомендовать алвадик Алва, Дик и все-все-все от Олень Приамужевич. ужасно смешно))))

обзорам

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p186679331.htm"> рекомендует исполнения с феста ко дню рождения Ричарда Окделла.

@темы: Ричард О., ОЭ

---

мне ужасно нравится, когда в фиках герои начинают вести себя несвойственным им образом. и при этом в характере остаются. это такой кинкище, как мало что ещё.

тут, конечно, тонкая граница и в ООС впасть легко-легко, но а) ООС вообще сильно в глазах смотрящего б) если автор удерживается на грани — это действует совершенно разоружающе.

хотела приводить примеры, поняла, что NOT READY FOR THAT.

---

я такой лох
с этими дипломами рискую не успеть на фест(( а ведь идея так прекрасна.
и хз сколько ещё дописывать 15 главу эпика(( когда там уже почти финал, но(((
чёрт(( жизнь ужасна. меня спасают только песенги сами-знаете-откуда, но этого мало((

на самом деле, я опять чувствую, что пишу редкую скуку, которую читают из вежливости или потому что на безрыбье сами-знаете-что. что не хватает лёгкости. или хотя бы наоборот — серьёзности. или ещё чего-нибудь. но явно не хватает.

пониженная гениальность, чо там.

---

ладно, раз уж даже из правдоруба перепост сделала…

книжка, просто слив эмоций

я вот что хотела про книжку сказать. я тащусь, как мало где, от деталей в «отверженных». т.е. теоретически мы все знаем, что детали могут передавать какие-то особенности психологического состояния героев и т.д., и т.п. но мало где я на самом деле всё это эмоционально ощущаю, а не рационально отслеживаю. вот у Гюго ощущаю. например, когда Вальжан мучился, ехать в Аррас или нет, он мёрз, но форточку не закрывал. мёрз и не закрывал. меня просто трясло в результате на этой сцене.
думаю, тут нужен какой-то резонанс с автором. т.е., скажем, у Манна детали на мне всегда срабатывают, хотя казалось бы.

или всякие мелочи вроде сравнения сомнений Фошлевана, сработает ли план с гробом или нет, с тем, как кошка стоит на пороге и никак не решится зайти. и это МИМИМИ. или внезапное рассуждение о холостых выстрелах в честь чего-нибудь, потом подсчёт, во сколько денег это обходится — и ожидаемое «а бедняки голодают». но всё равно пришлёпывает.

или совсем не мелочи, а просто убийственная сцена с, собственно, «похоронами настоятельницы». когда читаешь диалог Фошлевана с могильщиком — умираешь со смеху (я ехала в автобусе, но всё равно хихикала, диалоги гениальные, Фошлеван жёг), как только автор начинает говорить о чувствах Вальжана в этот момент, просто дурно делается.
и вот поездка в Аррас такая же. соединение ужасно комического с ДРАМОЙ — и эффект невыносимо сильный просто. я сама думала, что поседею.

самое интересное: эмоционально задевает абсолютно всё. я даже Шанматьё прониклась со страшной силой. *__* ну правда же — шёл себе мужик, подобрал (реально же мог подобрать, а не стырить) эти несчастные яблоки… а тут его хватают, таскают по тюрьмам и грозят на каторгу, потому что он, видите ли, рецидивист.

кстати, на данный момэнт любимая сцена — с телегой. я даже не могу описать, за что любимая. но там сразу столько всего получилось. *___*

кое-что странное видится мне в этом посте, кстати

@темы: фандом, о котором не говорят

---

извините

Пишет Гость:

27.03.2013 в 16:27

мистера крипи 1832

наконец-то точное определение Мариуса

URL комментария

@темы: фандом, о котором не говорят

---

УЖЕ ЗАВТРА))

амигос, не проходите мимо! у вас есть почти месяц, чтобы придумать что-нибудь эдакое и поздравить Дика с днём рождения!
хотя его жизнь была короткой и ужасной

код для баннера

<div align="center"><a href="http://alvadick.diary.ru/p185877776.htm" target=_blank><img src="http://static.diary.ru/userdir/3/0/9/1/3091004/77743036.jpg"></a></div>

и

обзорам

[L]hahnenfeder[/L] <a href="http://solitary-cyclist.diary.ru/p185878206.htm">рекламирует <a href="http://alvadick.diary.ru/p185877776.htm">фест</a> в честь дня рождения Ричарда Окделла.

запись создана: 01.03.2013 в 20:14

@темы: Ричард О., ОЭ

---

зачем-то открыла кое-какие тэги на тумблере

и немедленно захотелось пересмотреть

особенно эта сцена — дома у Смайли — это просто

@темы: два самых дебильных английских имени, impeccably finely-tuned villain

---

 Графиня Ллойд, я тут вдруг подумала, а если бы те, кто у меня проходит по тэгу «адвокатская контора», правда были адвокатами. в те же пятидесятые, в общем-то, и ещё в сороковые можно — балаган на фоне драмы — это хорошо. скажем, такое АУ по сериалу)) было бы забавно))

и т.д.

Гай был бы помесью Дэнни Крейна, Алана Шора и Эда Пула. причём никто не мог бы сказать заранее, какая сторона будет преобладать в какой момент. он бы защищал каннибалов, являлся на работу без штанов, постоянно сам попадал в тюрьму, но КАКИМ-ТО образом (см. п. 3, а иногда п. 2) всегда выходил бы сухим из воды.
Ким был бы кем-то вроде Гектора из «Часа». весь такой солидный, серьёзный, кого не стыдно показать важным клиентам. при этом поначалу он бы много лошил и ошибался и только искренняя дружба (бгг) спасала бы его от громких ссор с Гаем, от которого вроде одни неприятности, но он настолько блестящ, что ему их прощают. но потом Ким сел бы и подумал нашёл бы свою манеру работы и тоже стал бы звездой.
Энтони был бы кем-то вроде Пола Льюистона и Ширли Шмидт вместе. рулил бы бардаком, принимал бы непростые решения — и всеобщую ненависть за эти решения тоже принимал бы на себя и никому не показывал бы, что не променял бы эту работу ни на какую другую.
Дональд был бы тем скучным персонажем, у которого всех сюжетных линий — одни романтические страдания метался бы между офигенной юридической фирмой отца и этим балаганом.

@темы: адвокатская контора бёрджесс&блант